– Умница ты моя! Что бы я без тебя делала? Хочешь свежей водички? – ласково спросила Вероника, и, спустив ноги на пол, сунула их в тапочки. Она встала, прошла в сени и вдруг вспомнила свой сон! Зачерпнув кружкой воды из ведра, она сделала несколько глотков, потом налила остатки в собачью миску и отнесла Дону. Пес жадно выпил воду и улегся большущей головой на передние лапы. Он наблюдал за Вероникой. Просто не спускал с нее глаз, словно боялся, что с ней что-нибудь случится, а он не успеет ее защитить…
Ей приснился отец, так четко и ясно… Он погрозил ей пальцем, и строго сказал – «Дочь, вспомни, что я тебе говорил тогда, перед смертью. И выполни то, о чем я тебя просил. Уходи с заимки! Немедля!»
Вероника ласково погладила Дона по голове, пощупала ему нос, нос был теплый, и побрела к кровати. Девушка снова легла и стала вспоминать…
… В тот день, когда отец приполз к заимке раненый, он почти сразу потерял сознание, и пока она его перевязывала, был в забытьи. Вдруг отец открыл глаза и как-то странно посмотрел на нее. Он явно что-то пытался ей сказать, но у него не хватало сил. Потом он снова потерял сознание и начал бредить. Вероника не отходила от отца. Она пыталась понять, что он говорил. Но те обрывки фраз, которые ей удалось расслышать, совершенно не давали никакой ясности. Ближе к утру ему, как будто, стало полегче, он открыл глаза и даже дотронулся рукой до спящей на стуле рядом с его кроватью дочери. Она проснулась. А отец с большим трудом начал говорить:
– Дочка, умираю я, – Вероника попыталась успокоить его, сказать, что он не умрет, начала плакать, но он велел ей замолчать, приложив палец к губам, – у меня слишком мало времени и сил. Слушай. Я когда-то был плохим человеком, сидел, потом вышел, решил начать новую жизнь. Приехал в Сибирь и встретил твою мать. Я полюбил, женился, и через несколько лет родилась ты. Мы были очень счастливы. Но меня, как видишь, нашли. Мне не дали забыть о той моей жизни. И я знаю почему, я виноват сам. – Отец замолчал, тяжело вздохнул и попросил воды. Вероника принесла ему кружку, он сделал один глоток и отдал ей кружку обратно. – Много нельзя, а как хочется в последний раз колодезной водицы напиться… Так вот… Я, выйдя с зоны, прихватил чужое. Думал, что тот, кому это принадлежало, уже умер и спросить будет некому. Там рядом был прииск, и у того пахана был тайник. Он никому о нем не рассказывал, но вот, однажды, подслушал я, как он о своей нычке проболтался. Болел он сильно, знал, что не доживет. Ну, того, кому он это рассказал, тоже быстро в расход пустили, а я-то дурак… Видать, еще кто-то знал…
Вышел я, и тайник тот нашел. Рыжья там было… Золота, значит. Унес я его. Ушел далеко, и решил в тайге затеряться. От Магадана до наших краев-то больше шести тысяч километров. В городе светиться не стал. Ну, поначалу в деревне дом хороший построил, женился, ты родилась, жили хорошо, дружно… А потом испугался и сюда, в тайгу подался лесником. – Отец взял кружку сделал еще один глоток, и продолжил, – нашли, видать. Хоть и лет много прошло. Не браконьеры то были, те, что в тайге меня прихватили. Нормально так со мной поговорили, не по фене. Спрашивали, дом, мол, мой где. Так я им и ляпнул, что меня тут кажна собака знает, лесник я. Тогда они меня к дереву привязали, стрельнули в меня и смотались. Дон выстрел услыхал, ко мне прибежал, веревку перегрыз, обнюхал меня и к тебе, видать, побежал. А я кой-как дополз. – Отец закрыл глаза, помолчал, – все, доченька, не могу больше, ты вот что – уходи отсюда немедля. Из дома только необходимое бери, а остальное брось. В доме оно припрятано. Тут. Дона бери и уходи сразу, как помру… В избушку иди, в ту, куда в позапрошлом годе ходили. Там и живи, пока все не стихнет. И вот еще… – отец вздохнул тяжело, прерывисто, – тебя тоже без гроша-то не оставил. Там найдешь наследство свое.
Не знала она никогда, что ее отец, ее добрый папочка, мог когда-то быть преступником… Полежал он тогда еще с часок, руку ее все отпускать не хотел, а потом, глаза открыл, улыбнулся ей и сказал – все, доченька, прощай, только сделай так, как я велел! – И умер. Вероника тогда так и не поняла, бредит отец, или все как есть рассказывает. Не приняла она его слова всерьез. А зря…
Похоронила отца рядом с лесничеством, поплакала, погоревала, да и осталась жить там, где привыкла…
Вероника лежала на кровати, глядя в потолок. Как странно… Под самое утро ей приснился такой яркий, такой отчетливый сон, как будто это было наяву. Вспоминая тот страшный день, она будто заново его пережила. Она не могла понять только одного – почему Дон тогда не повел ее к отцу. Не дал ей понять, что ему необходима ее помощь. Может, он боялся за нее? Может, он почуял запах чужих людей и решил, что отцу уже помочь нельзя, а меня надо охранять, спасать от них? Неужели собаки умеют думать?
Глава 2. ДОН
С опаской выглянув во двор, Вероника все же решилась выйти из дома. Вокруг никого не было. Тишина. Если не считать привычных звуков тайги. Побродив по двору, она поняла, почему Дон пустил чужаков в дом. Рядом с его будкой в кустах валялся пустой перцовый баллончик. Странно, как он вообще смог после этого так быстро оправиться, может, сумел увернуться? Хотя, если бы он находился в будке, то он там остался бы надолго, и бандиты бы ушли совершено спокойно, целыми и невредимыми. Вероника бросила взгляд на то место, где лежало тело убитого Доном человека. Что теперь с ним делать? И вообще, что ей теперь делать самой – быстро собираться и уходить? Но Дон не дойдет сейчас до той избушки, ему надо немного окрепнуть, а потом, за ней могли проследить. Ведь тот второй бандит ушел и бродит где-то поблизости, хотя, если они нашли золото, то он должен быть уже далеко. Оставалось выяснить – нашли ли они то, что искали?
Вероника вошла в сени и осмотрелась. Сени были почти нетронутыми. Да и где тут можно что-то спрятать? Все видно на просвет! Ведра с водой, нехитрая кухонная утварь. Тут вообще готовили только летом. Зимой все происходило в доме, там и кухонька маленькая устроена, и добротная печь, которая зимой и кормит, и греет. Печь… Вероника влетела в комнату, предварительно заперев двери сеней на засов, и прикрыла ставни. В комнате стало намного темней. Но это даже лучше. Не будет видно с улицы, чем она тут занимается. А то, что за ней могут следить, она не сомневалась. Ей лучше бы вообще сейчас пореже из дома выходить. Пока не окрепнет ее верный Дон. Погладив собаку, Вероника подошла к печке, и задумчиво смотря на нее, почесала затылок. Где? Где в печи можно устроить тайник? Помнится, она читала одну книжку, что какой-то там тоже не очень честный гражданин из недорезанных аристократов прятал в печке бриллианты, которые сумел умыкнуть перед раскулачиванием. Да, задачка не из легких. Вот, помнится, мылись они в печке, когда еще отец баньку на речке не соорудил. И места там хватало им с матерью. Надо бы глянуть. Может, там, в каком-нибудь уголке и спрятано золото? Или где-нибудь между кирпичами? Надо простучать что ли… Только вот какой звук должен быть Вероника не знала. Глухой или наоборот звонкий? Если пустошь, то, наверное, позвончее…
Вероника вооружилась колотушкой и стала простукивать каждый кирпичик в печи. Звук был везде одинаковый – глухой и ничем не примечательный. Дон с любопытством смотрел на действия хозяйки, иногда тоже постукивая, только обрубком хвоста об деревянный пол. Ему, наверное, казалось, что его хозяйка во что-то с ним играет. Веронике надоело стучать по печке колотушкой, она отложила ее в сторону, и, отойдя к столу, села на лавку. А зачем ей вообще надо что-то искать? – подумала она. Только для того, чтобы убедиться в том, что золота в доме больше нет, и она может спокойно оставаться здесь, и жить, как жила прежде? Но отец во сне сказал ей, чтобы она уходила. Значит, он знал, что золото не нашли! Что за чепуха! Что значит – знал? Он же умер. И ничего уже знать не может!
