Дело двигалось так туго, потому что Маугли ужасно пугала сама возможность агрессивного поведения людей. В конце второго дня, посвященного самоконтролю и терпению, причём для нас обоих, заморыш, с тоской в глазах, спросил:

- Сагите, неужели все так много ругаются?! И постоянно?

Я объяснила, что всё не так плохо, что это – просто способ обучить его, и на самом деле никто не скандалит с утра до вечера.

- Но почему тогда я должен ругаться с сагите Деоной? – горестно удивился заморыш. – Ведь мы не ссорились!

- Ну, конечно, нет. Это же просто такая игра! Чтобы ты научился не пугаться, если услышишь что-то подобное от посторонних людей.

Кикиморыш укоризненно посмотрел на меня, вызвав непроизвольное чувство вины за всё человечество, так и не научившееся избегать скандалов и разборок.

- Вы хотите, чтобы я стал совсем плохим Вайятху? – осведомился с грустью зелёный манипулятор.

- Нет, я хочу, чтобы ты стал как можно более похожим на обычного человека. Потому что никто не должен знать, кто ты такой на самом деле. Не забыл, что на Мирассе у тебя не будет никаких прав, и ты снова превратишься в раба?

- Но я и сейчас раб, – возразил Маугли.

- Нет, по законам Содружества ты свободен. А вот, как только вернёшься, по императорским законам свободу потеряешь. И даже мы с Эдором ничем не сможем помочь. Единственное спасение и защита для тебя – стать неотличимым от людей. Поэтому Деона и тренирует твои реакции, понимаешь?

- Да… – тихо проговорил Маугли. – Значит, меня отберут у вас, если поймут, кто я?

- Наверняка. И, может быть, отдадут обратно прежнему хозяину.

- Но теперь моя хозяйка – вы! Вы же взяли меня, дали новое имя…

- А кто помешает им повторить эту процедуру и вернуть тебя сагату Альдору?

Лягушонок уставился на меня расширившимися глазами.

Похоже, о такой перспективе он даже не задумывался. Ну, это понятно, – если все проблемы решает хозяин, то и думать о них необязательно. Но сейчас нам обоим было жизненно необходимо, чтобы он понял, насколько всё серьёзно. Поэтому я не пожалела и не утешила его, хотя очень хотелось, а продолжила неприятный разговор.

- Ты же помнишь, где было твоё место в доме сагата Альдора?

- Да…

- Ты хотел бы опять вернуться туда? Забыть всё, чему научился? Снова выполнять приказы всех Кальтари?

- Снова? – лягушонок ошарашенно заморгал. – Снова… слушаться сагите Линну?

- Ну, да. Её или другую сагите, которая будет женой Альдора.

- Нет, – тихо ответил заморыш, покачав головой. – Я не хотел бы забыть вас, сагите. И не хотел бы принадлежать другому хозяину. И не хотел бы снова жить, никуда не выходя…

Облегчённо вздохнув, я обняла его и поцеловала в щёку.

- Я тоже не хотела бы такой жизни для тебя. Поэтому, давай, ты будешь стараться изо всех сил, чтобы никто не смог узнать в тебе Вайятху. Хорошо?

Вылинявший к тому моменту до бледно-серого лягушонок молча кивнул, но я чувствовала, что его потряхивает. Похоже, такое давление на нежную психику кикиморыша всё-таки было излишним…

Справедливость моих подозрений подтвердилась этой же ночью, когда не только я видела во сне кошмары, что, в-общем, было уже почти привычно, но и заморыш несколько раз просыпался с невнятными криками, а потом долго лежал, стиснув меня в железных объятиях, словно боялся, что я растворюсь в воздухе. Я ни о чём не спрашивала его, и так было понятно, что могло ему присниться, чтобы довести до состояния перепуганного зверька. Возможное расставание стало нашим общим страхом.

С утра тренинги возобновились, и теперь кикиморыш действительно старался, но у него всё равно получалось плохо. Поразмыслив, я пришла к выводу, что нельзя лишать его привычного спектра ощущений. Раз лягушонок эмпат, и привык «прощупывать» всё, с чем имеет дело, не давать ему пользоваться своими возможностями, значит, сильно усложнять задачу. Стало быть, пусть продолжает определять, какие эмоции движут людьми, глядишь, и реагировать станет правильнее.

Сказано – сделано. Я разрешила Маугли «считывать» Деону во время их словесных спаррингов. Но ничего не вышло, – оказывается, кибер-консультант просто не могла воспроизводить эмоции тех, кого изображала. Транслировать речь, тон, громкость, лексикон – да, а чувства – нет. И вообще, как выяснилось, истинное отношение к происходящему самой Деоны настолько отличалось от требуемого, что у лягушонка в голове воцарилась полная каша. Если же говорить коротко, то мой кибер-консультант просто-напросто смеялась про себя всё время, пока «ругалась» с заморышем.

На мои претензии она, вполне справедливо, ответила, что изображать человека она, пожалуй, сможет, но вот стать человеком – вряд ли. Если нам нужны люди, то и обращаться надо именно к ним. Сказать, конечно, было легче, чем сделать, но я решила попробовать. Вечером мы с заморышем полетели в самый людный парк столицы, и принялись гулять по аллеям, отыскивая каких-нибудь недовольных посетителей. Не сразу, но обнаружили парочку тихо ругающихся подростков, и за неимением других объектов изучения, двинулись за ними.

Маугли некоторое время «прислушивался» к ним, вытянув шею, а потом пожаловался мне, округлив глаза:

- Сагите, я вообще ничего не понимаю! Почему они ругаются из-за какого-то надоедливого друга, если каждый из них на самом деле хочет целовать другого?..

Я поперхнулась, но вовремя вспомнила, что уровни эмоций тоже бывают разными, хотя бы поверхностными и глубинными, например.

- Маугли, не пытайся залезть слишком внутрь, смотри на самой поверхности, – посоветовала я. – Что их злит?

- Что их злит… – тихо повторил лягушонок, уставившись в спины злосчастной парочки, шедшей впереди, отвернувшись друг от друга. – Она сердится на него, потому что он упрямится. Он… он сердится на неё за то, что она упрямится… Сагите, это просто ерунда какая-то! А почему бы им просто не поцеловаться? Они же тут же помирятся!

- Ага, вот возьми и скажи им об этом, – пробормотала я, соображая, как направить лягушонка в правильное русло. Вот, Вограны всё побери! Не думала, что мы, люди, настолько привыкли врать всем и во всём!

Не успев додумать эту мысль, я увидела, как послушный Вайятху догоняет подростков и что-то тихо им говорит. Они остановились, недоверчиво и даже гневно глядя на непрошеного советчика, но, раньше, чем я успела вмешаться, Маугли добавил что-то, энергично кивнув, и пошёл обратно ко мне. Секунду я думала, что сделать: извиниться и сделать вид, что Маугли неудачно пошутил, или развернуться и пойти в обратную сторону, делая вид, что мы вообще не при чём… Но тут паренёк, с самым решительным видом, вроде того – «была-не была», – схватил свою надутую подругу за руку и, подтащив к себе поближе, принялся целовать. Когда мы поворачивали в другую аллею, я бросила взгляд назад: парочка продолжала самозабвенно лобызаться.

- Ээээ… Маугли, что ты им сказал? – тихо поинтересовалась я, когда мы отошли подальше.

- Ничего особенного, сагите… Просто напомнил, что они друг друга любят, – с самой невинной физиономией ответил заморыш и подхватил меня под руку. – Если бы вы позволили, я бы и вам кое-что напомнил…

- Спасибо, у меня с памятью и так всё очень хорошо! – открестилась я.

И мы ушли из парка.

Следующую попытку приобщить лягушонка к общению с людьми я предприняла через две недели, повезя его в маленькое кафе напротив Университета, где частенько случались небольшие стычки с хозяйкой. Проблема была в том, что госпожа Вила не любила студентов, но студенты очень любили её выпечку, что обеспечивало ей постоянный приток нежеланных клиентов.

Мы сидели за дальним столиком и ждали свой заказ: два коршу с сиропом из малины и набор овощных пирожков, когда в дверь ввалилась компания возбуждённых первокурсников. Пухлое лицо хозяйки, представительной дамы лет пятидесяти, с пронзительными серыми глазами, стало медленно мрачнеть. Чего-чего, но громких разговоров и взрывов смеха госпожа Вила терпеть не могла. Я с интересом наблюдала за тем, как она готовится усмирять шумных посетителей. Лишь бы про наш заказ не забыла под горячую руку…