И она повторила по-английски.

-    Ты думаешь, - нереальность такого будущего вызвала смех, - я буду уходить, а ты оставаться? Нет, фиахон, - он погладил щеку, заправил за ухо черную прядь. - Ты идти тоже.

-    Нет, - холодные пальцы сомкнулись на его запястье. - Я не пойду с тобой.

Ее шепот прозвучал громче боевых барабанов.

Он решил, что ослышался.

-    Има говорить непонятно.

-    Я не пойду в твой мир, - она тряхнула головой, устремив на него затуманенный взгляд. - Я много думала и... Я не смогу там жить.

Ей было больно.

И слезы текли по бледным щекам, раскаленным металлом оседая на его ладонях.

-    Хорошо, - решение пришло легко, - мы идти, я отдавать меч, а потом мы идти назад.

Она замерла. И дышать почти перестала. И смотрела так, словно он только что положил к ее ногам все четыре великих сокровища Туата де Дананн.

-    Ты готов жить здесь? - в ее голосе все еще слышалось эхо сомнения.

-    Да, - он наклонился, прижимаясь лбом к ее лбу. - Тут много интересный.

-    Только поэтому? - она наконец-то улыбнулась.

Легко. Правильно.

-    Нет, - он поцеловал соленые губы, - не только.

Ее смех был хриплым от дыма, а руки, обвившие его шею, прохладными.

Но внутри ее жил огонь.

И он пил это пламя из кубка ее губ пока не вспыхнул сам.

Этой ночью она больше не уходила.

Воскресенье началось с поцелуев. Ленивого выползания из теплой кровати: Аргиту - на прогулку с Айном, Серафиме - на кухню. Сегодня у нее было настроение для картошки, зажаренной на домашнем сале до золотистой корочки.

На улице наконец-то включили весну. Раззадорившееся солнце с укоризной глядело на немытый город, пытаясь облагородить его отблесками на хромированных деталях машин и зданий, зеркальных чехлах небоскребов и золоте куполов.

Поймав свое отражение в матовой дверце кухонного шкафчика, Серафима улыбнулась, машинально отмечая, что улыбка эта, яркая, как весна за окном, ей идет. Утро было прекрасным, день намечался замечательный, а вся дальнейшая жизнь и того лучше.

Вот только какая-то мысль, назойливая, как попавший в ботинок камешек, не давала полностью сосредоточиться на кофе и мечтах о прекрасном будущем. Отчаявшись прихлопнуть ментального комара, Серафима пошла на балкон и крутила в руках незажженную сигарету, дразнила себя ароматом табачной крошки пока не вспомнила.

Он сказал: «Мы пойдем и вернемся».

Мы.

Вот только ступать на земли Туата де Дананн у Серафимы не было ни малейшего желания.

-    Аргит, - сказала она, когда завтрак был съеден, посуда заброшена в раковину, а доза собачьего паштета - в Айна, - нам нужно поговорить.

В его манящем, как море на рекламных проспектах, взгляде мелькнула улыбка. Серафима набрала в грудь побольше воздуха и, возможно, храбрости, дождалась, пока он достанет телефон и включит надиктовывание текста.

-    Я хочу поговорить, что будет дальше. Хорошо?

Он ответил кивком.

-    Ты хочешь вернуть меч и потом прийти обратно. И жить здесь. В городе.

-    В городе и с ты.

Серафима потянулась, накрыла его ладонь своей.

-    Хорошо, - сказала она, любуясь его улыбкой, и с решимостью человека в первый раз прыгающего с парашютом добавила. - Ты пойдешь возвращать меч, а я буду тебя ждать здесь.

Аргит нахмурился, прогнал последнюю фразу через автоматический переводчик и нахмурился еще больше.

-    Има идти тоже, - в его голосе не было вопроса.

- Нет.

-    Фиахон.

-    Нет! Я не могу пойти с тобой.

-    Почему?

Серафима крутила в голове ответ на этот вопрос, как кубик рубика, но, кажется, грани все еще оставались пестрыми. Но ей важно было, чтобы он понял. Поэтому она очень постарается объяснить.

-    Людей, которые жили у тебя считали твоей собственностью. Вещами. Я знаю, - поспешила добавить она, видя, как в его глазах зарождается буря, - что ты так не думаешь. Я говорю о других Туата де Дананн. Для них я буду вещью и относиться они ко мне будут так же. Возможно, не все. Но многие.

Аргит слушал внимательно и так же внимательно читал расшифровку ее слов. И с каждой секундой лицо его словно покрывалось новым слоем льда.

-    Фиахон, - оказывается, он может быть высокомерным, - ты говорить о мой родич.

Серафима стиснула зубы, запирая все раздраженные ответы, которые мог сгенерировать ее мозг. Ей не нужна победа в словесной драке. Нужно, чтобы он понял.

Улыбка, как попытка согреть холодный взгляд. Аккуратное поглаживание неподвижной ладони. И проникновенное: «Прости». В него Серафима вложила все сожаление, что этот разговор вообще состоялся.

-    Аргит, - она потянула его за руку, привлекая внимание, - у тебя жила женщина. С рыжими волосами. Она еще пела красиво. Ты брал ее на пир и она пела для короля.

Ледяная корка треснула, пропуская затопившее глаза удивление.

-    Морин, - моментально вспомнил он и тут же нахмурился, - я не помнить, что говорить тебе о Морин.

-    Что с ней случилось, Аргит?

Теперь он перехватил ее пальцы. Сжал, впиваясь тяжелым взглядом. Серафима мобилизовала весь резерв своего спокойствия.

-    Как ты знать?

-    Я отвечу, обещаю. Только сначала скажи ты.

-    Она идти назад этот мир.

Понимая, сейчас она, возможно, сломает что-то важное, Серафима прикусила губу и, словно расшатывая больной зуб, заговорила:

-    После пира Морин пошла к одному из воинов. Сама, наверное, он ей понравился. Не знаю, что там случилось, но она умерла, а он приказал слугам убрать тело. А потому что она пришла сама, она перестала быть твоей и стала его. Поэтому он решил, что имеет право на ее жизнь. И ты ничего не узнал.

Не поверил. Глаза вспыхнули, будто там под водной гладью задышал вулкан.

Стиснутая его пальцами кисть заныла.

-    Как ты знать? - четко проговаривая слова, спросил Аргит.

-    Мне сказал Киен, когда я спросила его, смогу ли жить в твоем мире. Киену сказал кто-то из слуг, а тому, кто-то из слуг того воина. Слуги говорят о своих хозяевах. Но их редко кто слушает.

Аргит нахмурился.

-    Он говорить ложь.

Но в его голосе не было уверенности.

-    Он слишком гордый, чтобы говорить ложь.

Боль в кисти стала сильнее и Серафима, не выдержав, поморщилась. Аргит перевел взгляд с ее лица на руку, вздрогнул и разжал пальцы.

Ну, да, она хрупкая, сам говорил.

Цветочек, блин.

-    Киен сказал, - она отвлекла его, - всех удивляло, что ты называл людей гостями. Для остальных они были твоими смертными. И когда я представила, что со мной будут обращаться, как с говорящей табуреткой... В общем, лучше мне там вообще не появляться. Это Игорю интересны все эти ваши короли и воители. И он дипломат. А я точно кому-то что-то скажу и будут проблемы. Поэтому давай ты сделаешь то, что должен, а я тебя здесь подожду? Пожалуйста.

Она ждала пока он закончит разбираться с переводом.

Сердце стучало в барабанные перепонки. Ладони вспотели, а рот наполнился слюной, почему-то с табачным привкусом.

Пальцы покалывало, но, по сравнению с нарастающей в груди паникой, это была ерунда.

В поднятом на нее взгляде была растерянность.

-    Больно? - легко, будто кошка хвостом мазнула, Аргит прикоснулся к ее руке.

-    Нет, - честно соврала Серафима. - Ты же знаешь, я в последнее время чуть сильнее, быстрее и прочнее.

- Ты волноваться.

-    Да, - отрицать было глупо, ее пульс наверняка можно было услышать невооруженным ухом. - Я не хочу, чтобы тебе было плохо, и чтобы мы ругались. Хочу, чтобы мы понимали друг друга. Кстати, а почему для тебя важно взять меня туда, если это ненадолго?

Аргит задумался, как делал, когда подбирал слова.

Он не злился и они все еще разговаривали.

Серафима позволила себе выдохнуть, пусть совсем немного, и дотянуться до его руки.

-    Я не хочу - наконец, сказал Аргит, - оставлять ты. Опасно. Я не хочу, - по его лицу словно прокатилась штормовая волна, - чтобы ты умирать.