- Это какая-то профанация и закона, и меня, как полномочного представителя закона! - следователь суматошно взмахнул ордером на производство обыска.

- Профанация? Разве? - хмыкнул Андрей. - Вы просто боитесь взглянуть правде в глаза. А правда такова: этот умерший головорез, этот Никитка...

- Возражаю! - вскрикнул следователь. - Это был достойный гражданин...

- Это был головорез, - спокойно ответил Андрей. - Это знаю я, это знаете вы. И еще вы знаете, что он был предельно, абсолютно здоров, когда вломился в нашу квартиру. Настолько, насколько может быть здоров только человек, не отягощенный никакими муками совести. И вдруг - заметьте: вдруг! - этот головорез умирает. Жалко, позорно умирает. Пуская сопли и слюни. Умирает здесь, перед моей кроватью. Никакой особой причины умирать у него не было. Мы - и вы, и я - прекрасно знаем, что никто ему не угрожал никаким оружием. Наоборот, это он угрожал. Мне, безрукому и безногому инвалиду. А потом он вдруг взял и умер. Не хотите проверить на собственной шкуре, что случается с людьми, которые угрожают мне? Ведь вы сейчас пришли ко мне в дом с нешуточной угрозой, да?

- Я только исполняю то, что велит закон! - возмущенно запротестовал следователь.

- Что ж, утешайтесь этим, - Андрей прикрыл глаза. - Если, конечно, вас это утешит. Впрочем, утешаться вам придется не долго. До трех часов. До пятнадцати ноль-ноль, если быть точным в формулировках. Вы ведь любите точные формулировки? Вот и зовите сюда представителей органов правопорядка. Быстрее зовите. Торопитесь! Вам осталось жить всего несколько часов.

- Но это какая-то ерунда! Мистика какая-то! - следователь заполошно всплеснул руками, выронил ордер, с пыхтением полез за ним под кровать, вылез весь красный, взлохмаченный. Выпрямился возмущенно. - Ну, согласитесь же - это полнейшая, мистическая чушь!

- Вам виднее - чушь это или нет, - Андрей равнодушно прикрыл глаза. - Труп Никитки еще в морге? Так пойдите, убедитесь - ерунда ли?

- Но так же нельзя, молодой человек! Это с вашей стороны, формально выражаясь, просто казус белли какой-то!

- Я не знаю, что такое казус белли, - ровно произнес Андрей, не открывая глаз, - и знать не хочу. Я сказал то, что сказал. Вы услышали. Теперь поступайте, как хотите. Считаете, что игра, затеянная против нас, вернее, против меня - это достаточная причина для вашей, лично вашей смерти - пожалуйста, скатертью дорога на кладбище.

Он говорил, стараясь не повышать голос, но в груди росло знакомое чувство ненависти. И не просто росло, а ворочалось, как медведь в тесной берлоге...

Андрей открыл глаза, концентрируясь на фигуре следователя, и позволил медведю выглянуть наружу. И даже протянуть свою когтистую лапу к следователю, прямо к его грудной клетке, в которой трепыхалось следовательское сердце - как живое. Вернее, еще живое. Пока что живое. Разбуженный медведь очень хотел полакомиться этим куском трепещущей плоти, его когтистая лапа уже тронула нежный аппетитный комочек, примеряясь...

И следователь ощутил это прикосновение. Очень даже. Он порывисто, заполошно вздохнул - и вдруг сел, где стоял. Прямо на пол посреди комнаты.

- Это... что это? - почти шепотом и как-то обиженно поинтересовался он у Андрея.

Их глаза теперь находились на одном уровне, и стало заметно, что правое веко следователя часто-часто подергивается, будто непрестанно подмигивая.

- Это то, о чем я вас предупреждал. И чему вы не верили.

- Но так же нельзя, я не хочу умирать! Мне плохо! Мне уже плохо! Видите, что вы наделали, молодой человек! У меня слабое сердце...

- Вы хотите умереть прямо сейчас? Не дожидаясь того срока, который я вам назначил? Ваше право. Надеюсь, следующий следователь будет умнее.

Мама и папа замерли в дверях, молча слушая их диалог.

- Вы не понимаете... как вас там... - следователь дотянулся до уроненной папки, порылся в бумагах, - Андрей Александрович! Просто не понимаете! Я не могу вот так, с бухты барахты, взять и остановить начатое дело! Не могу! Обыск назначен! Меня накажут!

- Вы забавный человек, господин следователь, - Андрей прикрыл один глаз, как бы удостоверившись в степени забавности следователя. - Чего вы все-таки боитесь? Смерти? Или наказания по службе? Выберите уж что-нибудь одно!

И позволил когтистой лапе еще разок прикоснуться к пульсирующему комочку в груди следователя.

Тот как-то странно икнул, выгнулся, упираясь обеими руками в пол.

Посидел, пережидая. Шумно выдохнул.

Осторожно поднялся, массируя грудину. Прикрыл глаза, размеренно дыша.

Все ждали.

- Да, - сообщил следователь наконец.

Кивнул, сказал твердо, уверенно:

- Да, мне нездоровится. Я нуждаюсь в срочной госпитализации. Вы слышите, Андрей Александрович? Я не в состоянии проводить следственные мероприятия. Я сейчас выйду из вашей квартиры, отпущу сотрудников, которые ожидают внизу, и направлюсь в больницу. Сразу в больницу! Я не хочу умирать сегодня в три часа, хорошо?

- Ордер, - напомнил Андрей.

- Что - ордер?

- Ордер на обыск отдайте папе, чтобы он его порвал.

- Вы не понимаете, молодой человек, - прижал ордер к груди следователь. - Что толку его рвать? Завтра же выпишут новый, и с ним придет новый следователь!

- Вот завтра об этом и поговорим, - Андрей показательно зевнул. - Вы идите себе, ложитесь в больницу, а мы здесь ляжем. Поспать. У нас была трудная ночь, мы все не выспались. Мама, поверни меня чуть-чуть набок. Папа, задерни, пожалуйста, штору.

- Да-да! Вам, конечно, надо выспаться! - заторопился следователь. - А мне надо срочно в больницу!

- Папа, забери у господина следователя ордер. А то он в своем болезненном состоянии забудет его отдать.

- Да, ордер. Возьмите его, будьте любезны!

- Я вас провожу, - сказала мама.

- Андрей, - задумчиво спросил папа, когда они остались одни в комнате, - что за мистические угрозы? Один негодяй умер у тебя в комнате, это правда, но...

- Это я его убил.

Папа поперхнулся:

- Что?..

- Убил его. Я.

- Сынок... ты уверен в этом? Он не мог умереть... сам по себе?

- Уверен. Не мог. Такие сами по себе не умирают.

- Но... Как ты, в твоем положении, мог кого-то убить? Извини, конечно, что напоминаю о твоем положении, но - это невероятно. Просто невероятно! Я не могу в это поверить!

- Я сам с трудом верю. А уж объяснить - тем более не смогу. Знаю только, что убил его я. Своей ненавистью. И убил вполне осознанно. Как только осознал, что могу убить.

- Но... это же страшно, сынок... Быть убийцей - это... - папа покачал головой, подыскивая подходящее слово.

- Папа, я защищался. Если бы не я его, то - он меня. Ведь это именно он тогда меня искалечил. Он принимал самое деятельное участие, ломал мне кости. И вчера собирался это продолжить. Он же, как только увидел Толяново заявление о материальной помощи, тут же примчался калечить и издеваться. Добивать меня. Его можно было остановить только одним способом: уничтожить.

- А этого? Следователя? Его тоже можно было остановить только уничтожив?

- Как видишь - нет. Он остановился сам.

- Но ты готов был это сделать? Убить? Если он не остановится?

- Нет, папа, не готов. Я его вряд ли решился бы убить. А убить с отсрочкой приведения приговора в исполнение не смог бы вообще никак. Какие там пятнадцать ноль-ноль!.. Это был блеф.

- Ничего себе! Ты блестяще блефуешь! Не знал за тобой таких способностей.

- Я тоже не знал. Мы многого о себе не знаем, папа. Но теперь я поставлен в особое положение. В такое, что должен узнать. И даже обязан. Причем, до завтра. Слышал, что господин следователь рассказывал? Уже завтра придут новые дознаватели. Так что у меня выбора нет: мне всё про себя узнавать надо сегодня же. Иначе и сам погибну, и вас сгублю. Но такой вариант меня совершенно не устраивает.

10.

- Вот, - громовым голосом сообщила мрачная монашеская тень, возникшая у окна, на фоне шторы. - Удалось притащить твою Магу, крикун! Радуйся!