Немцы отбомбились с большой высоты - ниже не давали зенитчики, и ушли восвояси, не причинив вреда батареи.

Корабли в тот день не пошли, но их ждали.

На другой день из Норвегии приполз густой туман, словно дымовая завеса накрыла море. На батарее сияет солнце, а на море серая сплошная пелена. Что в ней - непонятно, локаторов нет.

Дальномерщикам и сигнальщикам объявили боевую тревогу, чтобы усилили наблюдение за морем. Командиры орудий самостоятельно приводят пушки в готовность к стрельбе.

До передней кромки тумана сто пятьдесят кабельтовых.

Постепенно он подкрадывается к берегу, клочками проплывает над позицией, принеся сумерки, запах соленой воды и прохладную сырость. Солнце не пробивается сквозь серую мглу.

- Шум винтов! - доложил наблюдающий.

- Что-то на море есть! - крикнул другой.

Но уже кое-где проглянуло море. Из тумана показались вражеские сопки.

- Транспорт! - крикнул дальномерщик Андреев. - Чуть правее Ристаниеми, почти не виден.

- Первое видит транспорт! - докладывает командир орудия.

- Первое - цель! Второе - цель! Третье - цель! - раздается команда.

Сразу гремят выстрелы, но взрывов не видно. Батарея продолжает стрелять вслепую. В ответ открыли огонь немцы.

Ничего не видно, но поставили заградительный огонь на вход в бухту. Результата не наблюдается. Батарея прекратила огонь. Немцем повезло с туманом, который рассеялся лишь на вторые сутки.

Немцы успели провести транспорта, и на море пока пусто. Батарея тренируется наводить орудия на береговые цели, которые хорошо видны теперь.

Но и немцы не сидят, сложа руки.

Конец июня обещал быть тихим. Но на позиции раздался взрыв.

- Бомба замедленного действия! - предположил кто-то. - Ее не обнаружили после налета.

Второй взрыв вызвал тревогу. Командир приказал осмотреть воронку.

Ему доложили, что нашли донную часть от двухсот десяти миллиметрового снаряда.

Поночевский дал приказ, наблюдать за берегом противника. Сразу же раздался третий взрыв.

- Засек! - кричит дурным голом наблюдатель. - Бьет дура!

Батарея противника на сопке за портом методично бьет по позиции. Снаряды рвутся, неся смерть. За батареей загорается торф, огонь приближается к боеприпасам второй

пушки, на которой находился Иван. Заряжающий, снарядный и наводчик спрятались за щитком пушки от осколков, остались на месте на случай стрельбы. Остальные побежали тушить пожар.

Командир дивизиона в стереотрубу засекал на секундомере вспышку выстрела вражеской батареи, выжидал и за пятнадцать секунд до падения снаряда командовал:

- Ложись!

Матросы теперь не прислушивались к полету снаряда, кидались на землю по команде, интенсивнее тушили огонь.

Непросто бороться с огнем под обстрелом. Один из снарядов угодил в орудие. Матросы ворвались в орудийный дворик. Трое товарищей лежали в крови. Одному оторвало руку, но он сам побрел в санчасть, зажав рану. Он не хотел отвлекать матросов от борьбы с огнем. Иван помогал укладывать израненного осколками наводчика на носилки, позже он узнал, что из него вытащили сорок кусочков металла.

Заряжающий был ранен в живот, его тоже погрузили в санитарную машину.

Выпустив около тридцати снарядов, немцы успокоились. Но встревожились советские батарейцы - еще сотня снарядов врага и трех пушек не станет.

Но потом враг стрелял неоднократно по этой позиции и не смог причинить значительного урона морякам. Тогда пришли к выводу, что первое прямое попадание было случайным.

Иван Андреев в том бою получил ранение в ладонь. Осколок прочертил на поверхности полосу, вспоров кожу. Иван перевязался сам и к медикам не обращался.

На другой день артиллеристы выдержали три бомбежки. Около девяносто бомбардировщиков сбросили на батарею смертоносный груз, не причинив вреда. Даже помогли восстановить второе орудие, поврежденное накануне прямым попадание снаряда. От взрывной волны заработал заклинивший механизм угла снижения ствола.

Артиллерийский мастер-ремонтник в шутку крикнул "спасибо" врагам.

Глава 25

Николай Парамонов, хозяин гостеприимного дома, не только накормил партизан, но и собственноручно вывел из хлева жеребца и запряг его в телегу:

- Вот, берите повозку, раз надо для военного дела.

- Ну бывай, подружка! Бог даст, еще свидимся! - попрощалась с Анной Елена.

- После войны встретимся! - крикнула уверенно девушка вслед.

Командир отряда поблагодарил вернувшихся партизан за выполнение задания и обещал наградить медалями.

Больше Елена Ершова не просилась в походы. В лагере хватало работы, и она целый день крутилась в заботах, не замечая бежавшего времени. Но, когда она услышала от брата, что небольшая группа отправляется к городу Холм, чтобы встретиться с

новгородским отрядом и обсудить совместные действия, разволновалась так, что у нее все валилось из рук. На пути маленького отряда будет родная деревня Ивановщина.

- Как там мои родные: папа, мама, сестры? - переживала она. Девушка побежала к командиру:

- Меня возьмите с собой. Я только на минутку забегу к своим, ведь мимо пойдете. Мои- то ничего не знают обо мне, наверное, думают, что пропала дочь где-то. Я дороги хорошо знаю там, пригожусь.

- Да, как я тебе возьму-то, если здесь нужна? И сто верст по лесам пробираться на лыжах непросто, группа пойдет форсированным маршем. Скидки, что женщина, не будет.

- Товарищ командир, миленький, разреши ты мне с ними, выдюжу все, лишь бы одним глазком посмотреть, одним словечком обмолвиться. Я век буду благодарить тебя.

Взгляд синих глаз девушки потемнел от навернувшихся слез, и столько надежды читалось в нем, столько мольбы, что командир сдался:

- Ладно, иди, скажи командиру группы, что я разрешил. И вот еще, сходи к завхозу, пусть провиант выделит тебе для гостинца родным, поди, голодают при немцах.

Счастливая девушка унеслась от него, как на крыльях.

В начале января 1941 года морозы несколько ослабели. Но снега было достаточно. Впереди пробивали лыжню мужчины, и за ними идти Елене было легче.

На вторые сутки вышли к деревне Ивановщина Новгородской области, и группа залегла на краю леса.

- Вроде, немцев нет там, как стемнеет, войдем. Где твой дом? - спросил командир группы.

- Вон на горе стоит с тесовой крышей.

Еленино сердце радостно колотилось при виде родной усадьбы, она была готова тотчас рвануться к нему, но командир придавил рукой ее плечо и сказал:

- Успеешь, скоро уже.

Уже в сумерках прошли по улице, держа лыжи на плече, и остановились напротив широких высоких ворот большого пятистенного дома.

Командир постучал и присвистнул:

- Хороший домина, часом не куркуль твой тятя?

- Как все живем, отец вступил в колхоз перед войной, и он излишки сразу сдал в коллективное пользование, - Елена умолчала, что семью дважды раскулачивали. Отец Трифон и его брат выделывали шкуры и шили полушубки, шапки, тулупы, а Матрена, мать девушки, шила на машинке тужурки, платья и приучила к швейному ремеслу дочек. Единственный сын, Николай, пока не покинул родительский дом, скорняжничал.

Семья Ершовых трудом добилась благополучия, имела пару коров, лошадей, десяток овец и пчелиную пасеку.

В первый раз комитет бедноты в 1920 году вынес решение забрать у крепкой семьи лошадку, корову, всех овец и половину ржаных семян. Пасеку не тронули. Куда с ней? Тут требовался уход за пчелами, а кому хочется ходить покусанным от злых насекомых? Но постепенно семья пережила утрату и вновь зажила неплохо. Да в 1937 году вновь пристала власть, как репей к конскому хвосту:

- Для общего благосостояния советского народа вступай Трифон в колхоз.

- Какой такой колхоз, неграмотные мы, не понимаем ничего в этом!