- Паша, пока не забыл, я хочу поставить перед тобой вопрос ребром, слегка заплетающимся языком заговорил Художник.

- Валяй.

- Ты о чем с мой супругой давеча разговаривал? Что ты ей наплел про меня? Две недели уж сама не своя ходит. Сенечка то, Сенечка сё. Обхаживает как младенца, даже не перечит. Даже не кричит. Все про картины пытается расспрашивать. Что да как. Да когда я их выставлять буду. Говорит, что когда я стану мировой знаменитостью, разлюблю ее и брошу. И ревет в три ручья. Что ты с моей супругой содеял, изверг? - возопил он, потрясая пустым стаканом.

- Да ничего я с твоей женой не делал. Просто объяснил ситуацию. Просветил бедную женщину на предмет взаимоотношений искусства и жизни. Для тебя же старался. Она хочет, чтобы я отучил тебя пить и пристроил куда-нибудь работать. Как будто я Дед Мороз и подарки вам принес. Ты согласен бросить пить, отвечай немедленно, да или нет?

Семен с минуту смотрел на Ковригина округлившимися глазами, потом возмущенно-жалобным голосом начал ругаться:

- Ну, Клавдия, ну, злодейка. За моей спиной плести интриги. И против кого! Против собственного мужа!.. Замышлять такое... такое... Да она кастрировать меня задумала. Ну, изменщица! На святое руку поднимает - на искусство! Ну я ей покажу, ну я ей задам... Вот только допью...

Он налил в стакан виски, глотнул и скривился:

- Какое дерьмо это ваше шотландское виски. Им только шотландских пони поить можно. В самый раз будет, - он пьяно хохотнул.

- Семен, ты закусывай, закусывай. Не забывай, что здесь только одна кровать, и она моя. А тебе придется еще в свой гараж топать.

- Ладно-ладно, сквалыга, разберемся еще, чья это кровать, - пообещал тот.

Потом поднялся, потребовал тишины и возгласил:

- Господа! У меня родился замечательный тост, - он был заметно пьян. Как известно, миром правят две вещи: деньги и искусство. Нет. Искусство и деньги. Так лучше. Так вот, выпьем за крепкую спайку того и другого, за то, чтобы одно не оскудевало без другого...

- Как это деньги могут оскудеть без искусства? - удивился Лева.

- Не перебивайте, господин Коммерсант. Вам еще будет предоставлено слово. Современное искусство хиреет без финансовых вливаний. Деньги, точнее, денежные мешки в лице вас, господин Коммерсант и ваших коллег без искусства вырождаются в хищных барыг. Искусство облагораживает даже таких невежд, как ты, Лева...

- Но-но! Я бы попросил.

- Молчу. Не будем нарушать консенсус. За искусство! - он залпом отправил содержимое стакана в рот.

- За финансовые вливания, - отозвался Коммерсант и повторил действие тамады.

Писатель молча опрокинул стопку, но поразмыслив, задал сакраментальный вопрос:

- Кстати о финансовых вливаниях, Лева. Какие могут быть тайны от друзей? Мы, конечно, не налоговая полиция, но хотелось бы знать - так, из праздного профессионального любопытства - в какую такую недвижимость ты вкладываешь свои доходы. Поверь нам, Лева, мы за тебя - всей душой, поэтому должны быть уверены, что твои кровные надежно защищены от инфляции и грядущих дефолтов Всея Руси, - он беззастенчиво попытался в который раз втереться в доверие к скрытному Гаврилину.

- Не беспокойся, надежно защищены, - Лева не собирался поддаваться на уговоры и свято хранил коммерческую тайну вклада.

- Он их в швейцарском банке держит, - подал уже изрядно пьяный голос Верейский. Вообще, вся беседа приобрела легкомысленно-алкогольный вид.

- Ведь не на амортизацию же все идет, и не на зарплату твоим неграм. У тебя должны быть предпринимательские доходы.

- Павлик, ты слегка перебрал. Какие могут быть негры в нищей России? И я что, похож на плантатора с дикого Запада?

- На диком Западе не было плантаций, - возразил политически подкованный Художник.

- А может, ты антиквариат коллекционируешь? И держишь его на своей загородной вилле?

- Да нет, я точно знаю, он все на дорогих девочек ухлопывает. Они за ним косяками бегают по городу. Сам видел, - фискалил Семен.

- Оставьте вы меня в покое со своими дурацкими предположениями. Все равно не расколете.

- Запомни, Лева, золотое правило - все тайное когда-нибудь да становится явным. Сам же и расколешься.

- Никогда.

- Посмотрим.

* * *

Было далеко за полночь, когда из ковригинской избушки вышли, пошатываясь, двое.

- Этот паразит таки оккупировал мою кровать. С похмелья на него творческий раж нападет - чего доброго стены мне разрисует своими видениями.

- Пашка, не буксуй, когда-нибудь к тебе устремится поток почитателей несравненного таланта мировой, ха-ха, знаменитости насладиться зрелищем расписанных рукой великого мэтра стен. Это будут самые знаменитые стены в мире. Одна ночь на полу того стоит, - Лева хлопнул Ковригина по плечу и поплелся вниз по крыльцу. - Машину у тебя оставлю, я сейчас не отличу руль от тормозов. Завтра заеду.

- А как до дома доберешься?

- Через кладбище, - Лева махнул рукой в темноту. - Так ближе. Люблю я, Пашенька, кладбища - особенная там атмосфера - душу просветляет и мозги прочищает. Au revoire, mon ami, же не манж па сис жур. Там таксо возьму, он удалился в ночь.

Кладбищенская аллея - одна из двух, - начинаясь от конторы, вела к противоположной стороне погоста и выходила непосредственно в город. Ночное небо пестрело мигающими звездами, рассыпанными там чьей-то щедрой рукой. Высоко над горизонтом повисла тяжелая, сочившаяся желтым мутным светом луна. Этого света вполне хватало, чтобы видеть на тридцать шагов вперед, так что заблудиться было мудрено. И все же Коммерсант заблудился. Очнувшись от навеянных лишними градусами мрачных дум, он увидел себя окруженным решетками и надгробными памятниками. Дороги или даже мало-мальской тропинки не было и в помине. Лева попытался сориентироваться по сторонам света, но найти Полярную звезду помешало легкое раздвоение в глазах, а с какой стороны была луна в начале его пути, он не помнил. Мха на деревьях тоже почему-то не оказалось. Он решил пойти наугад - куда-нибудь да выйдет.

Хмель уже начал понемногу выветриваться из головы, когда до его слуха донеслись странно-знакомые звуки. Он слышал такие в кино про кладоискателей и в американских фильмах ужасов про мертвецов, встающих из могил. По телу пробежались дружной толпой мурашки, но Лева считал себя храбрым человеком, поэтому мужественно пошел прямо на звук. Это оказалась ближе, чем он думал. Внезапно остановившись, Лева помертвел от ужаса: из могилы выкапывался покойник. Вокруг было относительно свободное пространство, густо поросшее травой. Рядом со свеженакопанным холмиком зияла пустота - из нее летели комья земли. Лева не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, язык стал неподъемно тяжелым. Внезапно звуки прекратились, из ямы вылетел какой-то продолговатый предмет, а за край могилы ухватилась трупного вида рука. Все, что смог сделать Лева, - это прислониться к ближайшей ограде и плавно сползти на землю. Остатки хмеля уже покинули его, и навалилась всей своей тяжестью жуткая реальность - сейчас его увидит этот вурдалак и выпьет всю Левину кровь до последней капли. А вурдалак уже полностью вылез из могилы с белыми длинными волосами, трупно-пятнистой кожей и хищным выражением на лице - или морде? Лева в полуобморочном состоянии издал протяжный стон. Все кончено - вампир повернул голову в его сторону и направился к нему. Гаврилин окончательно потерял сознание.

Очнулся он от того, что кто-то трепал его по плечу.

- Эй, вам плохо?

Лева все еще с закрытыми глазами пробормотал:

- Мне хорошо. Я уже умер?

- Пока нет, но уже близко к тому. Что вы здесь делаете?

Лева открыл глаза и тут же сжался в комок - вампир нависал над ним.

- Изыди, сатана! - закричал Гаврилин из последних сил и приготовился к смерти.

- Тише ты, полоумный. Из психушки, что ли, сбежал? Какой я тебе сатана?

- Вы... вы не будете меня убивать?

- Нужен ты мне, мудак.

- И пить мою кровь не будете?