Это я считала своё детство тяжёлым? Это мне было обидно, что покупают мало игрушек? Это я устраивала скандалы родителям, когда они пытались не отпускать меня на затяжные вечеринки с Линн? Мои бы проблемы да генно-изменённым… Стало жаль контрабандиста, просто до слёз. Не удержавшись, быстро вытерла глаза.

Похоже, мачо заметил, потому что выпрямился на стуле и серьёзно заявил:

- Эй, а вот оплакивать нас не надо! Мы ещё живы, знаешь ли! Что за манера, – ты рассказываешь о пройденный трудностях, ожидаешь, что тебя похвалят, скажут, что ты велик, как герой древности, а вместо этого над тобой хлюпают носом, как будто ты упал и разбил коленку… Тэш, прекрати!

- Угу, уже, – прогундосила я, старательно изгоняя слезливое настроение.

Если уж сам Эдор расценивал свою жизнь, как нечто эпическое, следовало поддерживать его в этом. И вправду, отсутствие нормального детства – это не самая большая трагедия в жизни. Их вот, например, никто в секс-игрушки не превращал. Что, кстати, снова вернуло мои мысли к заморышу.

- Ладно, Всевидящий пусть присматривает за твоей жизнью, ты мне лучше скажи, зачем так вцепился в Маугли?

- Я вцепился?!

- Нет, наверное, я вцепилась!

- Я всего лишь начал его учить!

Мы бы ещё долго, вероятно, спорили на тему воспитания, если бы меня не отвлекла Деона, сообщившая, что Маугли во сне стонет. Я подхватилась и побежала в спальню, на ходу информировав Эдора о возникшей проблеме. Он тут же сорвался следом.

Когда я открыла двери, то и сама расслышала тихий, явно не первый, стон. Не успела впасть в панику, – Эдор включил ночное освещение и стало видно, что с лягушонком всё в порядке: кожа нормального для него зелёного цвета, никаких признаков рвоты или кровотечения, – словом, ничто не напоминало ту жуткую ночку на корабле, когда Деона разбудила меня почти теми же словами. Облегчённо вздохнув, я потрогала лоб заморыша, – и температуры нет. Тем не менее, он опять застонал. Я осторожно потрясла его за плечо, потом ещё, – тёмно-зелёные глаза распахнулись, будто он и не спал.

- Маугли, – осторожно спросила, стараясь не напугать. – Что с тобой? Что-то болит?

Он помолчал, словно прислушиваясь к себе, потом кивнул:

- Да, сагите… Болит, всё болит…

- Где? – я откинула одеяло и принялась ощупывать лягушонка. – Здесь?.. Здесь?.. Или здесь?..

- Везде, сагите… Внутри…

Я оглянулась на Эдора.

- Как ты думаешь, надо вызывать Вигора?..

Контрабандист хмыкнул, присел на кровать и медленно прощупал ногу кикиморыша, периодически надавливая, словно что-то искал. Потом пожал плечами и сказал:

- Вроде, всё нормально. Ну, похоже, началась перестройка организма после облучения. Тебя же предупреждали, что ему будет фигово? Вот, пожалуйста. И боли поэтому плавающие и неопределённые. Короче, поздравляю, – твой гуманоид растёт.

- Растёт?! – я, не удержавшись, тоже села на кровать.

- Ну, он же явно не дотягивал до нормальных размеров, вот и растёт. Первые сдвиги. Готовься, Жужелица, это только начало. Дальше будет хуже.

Маугли снова застонал и попытался перевернуться на бок, поджимая колени к груди. Я мрачно посмотрела на мачо и пошла искать контейнер с лекарствами, выданными Вигором. Среди немалого количества различных пилюль нашлось обезболивающее, причём в виде инъекций. Я сделала лягушонку укол и обняла его, укачивая, как ребёнка. Всего через несколько минут он расслабился и снова задремал. Укрыв заморыша, сделала знак Эдору и мы на цыпочках удалились из спальни.

Пока спускались вниз, я с горечью думала, что явно поторопилась с расчётами, – если кикиморышу будет постоянно вот так больно, я не то, что на несколько месяцев – на десять лет растяну этот процесс взросления, Плорад его возьми, лишь бы заморышу не было так плохо… Всё-таки, я не садистка, чтобы обрекать его на такую «жизнь». Он и сам меня проклянёт, если я заставлю его жить, постоянно мучаясь. Надо что-то придумывать: например, отменить такие частые процедуры облучения, пусть всё идёт медленно, но зато безболезненно.

Эдор тоже что-то обдумывал по дороге, поэтому молчал. Мы дружно домолчали до кухни, где уселись опять за стол и только тогда контрабандист заявил:

- А к Вигору всё-таки лететь надо. Пусть посмотрит его.

Я кивнула. Да, если бы сейчас могла показать лягушонка эскулапу, мне было бы намного проще. Несмотря ни на что, викингу я верила. Значит, полетим…

- Ладно, что ещё ты хотела узнать? – спросил мачо, стряхивая задумчивость.

Я постаралась сосредоточиться. Что-то там, в записи о жизни генно-изменённых, которую я смотрела, меня насторожило. Вспомнить бы ещё, что…

- Скажи, пожалуйста, а ваш Хранитель когда-нибудь улетал с базы?

- Да, два раза. Первый – когда потребовалась личная встреча с человеком, помогавшим нам наладить постоянную связь с теми, кто готов был нам продавать нужные вещи, не задавая лишних вопросов. А второй – когда умерла его единственная родственница. Он организовывал похороны.

Я покачала головой: двадцать пять лет добровольного заключения – это уже по любому законодательству тянет на досрочное освобождение. Мне хотелось помочь ему, освободить от непосильной тяжести, лежавшей все эти годы на его плечах. Конечно, я не титан, и небо перехватить не смогу, но какой-то толк от меня может быть. Тем более, когда этого так ждут. Я вспомнила, как радостно приветствовали меня все, кого я видела на записи. А, вот и вспомнила, что хотела спросить у мачо:

- А сколько у тебя… двойников?

- Девять.

- Девять?! – я была в шоке. – И что, вас всех… по десять?

- Нет, не у всех. Это зависит от того, сколько эмбрионов каждого вида было взято. Например, нас, стратегов, – десятеро, генетиков, как Вигор, – пятеро, кибер-специалистов, подобных Авинору, – семеро. И не спрашивай, почему так, – этого никто не знает. Самый первый Хранитель давным-давно умер, так что спросить не с кого. А записей, чем он руководствовался, когда выбирал тех, кого собирался спасти, не осталось. Возможно, он просто набрал тех, кто попался под руку, и всё.

Я пожала плечами. Ну, неизвестно, и ладно. Мне гораздо интереснее было бы спросить того врача, как он вообще решился спасать ГИО-людей…

- А что за язык вы используете, когда говорите между собой? – вспомнила я подробности первого посещения лаборатории Вигора. – Я такого никогда не слышала.

Эдор пожал плечами.

- Это один из мёртвых языков. Вариант наречия с Джорбы.

- Джорбы? Почему?

- Потому, что больше его никто не знает и не помнит. Дополнительная гарантия того, что мы сможем сообщить что-то в экстремальной ситуации, но так, что этого никто больше не поймёт, кроме адресата.

- А как вы общаетесь с остальными – теми, кто живёт где-то на других планетах?

- Через сеть. Существует множество сообществ, где люди болтают ни о чём. Мы выбрали несколько окололитературных, где обсуждают новые романы. Пересказывая подробности какого-нибудь боевика, к примеру, можно много чего рассказать, если знать, как читать сообщения.

Я невольно передёрнула плечами. Вот так, прямо в сети?!

- И что? Вы не боитесь, что кто-то раскроет тайну вашей переписки?

Эдор зевнул.

- Нет, Жужелица. Этих болталок около пятидесяти. И мы редко пользуемся одной и той же несколько дней подряд. Просто каждый день в сообщении выдаётся номер говорильни, в которой мы будем общаться на следующий день. Удобно и безопасно. Те, у кого нет пронумерованного списка сообществ, вряд ли поймёт, где искать и что.

Ну, если система столько лет работает, значит, не настолько она плоха, как кажется.

- Ясно, – я вздохнула. – Давай ложиться спать. Остальное дорасскажешь завтра, а то уснёшь ещё прямо на столе.

- Всё может быть, – не стал спорить Эдор. Видимо, и впрямь, устал. – Ты тоже ложись, неизвестно, какая ночь выдастся. Вдруг придётся ещё подскакивать и лечить твоего гуманоида?

- Он же теперь и твой гуманоид, разве нет? – осторожно спросила я.

- Почти, – контрабандист опять душераздирающе зевнул. – Всё, я спать. Растение из бассейна будем вытаскивать?