– Повернись, быстро! – Мой пленитель для ясности изобразил свободной рукой недвусмысленный жест. И демонстративно застыл, направив ствол мне в ногу: – Давай, не стесняйся. А лучше вообще на колени.
Азиат. А если точнее – японец. Слишком уж акцент характерный: вместо «лучше» – «рючче», «колени» – «корени». С таким шутить себе дороже. Особенно если он из какого-нибудь клана якудза. Их с детства натаскивают. А я еще удивлялся, что у него нервы железные. Вот влип! Держать себя в руках, держать себя в руках!..
Непрестанно повторяя про себя импровизированную спасительную мантру, я очень медленно повернулся к японцу спиной и чуть ли не стек на прелую листву, растягивая движение. Получилось как надо: икры напружинены, земли касаются только колени и оттянутые как для маэ-гери пальцы, когда в цель бьет только подушечка стопы, пятки смотрят вверх. Из такого положения вскочить на ноги можно одним слитным рывком, без особого напряга. Да и руки на затылке тоже готовы к резкому выбросу силы – замах-то, по сути, уже сделан. Врешь, мы еще повоюем! Откуда-то из глубины души поднялась волна веселой злости – первый предвестник выплеска ярости. Как не вовремя!..
Мой пленитель тем временем приблизился уже почти вплотную – как раз на расстояние удара – и застыл как будто в нерешительности. Черт, муторно-то как! Не так страшен удар по затылку, даже если бьют рукояткой пистолета, как его ожидание. Слушай, а ведь точно! Сукин сын примеряется, как бы половчее меня приголубить. Печально…
– Руки подними.
Есть! Вот именно сейчас… Время, и до того не особо спешившее, растянулось подобно резиновому жгуту. Едва мои ладони, до того прикрывавшие затылок, разошлись в стороны, японец опустил мне на голову тяжелый кулак. Вернее, попытался. Мастер Чен в свое время потратил немало времени, развивая у меня тактильную чувствительность, не в последнюю очередь за счет специфических упражнений, типа «липких рук» винчун, и теперь я безошибочно уловил начало движения – уж не знаю, по каким таким признакам. Наверное, по легчайшему дуновению воздуха от летящей к моей многострадальной башке конечности. Соответственно, и отреагировал как нельзя вовремя.
На ноги удалось подняться, как я и предполагал, одним слитным движением. Одновременно с этим я еще умудрился развернуться вправо, скручивая корпус, и принял бьющую руку на правое же предплечье – наиклассический такой «бил сао», плавно переходящий в захват за запястье – «лап сао» – и резкий рывок с проносом. Дальше по логике поединка требовалось провести подсечку и впечатать противника носом в землю, взяв конечность с оружием на болевой контроль, но не получилось. Банально запутался в собственных ногах, не сумевших занять устойчивую позицию, да и японец сориентировался быстро – не сопротивляясь рывку, он просто-напросто ушел в кувырок, как хороший айкидока, нарвавшийся на бросок. Радовало одно – чтобы вырвать конечность из захвата, ему пришлось разжать ладонь и выпустить рукоять пистолета. Впрочем, в моей руке он тоже не задержался, улетел куда-то в сторону и зарылся в рыхлой подстилке, о чем недвусмысленно свидетельствовал характерный шорох. К этому моменту шустрый азиат уже застыл в каратистской стойке, аналоге «мабу».
Я наконец совладал с собственными ногами, и встретил первый выпад – молниеносный цуки с дальней руки – подвешивающим блоком правой и длинным чунцюань. Мой удар японец встретил не менее жестко – сметающим блоком с правой и еще одним цуки, с хорошей амплитудой на реверсивном движении. И сразу же выстрелил мощным толчковым маэ-гери вдогонку. От первого удара я успел закрыться, а вот второй достиг цели – подошва некогда щегольской туфли врезалась мне в живот, едва не пробив мышечный каркас. Не нокаут и даже не нокдаун, но приятного мало – я отлетел назад, едва не впечатавшись спиной в не вовремя подвернувшийся древесный ствол, и поспешил разорвать дистанцию.
И все бы ничего, но от пропущенной плюхи я потерял контроль, и дикая, всепоглощающая ярость, прежде, хоть и с трудом, удерживаемая на задворках сознания, вырвалась на свободу, застив глаза красной пеленой. Вторая, наиболее страшная, сторона моей личной шизофрении – взрыв неконтролируемой агрессии. Именно в рамках борьбы с этой напастью я и участвовал в боях без правил. Но там, помнится, ничего подобного и близко не было – скорее всего, от осознания некоей наигранности. Хоть били меня жестоко, все же на жизнь никто не покушался. Не то что сейчас. Я глухо зарычал и бросился на ехидно ухмыляющегося противника.
Видимо, что-то такое в моем лице он сумел разглядеть, потому что моментально сжал губы и прищурился, изгоняя с физиономии все признаки злобной радости, а потом мой кулак обрушился на его блок, и целостность восприятия нарушилась. Дальнейшая сшибка слилась в бесконечную череду вспышек боли – уклоняться и мягко парировать я даже не пытался, вкладывался в удары сам и бестрепетно принимал ответные на жесткие блоки. Сила против силы, скорость против скорости, терпение против терпения. Очень скоро рот наполнился кровью, из носа тоже потекло, а правое колено начало простреливать дикой болью при каждом шаге, но я на это не обращал внимания. Я превратился в безумную мельницу, успевающую встретить удар, ответить своим или принять пропущенный с надсадным хеканьем. И вдруг как-то сразу все кончилось.
Приняв мощный маваси-гери, способный переломать мне все ребра, на поднятое колено, я этой же ногой, не опуская ее на землю, выстрелил цэчуаем. Ботинок впечатался оппоненту в район грудины, не слишком сильно, но чувствительно, и отбросил его к оказавшемуся поблизости дереву. И именно в этот миг лоб моего противника украсился довольно аккуратной дыркой. Ствол забросало чем-то мерзко-бурым, и во все стороны брызнули щепки. На лице японца застыло выражение безмерного удивления, его колени подогнулись, и он тяжко рухнул в прелые листья, раскинув руки, как тряпичная кукла. На месте затылка у него красовалась огромная дыра с неровными краями.
Твою мать! Ярость моментально испарилась, вытесненная омерзением, и я согнулся в три погибели. Меня выворачивало несколько минут, причем больше от общей перегрузки организма, чем от тошнотворного зрелища – в конце концов, на подобное я насмотрелся. Там даже еще хуже было, и я запомнил все, до мельчайших деталей, несмотря на контузию. Так что размозженная голова японца послужила лишь своеобразным триггером. Впрочем, не будем сейчас об этом. Возможно, когда-нибудь потом…
– Ну что, закончил кусты удобрять? – раздался за спиной знакомый ехидный голос.
Я через силу разогнулся и смерил дражайшего шефа злобным взглядом. Впрочем, сразу же смягчился – в конце концов, он мне жизнь спас только что.
– Патрон, вы как всегда вовремя…
Вряд ли в моем хрипе сейчас можно было различить иронию, но Пьер все понял:
– Работа у меня такая, Паша. Красиво он тебя отделал, между прочим.
– Да я уже и сам чую, – хмыкнул я, сплевывая очередную порцию крови и желчи. – С-сука!
– Эмоционально, но в точку! – одобрил Виньерон. – Интересный покойничек, кстати. Пошли, посмотрим.
– Нет уж, спасибо.
– Как знаешь, – Пьер пожал плечами и протопал к телу, на ходу упрятав в подмышечную кобуру «Кольт-2511» в версии «компакт».
Ни фига себе! Интересно, где дражайший шеф себе такую игрушку отжал? Судя по тому, что на таможне у нас особых проблем не было, пистолет зарегистрированный. Если мне не изменяет память, это единственная модель, по боевым качествам приближенная к армейским образцам, тому же АПС-17, например, и свободному распространению она не подлежала. Выпускалась ограниченными партиями для ветеранов Десанта и СБ. Это что же, утонченный красавчик Пьер Виньерон в свое время служил в одной из этих организаций? А что, очень похоже. Чего же тогда его в контрабандисты и черные археологи понесло?
Впрочем, дальше этого риторического вопроса я в своих рассуждениях не продвинулся. Взгляд мой совершенно случайно наткнулся на мертвого японца, и отвести я его уже не сумел – какое-то ненормальное болезненное любопытство одолело. К тому же самую тошнотворную часть теперь не было видно – Пьер бесцеремонно перевернул мертвеца на спину и задумчиво изучал его лицо. Надо сказать, почти не обезображенное, однако знатно поврежденное. Я даже ухмыльнулся мстительно – не только мне досталось, я тоже ему плюх навешал. Останься он жив, и через часок вместо физиономии у него был бы один сплошной синяк. Нос мало того, что расплющен, так еще и переломан. Костяшки на кулаках сбиты напрочь – намучился бы парень. Кстати, зуб он мне, сука, один выбил, теперь придется в лазарет ложиться, на восстановление. Ай, блин! И с ногой явные проблемы…
