— Жаль, что ты это прочитал, — сказала она наконец. Сложила письмо и возвратила ее племяннику.

— Не сомневаюсь, что тебе жаль.

— Ты не понял. Я не жалею, что ты узнал про мой скелет в шкафу. Просто само письмо такое глупое… М-да… Жаль.

— Слушай, объясни ты мне, ради бога, — поддаваясь любопытству, спросил Сергей Владимирович, — чем он тебя взял? Тебе же было сорок лет, когда вы познакомились! Ты ведь жизнь прожила! И какую жизнь! Кстати, куда делись драгоценности Радковского? Только не говори, что ты понятия не имеешь! Не поверю!

— Подожди, подожди, — воззвала к нему тетка и выставила вперед все еще красивую руку с огромным кольцом на указательном пальце. — Не все сразу. Так что ты спросил? Чем он меня взял?

Она задумалась, поглаживая лицо длинными пальцами, и огонь камина рыжим отблеском заплясал в темно-фиолетовых узких глазах. А возможно, камин был тут совсем ни при чем, и огонь, осветивший ее лицо, горел не снаружи, а изнутри?

— Уж не знаю, как тебе и объяснить, — сказала, наконец, тетка. — Так, чтобы ты понял. Видишь ли, Сережа, всю свою жизнь я изображала заводную игрушку для людей сильнее меня и богаче меня. Вообще, заметь: чем человек богаче, тем большей власти он хочет над живыми людьми. Наверное, это и есть самый сильный наркотик на свей… Впрочем, что я тебе объясняю?

И Евдокия Михайловна пожала плечами.

— Про это ты лучше меня знаешь. Так вот, привыкла я, Сережа, быть игрушкой. А эта роль, знаешь ли, весьма незавидная. Нет, не спорю: есть и приятные моменты. Например, подарки… Я всегда обожала подарки. Мы ведь довольно скромно жили. Я была младшей в семье, вечно донашивала вещи твоей мамы. А она — вещи Оли… В общем, надоела мне такая жизнь. Думаю, что это ты в состоянии понять.

— Вполне, — подтвердил племянник серьезно. — Я другого не понимаю. Ну вот получила ты все, что хотела: дом, деньги, тряпки, драгоценности… Зачем тебе понадобилось это ничтожество?

— Я же говорю, есть приятные моменты. А есть и неприятные, о которых хочется забыть, хотя бы на время. Это когда тебя под плохое настроение могут ногой пнуть. Как собаку.

— Ногой? Тебя? — не поверил Сергей Владимирович.

— Представь себе!

— То есть как это? В переносном смысле?

— В прямом, дружочек, — ответила тетка, с мрачной иронией разглядывая племянника. — В самом прямом. С игрушками, знаешь ли, особенно не церемонятся. Хотя бы потому, что всегда можно новую купить.

— Я не могу поверить. Твои мужья тебя били?!

— Не все, конечно. Первый муж, Саша, хороший был. Только пил очень много, я и не выдержала. Второй ревновал страшно. Правда, я от него сразу же ушла, как только он меня первый раз ударил. Третий муж… Да нет, Илья меня не бил. Просто без конца по бабам таскался, а иногда и домой не стеснялся их приводить.

— И ты терпела?

— У Ильи, как ты знаешь, были деньги, — ответила тетка рассудительно. — И немалые. Поэтому уходить с пустыми руками я посчитала очень глупым делом. Ты меня понимаешь, правда?

— Конечно! — горячо ответил племянник, даже не заметив издевки.

— Вот я и ушла тогда, когда для этого наступил подходящий момент.

— А драгоценности? — спросил Сергей Владимирович и перестал дышать, ожидая ответа.

— Вижу, ты хорошо подготовился, — одобрила тетка. — Ты всегда был добросовестным мальчиком. И мать твоя, Лариса, царство ей небесное, часто хвастала…

— Оставим это, — перебил племянник. — Про себя я и так все знаю. Что стало с драгоценностями Радковского?

— Хочешь знать? — переспросила Евдокия Михайловна все с той же мрачной усмешкой. Племянник усиленно и быстро закивал головой.

— А не раскаешься?

— В каком смысле?

— Ну, Сережа, ты же не дурак, должен понимать, какие люди были замешаны в этом деле. Тем более, если ты справки наводил…

— Имен не называй, — быстро сориентировался Сергей Владимирович.

— Не надо? А то я могу…

— Нет!

Сергей Владимирович не сдержался и повысил голос. Впрочем, тут же справился с эмоциями, взял себя в руки и вытер разом вспотевшее лицо носовым платком.

— Я не хочу знать, с кем ты делилась. У тебя что-нибудь осталось?

— А как же! — спокойно ответила Евдокия Михайловна, и он возликовал.

— Осталось, и не кое-что, а вполне приличные вещи. Я тебе как-нибудь покажу.

Хищный огонь сверкнул в глазах племянника. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но быстро передумал и прикусил язык.

— А от того… другого наследства, — спросил он почти робко после секундного раздумья. — От него что-нибудь осталось?

Показалось племяннику или действительно мелькнула в теткиных глазах тень мрачного удовлетворения?

— Осталось, Сережа, — подтвердила она с готовностью.

— Много? — не удержался он.

— Много. Почти восемь миллионов…

— Долларов?

— Долларов.

— Господи! Восемь миллионов!

— Ну, ты же знаешь: мне пришлось отдать…

— Я знаю, молчи! Молчи!

Сергей Владимирович вскочил с места и сделал несколько кругов по комнате. Тетка следила за ним с неприятной усмешкой на губах, но ему было на это наплевать.

Восемь миллионов! Разом! И огромный дом, и две машины, и четырехкомнатная квартира на Ленинском проспекте!

Он сел на место, пытаясь успокоиться. Стиснул пальцы и хрустнул костяшками.

— Сергей!

— Да, извини, извини, — быстро забормотал он, вспомнив, что тетка не выносит этот звук.

— Помещено надежно? — жадно спросил он.

— Надежно, — заверила его Евдокия Михайловна. — Все выдадут по первому требованию. Сразу после запроса прокуратуры.

Потолок обрушился на голову Сергей Владимировича.

— Что? — переспросил племянник. — Не понял… Какого запроса?

— Я говорю, что подпишу признательные показания, — твердо повторила тетка. — Надоело мне, Сережа, в себе это таскать, сил больше нет… Я ведь потому с Андреем и возилась, что хотела ему деньги вернуть. Замуж за него я, конечно, не собиралась. Просто не хотела, чтобы вы знали о той истории… Только видишь, как все получилось…

И Евдокия Михайловна низко склонила голову.

— Я не понял, — растерянно повторил Сергей Владимирович. — Ты что, собираешься сесть в тюрьму?

— А что еще делать прикажешь? — спросила тетка, по-прежнему, не поднимая головы. — Не зря же ты во Францию недавно ездил! Доказательства собирал, правда?

— Ну, предположим… Какая разница? Тетя Дуня, Андрей умер. Так что деньги ты ему уже не вернешь. При всем желании.

— Верну Клоду, — ответила тетка и громко высморкалась в мужской носовой платок, который ей протянул племянник. — Ему пригодятся.

— Да пропьет он их! — почти закричал Сергей Владимирович. — Ты, что, не знаешь, в кого он превратился?

Тетка еще ниже опустила голову и закрыла лицо руками.

— Тетя Дуня, — неуверенно позвал ее племянник.

Молчание. Тихий, почти беззвучный всхлип.

— Ты меня не поняла, тетя Дуня.

Снова всхлип.

— Я не собираюсь тебя выдавать…

— Нет-нет! — воскликнула тетка, не отнимая рук от заплаканного лица. — Я тебе не позволю! Ты не имеешь права меня покрывать!

— Ну, права, может, и не имею…

— Я и сама больше не хочу, чтобы меня покрывали. Нет у меня больше сил! Намучилась! Если б ты только знал, как я намучилась!

И Евдокия Михайловна начала раскачиваться из стороны в сторону. Сергей Владимирович наблюдал за неожиданной истерикой с испугом и растерянностью.

— Тетя Дуня! Ты меня дослушай…

— И слушать не буду, и так все понятно! Я все расскажу. И деньги верну, и драгоценности. Так что не беспокойся: все будет по закону…

— Да пропади он пропадом, этот закон! — взорвался наконец Сергей Владимирович. — Прекрати скулить и слушай меня. Зачем тебе садиться в тюрьму, когда можно дожить свой век в комфорте и покое?

— То есть как это? — не поняла тетка, и даже всхлипывать перестала.

— Очень просто! Мы с тобой завтра сядем, посмотрим твои деловые бумаги, все подсчитаем… В общем, квартиру на Ленинском я готов оставить тебе. По-моему, она не просто комфортная, а роскошная. Ты будешь получать проценты с капитала, которых вполне хватит на все твои маленькие удовольствия. Скажем, тысячу долларов. Или две. Нет, две, по-моему, много… Ладно, сумму мы потом оговорим. И живи себе как у Христа за пазухой!