Анна очень удивилась, что Оксане платят деньги, сказала:

- Все не с пустыми руками вернешься домой?

- Да не очень верю, что отпустят домой и денег дадут. Я бы осталась здесь насовсем, но не предлагают.

- Неужели не охота домой? - удивленно всплеснула руками Анна Максимовна.

- А что там светит мне? Скотина, сено, стирка, работа в колхозе, грязь.

- А здесь?

- Тут, сделала дела и отдыхай себе, никто не запретит. Все чистенько, культурно! Отца видеть не хочу, а матери отсюда буду помогать. Когда-то наладится жизнь везде, не все войне быть, буду навещать.

- Ну не знаю, тебе виднее, а я с первым поездом уеду домой, соскучилась по мужу, отцу, маме, сестрам, брату. Да и Олега нужно срочно в школу определять, бегает неучем по неметчине, ни профессии не получит, ни читать, писать не сможет.

Оксана ушла, а Анна еще долго вздыхала, вспоминая родной Ленинград и семью.

Глава 27

Все тот же фельдшер заметил состояние Павла и отправил мужчину в больничный барак санитаром. Едва парень стал оправляться от болезни и ноги обрели человеческие контуры, военнопленных снова подняли в дорогу. В этот раз привели на грузовую железнодорожную станцию, дали пайку хлеба, напоили горячим чаем и погрузили в теплушки. В вагоне теснота. Всем не хватало места на нарах. Их брали с боем самые сильные. Остальные стояли, крепко прижатые друг к другу. Толкотня, ругань. Вдруг, перекрывая шум в вагоне, раздался громкий голос:

- Так дело не пойдет. Сидеть должны больные и слабые.

К нарам протискивался высокий плотный человек в командирской фуражке и в гимнастерке с разорванным воротом. На него заворчали, но он уже сгонял усевшихся на нарах пленных.

- Остальные будут стоять, по очереди прислоняясь к стенкам вагона. Так всем будет лучше.

Как-то само собой получилось, что все подчинились его властному голосу. Через несколько минут в вагоне устанавливается относительный порядок.

Состав долго после этого стоял на путях, затем стронулся и покатился.

Военнопленные стояли в полутьме вагонов и не видели, как проехали станции Витебск, Полоцк. Через десять часов их выпустили и спешно построили в колонну.

- Двинск! - услышал чей-то голос Павел.

- Даугавапилс называется теперь, - поправил его кто-то. - Литва это, братцы!

- Хоть мир посмотрим, - усмехнулся Илья.

- Мир скучен за колючей проволокой, - возразил Павел.

- Ничего, нам бы выжить, скорее домой вернуться.

Военнопленных пригнали в лагерь и распределили по баракам. Зима к этому времени отступила, и все чаще с небес проглядывало солнце, прогревая простывший воздух.

Запахло весной. Пленные не сидели по душным помещениям, выходили во двор, подставляя теплым лучам изможденные лица.

Через день немцы с утра объявили построение. Людей выталкивали из бараков на плац и строили в шеренги. Затем длинный худощавый офицер в сопровождение охранников с рычащими на поводах собаками прошел по рядам, тыкая хлыстом на выбор в грудь пленных солдат. Они сразу же выходили на два шага из шеренги.

Павел и Илья оказались в одной группе. Всех, кого не выбрал офицер, загнали в бараки, а остальных построили и повели на выход, где погрузили в крытые машины. Павел Лошаков и Илья Семенов оказались вместе в кузове. Они недоуменно переглядывались, но молчали, боясь окрика конвоирующих солдат, сидящих с автоматами наперевес у заднего борта.

Солнечный день вынудил охранников приподнять брезент позади себя, чтобы в прогретом кузове не так остро воняло немытыми телами людей. Военнопленным было не так тошно сидеть в плотно набитом людьми грузовике. Они с любопытством смотрели на мелькавший позади лес и дорогу.

К вечеру грузовики въехали через ворота в тюрьму. Людей развели по камерам. Вонь, нары, баланда, грубые тычки в спину и толстенные стены с единственным зарешеченным окном на Божий свет - все, чем располагали последнее время пленные солдаты Красной армии.

А на улице буйствовала весна. Слежавшийся посеревший снег стремительно таял, весело разбегались звонкие ручейки. Послеполуденная капель с крыш вызывала зуд в грязном теле парней, хотелось намыться в бане, чтобы веником распарить многомесячную коросту, смыть ее горячей водой. Затем переодеться в чистое белье и чаевничать за домашним столом. А вечером пойти на гулянку, проводить девушку до дому и долго тискать ее, прощаясь, у ворот.

Павел отвернулся от окна и вздохнул:

- Скорее бы пришел конец всему.

Литовский город, куда их привезли немцы, назывался Екабпилс. Его надвое разделила река Даугава. Это на литовском языке она - Даугава, а на русском - Западная Двина. И, если плыть по ней против течения, то можно добраться до озера Охват, из которого река начинает свой бег к берегам Рижского залива в Балтийском море. В семи километрах от поселка с таким же названием, что и озеро, раскинулось родная деревня Алексино.

- На пузе дополз бы до нее, только бы оказаться на воле, - размышления Павла прервались на колдобине, на которой телегу так крепко тряхануло, что, кроме него с Ильей, и пожилой злобный литовец схватился за борт.

Сегодня военнопленных барака построили на плацу, и хмурый мужчина в гражданской одежде и прутом в руке долго ходил вдоль, рассматривая парней. Затем указал на Павла и Илью, словно угадал, что они друзья.

Переводчик по приказу офицера сообщил:

- С хозяином хутора поедете, будете жить в его доме и делать, что прикажет Господин Жемайтис. За непослушание или побег - расстрел, за причинение вреда имуществу - розги. Понятно?

- Да! - почти разом ответили Павел и Илья.

- Леонас Жемайтис! - ударил себя в грудь мужчина и приказал садиться на телегу. Он сносно разговаривал на русском языке и сразу предупредил, усевшись спереди. - Шаг влево или вправо - убью на месте. Хозяин показал на карабин рядом с ним и свирепо добавил:

- Или, как свиней, запорю на конюшне.

Хутор приткнулся дворовыми постройками к лесу, а двухэтажным домом под черепичной крышей к полю. В хозяйстве были лошади, коровы, свиньи. Из дома выскочила молодая женщина на смешных деревянных колодках и с любопытством уставилась на парней.

Хозяин нахмурился и что-то отрывисто сказал ей. Девушка покраснела, крутанулась на месте и упорхнула в дом. Сразу же вышла пожилая женщина и мужчина средних лет, который принялся распрягать лошадь.

Выслушав женщину, Леонас повернулся к парням и спросил:

- Вши есть?

- Не без этого!

- Сначала отправляйтесь в баню, помойтесь, чтобы заразы не занести в дом. Одежду скиньте, сожжем потом. От меня получите чистое белье и мешки. Отработаете.

- Мешки для чего? - спросил его Илья.

- Разберетесь зачем, - усмехнулся тот.

Такого блаженства парни давно не испытывали, когда намывшись в бане и переодевшись, сидели в предбаннике и не решались выйти, чтобы не ломать состояния идиллии чистого тела и покоя, наступившие впервые за время плена.

- Одежка с убитых солдат снята, - Павел Семенович нащупал пулевое отверстие на гимнастерке. - Крохобор хозяин. Отработаете! У немцев выклянчил или сам мародерничал где-нибудь.

- Ничего, нам послужит теперь бельишко. Поди, не в обиде будет усопший, что помог солдату по несчастью.

На ночлег хозяин хутора приказал мужчинам устроиться на сеновале в кирпичном амбаре, который закрывал на замок.

- Все лучше, чем в бараке! - Павел с удовольствием вытянулся на прошлогоднем сене, зарываясь в него, чтобы не замерзнуть. Ночи еще были холодные.

- Немного наберемся сил и зададим стрекоча отсюда, - добавил он, засыпая.

Рано утром Жемайтис дал работникам по куску хлеба и по кружке горячего чая. Затем отвел в хлев, где их ждал брат хозяина. Его они уже видели вчера. Под его присмотром они трудились с утра до темна, но работа не особенно утомляла пленных - соскучились по сельскому труду. Парни убирались в коровнике, свинарнике, конюшне, кормили животных, кололи дрова. Им пригодились мешки и деревянные колодки, выданные неразговорчивым хозяином. Они проделали дырки для рук и головы в мешковине и надевали, чтобы не измазаться в навозе, а вместо солдатских ботинок - деревянную обувь, подбитую резиной.