Соблюдая приличия, Владу, как соседу, надо было зайти, ведь столько времени прожили рядом. Он прошёл во двор, медленно подошёл к гробу и положил в него немного денег. Все четверо могильщиков еле заметно, презрительно усмехнулись. Были они все на одно лицо и совсем одинаково одеты, в чёрные длиннополые одежды и чёрные головные уборы, похожие на скифские шапки. Всё выглядело как-то необычно, даже эта повозка, она будто из далёких времён, таких сейчас не делают, вся резная тёмно-коричневая, из дорогого дерева, по углам резные звери в виде пантер, по бокам тоже резьба в виде диковинных птиц среди цветов, в такой повозке не каждого вельможу раньше хоронили.

Влад перевёл взгляд на мёртвую Сумчиху, лицо её было бледное, но даже сейчас, оно выражало гордость и надменность. Одета она была в богатое платье, красное с чёрными зигзагами, на лбу такая же лента. Он узнал этот наряд, тогда, в его видениях эти вещи были на ней. И хотя людей не было, ощущение похорон важного человека не покидало его. И эти четверо, кто они, откуда явились, да ещё в такой необычной одежде, Влад прежде и не видел такой, а лица их, они были как бы из другого времени, и также выражали гордость и надменность, что и лицо мёртвой Сумчихи. А четвёрка вороных коней, они отливали сильным блеском, словно их покрыли лаком, кони были крупные, мускулистые, их и близко нельзя было сравнить с хуторскими. Видно, там, в неведомом мире, эта старая женщина очень важна, коль такое сопровождение прислали.

Пришло время. Повозка тронулась со двора, за ней степенно пошли четверо незнакомцев. Процессия двигалась медленно и когда повозка проезжала мимо хат, люди выходили и провожали взглядами, кто-то по старому обычаю кланялся, понимали, с ней хоть и беспокойно было, но ведь многим и помогала, а лихие люди так и вообще десятой дорогой хутор обходили. Он подождал, пока повозка скрылась за извороткой, и пошёл к себе.

Остаток дня молча просидел у забора на бревне, где сидел обычно, когда ему было нехорошо, у него было двоякое чувство и чувство облегчения и чувство утраты, трудно понять, чего больше.

Как стемнело, пришёл Тимоха, он был изрядно выпившим и трещал без устали.

– Один ты, Влад, трезвый, не рад, что ли? Все мужики рады, уже не по одной чарке выпили, – не унимался он.

– Я позже выпью, хотя чему радоваться, смерть и есть смерть, – отозвался Влад.

– Но ведь ведьма умерла, – возразил Тимоха.

Влад прервал Тимоху, его раздражало бестолковое суждение о ведьме.

– Ты забыл видно, Тимоха, кто твою дочь вылечил? А? Кто Ивлоху и многих других на ноги поставил? Да она нам лучше любого лекаря была! – сказал Влад.

– Но ведь и шкодила немало? – пытался не соглашаться Тимоха, потом добавил: – Хотя твоя, правда, ещё не известно, что лучше, с ней или без неё.

Уже в полной темноте они загрузили камень на телегу и выехали со двора к кладбищу.

– Слышь, сосед, как выгрузим, я сразу обратно, дюже мне не по себе на погосте, выпивка и та не помогает, – сказал Тимоха.

– Хорошо, сразу уедешь, – успокоил Влад соседа.

Ехали не быстро, но телега всё равно грохотала в ночи, казалось, все знают, куда они едут и зачем. А тут ещё луна вышла, стало совсем светло.

– Что ты будешь делать, тебя не хватало! – ворчал на луну Тимоха.

Где-то, через полчаса приехали. Влад зажёг керосинку и подошёл к могиле. Могила была накрыта тем красным с чёрными зигзагами покрывалом, что было раньше на повозке, и выглядела как большое тёмно-кровавое пятно, по углам могилы были воткнуты четыре шеста, на них нанизаны четыре ворона, всюду разбросана дорогая битая посуда. Всё это выглядело при свете керосинки особенно зловеще, пламя лампы плясало, от этого на могиле тени мёртвых воронов словно оживали и рвали когтистыми лапами невидимую мертвечину, а складки покрывала создавали тени и плавно двигались, казалась, что Влад с соседом стоят в яме по колено в крови. Тимоху трясло.

– Давай быстрей сгружаем, да я поеду, у меня вон волосы уж шевелятся, – шептал, заикаясь, сосед.

– Сейчас, сейчас, ты выпей ещё, да и мне дай, а то мне тоже жутковато от такого вида, – также испуганно ответил ему Влад.

Подъехав как можно ближе к могиле, они спустили камень по доскам почти на нужное место. И пока Влад лагой поправлял камень, Тимоха с грохотом умчался в сторону хутора, далеко в темноте раздавался его голос: «Пошли, пошли быстрее!» – подгонял он лошадей. Влад установил теперь уже ставший памятником камень как надо и присел рядом, вытирая пот со лба.

– Вот и всё обещанное выполнено, – засмеялся он коротко, как безумный.

– Всё, всё я теперь свободен… – он уткнулся в могильный холм и плакал. Потом успокоившись, поднёс лампу и стал смотреть, он долго смотрел на этот гордый красивый лик, затем нежно провёл рукой по овалу лица и, не выдержав, поцеловал холодные губы на памятнике.

– Ну, всё, покойся с миром! – сказал, прощаясь, он.

Влад был счастлив, теперь никто не будет мешать им жить, никто не будет висеть страшным грузом над их головами. Но не знал он, радостный, что поцеловав образ на памятнике, не всё, но многое, чем обладала Сумчиха, перешло к нему, и теперь он звёздными ночами будет наводить страх на всех, теперь он будет донимать молодых красавиц, а народ прозовёт его Човырём и жить он будет в той же хате под вековой грушей, так же будут дети и взрослые обходить стороной его жилище и называть это место «Чёрной грушей».

Только не это будет заботить его, сидя долгими вечерами у окошка, и даже не то, что не будет у него семьи, а то, что не мог он забыть синеокую красавицу, в какую обращалась Сумчиха и её долгий поцелуй, изменивший его в судьбу.

И как в первую после похорон полночь с нетерпением будет ожидать гостью в красном платье с чёрными зигзагами и, кланяясь ей в пояс, провожать её к колдовскому столу. И когда, сидя у старого зеркала, колдунья во времени, спросит его, что выбирает он сейчас, житьё как прежде с семьёй, с деревенскими хлопотами или обладание закрытой силой и общение с ней, то Влад, упав ей в ноги и обхватив руками красные сапожки, с горячностью произнесёт:

– С тобой, конечно, с тобой!

Он не захочет использовать последнюю возможность стать таким как прежде. А на следующую ночь Сумчиха всё больше будет молчать, а перед рассветом, уходя, ведьма пристально посмотрит на него и как-то словно с досадой промолвит:

– Владушка, Владушка, ты и впрямь стал Човырём! Она уйдёт ночью и только сказанное ею, словно эхо

трижды разнесётся вокруг: Човырь, Човырь, Човырь. Влад кинется к открытой двери и жалостно крикнет в пространство:

– Не покидай меня, не покидай, окаянная… Сердце вырвала… Душу запеленала… а-а-а!.. – он обхватит голову руками и зарыдает.

Продолжение

Было ранее утро, от земли шёл пар, хутор ещё дремал, на другой стороне улочки выла собака, и этот вой выделялся из звуков, нагоняя беспокойство и неуверенность. Влад встал, некоторое время сидел, молча уставившись в одну точку, и не мог понять, это будет какая по счёту ночь, как схоронили Сумчиху, но тут ему пришла простая мысль, а какая, в общем-то, ему разница, какая ночь.

Так, немного посидев, решил затопить печь, дрова, потрескивая, нагоняли на размышления.

«Я ли это, со мной ли всё происходит? Или вот сейчас откажусь, и станет всё как прежде? Как так произошло, что я не заметил, как затянуло, как изменилось сознание? Я, который всегда всем говорил, что нужно быть сильным, управлять своими желаниями и вдруг сам, словно неразумное насекомое, попал в световую ловушку? А с другой стороны, это ведь не просто соблазн красотой, тут другое, скрытые заветные знания и такие, что дух захватывает от понимания, что можно над людьми делать, как влиять на судьбы. Если бы раньше кто сказал, то в жизнь не поверил бы, даже сейчас, когда уже много раз видел колдовство в действии, и всё равно сознание не верит в происходящее».

Он сел у окошка и стал ждать сумерек, ведь Сумчиха обещала все эти девять ночей приходить, но ведь что странно, после её ухода становилось ещё страшней, со старым миром он почти порвал, а вот новый пугал, и понять этот мир было непросто.