Я перевернулся на другой бок, скручивая под собой простыню.

...Ну, ладно. Допустим, я - совесть этого идиота. Точнее - был ею до тех пор, пока не махнул на все рукой. Совесть, которой было позволено вносить поправки, предостерегать, напоминать... Ч-черт, если так, то с возложенной задачей справился я из рук вон плохо. Или лучше сказать: вообще не справился. Но это если от меня действительно требовалось напоминать и предостерегать. А если требовалось нечто совсем иное? Вообще что требуется от совести? Ну ясно - усовестить, удержать в так называемых нравственных рамках. Беда в том, что большую часть своей одиссеи плевать я хотел на нравственные рамки, мне одно было важно - вырваться из заколдованного круга, отмежеваться от всего, что не касалось меня лично... Хотя с другой стороны, если подумать, то и сделал я немало - походя, конечно, неосознанно, но все-таки. Например, вступился за Рюрика. Ведь если б не я, Макар с компанией так и продолжали бы над ним измываться, и неизвестно, к чему бы это привело. А я вступился, защитил, усовестил сам себя и тем самым возвратил утерянного было друга... Или Юля. Ведь это я любил ее, это я открыл глаза ее будущему мужу, это по мне она поняла, что Антон Кривомазов - не шпана какая-нибудь, не очередной кандидат в ханыги, а очень даже ничего себе парень...

Да-а, протянул я раздумчиво. Это уже кое-что. От этого можно танцевать. Совесть. Аванпост. Первый и последний рубеж, за которым - беззащитный, не отличающий вреда от пользы Антон Кривомазов. Иммунная система бережет тело, я - душу... И как это я раньше не допер, подумал я с веселым изумлением. На поверхности ведь лежало: раз он дурак, а я - умный, имеющий и желание, и - что важнее - возможность ему помочь, значит, в этом и состоит мое предназначение. А я чем занимался? Скулил, суетился, выказывал никому не нужный норов... Прошляпил, прошляпил я жизнь. Продрых, как медведь в берлоге. Пятьдесят семь лет! Тут не о совести - тут о простате думать надо...

Испытывая острое желание выматериться, я накрылся одеялом с головой.

...И все же здорово, если так все и есть. Совесть - это вам не "промежуточный", не шиза какая-нибудь. Совесть - это то, что останется от человека, если убрать инстинкты. Ой, как бы я хотел, чтобы все так и оказалось! Это бы значило, что смысл все же имел место. Жаль только, что не додумался я до всего этого раньше, годиков этак в десять, когда и отец был на месте, и войны никакой не предвиделось. Все могло бы быть совсем иначе - лучше, чище, правильнее...

Я стал во всех подробностях представлять, как все могло быть, и не сразу понял, что вижу прекрасный цветной сон, от которого у того, другого, наверняка осталось светлое воспоминание.

22

Меня разбудила боль. Болело сердце, точно кто-то воткнул в него раскаленное шило. Неужели и ЭТО на мне, мелькнуло в голове.

С трудом откинув одеяло, я поднялся и вдруг почувствовал, что колени подгибаются. Тяжело сел на кровать, не усидел - сполз на пол. Боль усиливалась. Да, видно, и ЭТО по моей части...

Под потолком вспыхнула люстра. Кто-то подошел, какая-то пожилая испуганная женщина в чепчике.

- С-совесть, - выдавил я, глядя на нее. - Больно-то как... С-совесть...

В глазах потемнело. Боль сделалась невыносимой - она вырвалась из груди и все разрасталась, разрасталась, пока не заполнила собой всю комнату и ей не стало тесно; и в тот момент, когда от давления должны были лопнуть стены, я умер.

Эпилог

Кривомазов открыл глаза и первым делом увидел потолок - высокий, лепной, девственно-белый. Стены тоже были белые, выложенные мелким кафелем. Пахло карболкой и еще чем-то, кажется, апельсинами.

И было так тоскливо, что хотелось плакать. Тоска была непомерной - ею можно было дышать, ее можно было пить, в ней можно было тонуть. Но из нее невозможно было выбраться, как невозможно было выбраться из собственного тела - слабого, старого, смертного.

Где-то совсем рядом детский голосок бубнил разобиженным тоном:

- ...И когда меня вызвали к доске, я забыл начало, а заглянуть в книжку Лидя Николаевна не разрешила. Я сказал: "Я не помню начала", а она сказала, что поставит двойку. Я сказал: "Мне только первую строчку", а она... - Голосок испуганно оборвался и через секунду закричал: - Ма, ма! Смотри! Деда проснулся!

1