- Воскликнула она.

- Нашей большой семье неурожай ни к чему, спасибо на добром слове! - беззаботно откликнулась тетя Маша. - Какие новости в городе, соседушка?

- Новостей нет, если не считать, что началась регистрация населения, поговаривают, что будут отправлять людей в Германию на работы.

- Так в прошлом году переписывали жителей. Да, впрочем, пускай, нам не страшно, у нас на трех малолетних детей одна кормилица в доме.

- Не скажи, Мария, мой шурин служит в полиции. Он по секрету сказал, что от двенадцати до тридцати пяти лет отбирать будут женщин. Мужчин до сорока лет, но у вас их нет, бояться нечего.

Спасибо за новость, но самой старшей из моих - 11 лет, а другим еще меньше. Какая Германия для них?

- Я тебя предупредила, а тебе решать, как быть. Хотя, замечу, Вале можно больше дать лет, выглядит на все пятнадцать годиков.

- Она с виду рослая, а так ребенок еще.

- И, еще, Мария, ходят слухи, что какие-то люди ходят, ищут командирских детей, пропавших в этих краях, - соседка сказала шепотом, чтобы не услышали девочки, словно подозревала их.

- И ты думаешь, что я поселила их у себя, не сообщив властям? Я же тебе говорила, что они - мои племянницы.

- Племянницы, так, племянницы! Мне, что за дело! - уже громко и вызывающе сказала непрошенная гостья, рассматривая девочек плутоватыми глазами. - Хороший семенной картофель у тебя, соседушка, а у меня погнила зимой, не знаю, чем сеять буду.

- Ну, идем, отсыплю тебе корзину картофеля для посадки.

- Вот, спасибо, у кого только не просила пару клубней до нового урожая, а ты сама предложила.

Уходя с полной корзиной картофеля, соседка заметила:

- Только говорили, что в городе мальчиков искали, а к тебе девочки прибились. Поэтому бояться нечего!

Мария Ивановна вспомнила рассказы приемных детей о походе, но решила ничего им не говорить о разговоре с соседкой.

Но потом все же рассказала тайком Насте - женщина почему-то рассчитывала на ее разум. Валя - очень прямолинейная, Оля - совсем ребенок, а Настя поймет и найдет слова, объяснит подругам, как вести, если спросят о родителях.

- Ты все поняла, Настенька? - спросила ее Мария.

- Да, не маленькие, теть Маш, все будет хорошо.

Через неделю в дом нагрянули полицаи. Они обходили всех и переписывали молодежь, а для чего не говорили.

- Не твое дело! - нагрубил Марии Ивановне на вопрос об этом рыжий полицейский - тот самый, который встретился тогда девочкам при входе в город. - Мы - люди тоже маленькие, начальство велело, мы делаем. Ты лучше скажи, твоя племяшка - еврейка?

- С чего ты взял, Панас? Мой брат - русский, как и я, а, что волос у ребенка черный и курчавый, так в мать свою удались, - отмахнулась женщина.

- Вот, вот, а, может, мама - еврейка? - вмешался второй полицай, нахально рассматривая Валю.

- Я же вам сразу сказала! - откликнулась Настя, рассматривая тишком третьего полицейского, как две капли воды, похожего на Матвея с заимки.

- А, ты - цыц! - огрызнулся рыжий. - Сами разберемся без подсказки.

- Да, вовсе непохожа она, Панас, на еврейку. Ты быстрее заполняй бумаги и идем дальше. Дел невпроворот, а ты к соплячкам цепляешься! - поторопил третий полицейский, отворачиваясь от настороженного взгляда Насти.

- Двенадцать лет стукнуло ей? - указал хозяйке на Валю Панас.

- Одиннадцать, а другим девочкам - десять и девять годочков еще. Так что не доросли они до твоих бумажек.

- Врешь, Мария! Эту девку записываю, а других не стану, больно тощие. А эта - в соку уже, если и нет двенадцати, в чем сомневаюсь, то не беда, подрастет.

- Да, Бога побойся, Панас!

- Все, я сказал! У меня тоже свой план есть! Если каждую отмазывать буду, кого в фатерлянд отправлю?

- А, сказал, что не знаешь - куда записываешь?

- Зубы мне заговорила, вот и сорвалось. И не вздумай перечить, не на расстрел отправишь деваху, а в культурную страну, - губы полицейского расплылись в довольной улыбочке, что делал такое доброе дело. - То, то! Сама соображать должна! Значит пишу - Валентина, а как по фамилии?

- Грех берешь на душу, служивый! - вздохнула Мария Ивановна.

- Ничего, грехи, как короста, нарастут и слетят, а девка благодарить еще меня будет, когда мир посмотрит своими глазами.

Девочки о дяде Матвее решили не говорить хозяйке, чтобы не тревожить и так расстроенную посещением полицаев. Они привязались к доброй женщине за это время, еще больше подружились между собой.

Кусочек серой бумаги, которую через месяц вручил Марии посыльный немецкой комендатуры испугал ее настолько, что она долго не могла понять, для чего Вале Шумовой предписывалось явиться двадцатого июня 1942 года на место сбора в девять утра: привокзальную площадь. Повесткой предписывалось захватить с собой сменное белье, обувь и провиант на три дня.

- Может, спрятать тебя? - всплеснула руками женщина, когда до нее дошло. - Чем в неметчину отдавать!

- Не поможет это! - возразила Валя. - Дом сожгут за невыполнение распоряжения коменданта, как в соседнем селе. Вы не переживайте, тетя Маша, не одна поеду туда. Вечером хозяйка куда-то уходила и вернулась через час совсем обеспокоенная. Она собрала девочек в доме и тихим голосом сообщила:

- Панас, вражина, записал Валю, как еврейку. Ее отправят в концлагерь со сборного пункта. Вам, девочки, нужно уходить из города, рано или поздно придут за вами.

- А, вы, тетя Маша? - спросила Настя.

- Не беспокойтесь обо мне. Я тоже скроюсь, уйду в другой город - не буду говорить куда, чтобы не искушать судьбы, а вас проведут верные люди в лес к партизанам, а оттуда доставят за линию фронта. Жаль расставаться с вами, но так будет лучше, девочки.

Валя, Настя и Оля сидели вечером с Марией Ивановной в доме, ожидая провожатого в лес. Женщина придирчиво осмотрела девочек, чтобы были одеты потеплее. Она каждую снабдила небольшой котомкой с едой и сменным бельем. Теперь сидела на стуле и прислушивалась к каждому шороху за окном.

- Ой! Совсем забыла! - вдруг вспомнила Мария и вышла в сени. Она вернулась с холщовым мешочком, набитом чем-то, и протянула его Вале.

- Там пригодится вам, - подбодрила она девочку, заметив, как она нерешительно и смущенно смотрит на мешок.

- Тетенька Маша! - глухо сказала Валя, покраснев до корней волос. - Я хлеб, который вы мне давали на обед, не весь съедала, сушила и прятала на черный день. Я очень боялась, что, если придется снова голодать, Оля с Настей не выживут.

- Я знаю, Валечка! Ты старалась не для себя, а для подружек недоедала. Поэтому я подкладывала каждый день свои кусочки, чтобы подольше хватило хлеба. Бери, он будет нужнее вам!

- Ух, ты! Какая подруга у нас! - Оля восхищенно смотрела на Валю. - Я бы никогда не догадалась даже подумать так. А она, как настоящий командир делала, заботилась о нас, когда мы все ели подчистую, сухарики сушила на случай голода. Настя, посмотри на нее! Что видишь?

- Я вижу героиню нашего времени!

- А я - святую! У нее светится нимб над головой! - Оля от восхищения вошла в словесный раж, который хладнокровно прервала Валя:

- Да, тише вы, нашли героиню, не слышно ничего от вашего глупого писка!

- Кто-то стучится в окно. Пора, девочки! - Мария направилась к двери, чтобы открыть. В дом вошел Матвей.

- Здравствуй, Мария! Готовы? - поздоровался он с хозяйкой и повернулся к школьницам. - Вот, снова увиделись. Спасибо вам, что не выдали меня, когда приходил с Панасом. Сразу прошу прощения, что не забрали вас из леса тогда, сами попали в облаву и неделю просидели под стражей. Потом наши люди ходили на заимку, искали вас, но не нашли.

Матвей, минуя немецкий пост, провел девочек к лесу, где сдал их поджидавшему Семену, который обрадовался им:

- Ну, здравствуйте, дети! Я принимаю от вас зачет ГТО первой ступени за туристический поход с проверкой туристических навыков! Значок получите после войны. Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!