Смысл последствий в том, чтобы все знали причину, породившую их, чтобы была очевидна взаимосвязь, и кто-то должен указать на неё и логику событий. Всё же неправа была моя редакторша, я могу писать длинные тексты, я это докажу, у меня хватит дыхания. Я сумею одолеть этот марафон.
Всегда считала, что для писателя важно уметь видеть подлинную суть происходящего, его, если хотите, мораль – зачем, почему что-то случается. Мне кажется, я это вижу и понимаю. В этом моя миссия писателя, если хотите, ха-ха! Не талант, не гениальность (я не дура – всё о себе понимаю), так хотя бы миссия. А ещё хочется поделиться с другими своим знанием, хотя их реакцию мне увидеть не суждено.
Южное лето подходит к концу, догорает испанский август. Но до зимы остаётся много тёплых и даже жарких недель. Вряд ли я увижу очередную каталонскую зиму и дождусь холодов.
Мой любимый местный променад, место для прогулок – он весь в зелени кустов и пальм, ярких цветах, с белыми деревянными скамейками. Не такой уж длинный променад, ведь городок совсем крохотный, но с каждым днём прогулки становятся для меня всё утомительнее, я быстро устаю, и с некоторых пор весь мой моцион заключается в том, чтобы дойти до любимого кафе, расположенного в начале променада, прямо рядом с кромкой моря. А потом обратно.
Кафе тихое, маленькое, уютное, будто кукольное из доброй детской книжки – яркая клетка скатертей, такой же узор на зонтиках, чёрные деревянные резные стулья с мягкими подушками. Вкусный кофе, румяные оладьи, огромный выбор шоколадных десертов, густые джемы, больше похожие на наше варенье. Меня тут знают, радуются как родной:
– Ола, сеньора! Как дела? Вы сегодня прекрасно выглядите! Добро пожаловать! – и приглашают за столик, самый ближний к морю на открытой террасе, самый дальний от стойки и закрытой части кафе. Уже ничего не спрашивают, изучили пристрастия постоянного клиента, в последнее время даже перестали подавать меню, лишь уточняют: «Как обычно? Или что-то ещё?». В девяти случаях из десяти беру «как обычно» – кофе с оладьями и джемом, изредка заменяю кофе на горячий шоколад.
Впрочем, всё это неважные подробности. Главное, что однажды в моё кафе пришёл и он. Наверное, просто шёл мимо. Он сразу вышел на террасу и стремительно направился к соседнему столику, столь же удалённому от всех и от всего. Он явился в то же время, что и я, не в самое людное, не вечером, а часа за два до заката. Потому мы и пересеклись.
Пересеклись один раз, на следующий день – второй, а на третий, видимо, он решил, что не поздороваться уже неудобно. Слово за слово, выяснилось, что мы оба из России, оба предпочитаем уединение, поэтому нам нравится это кафе и сидеть поближе к морю. Так мы оказались в итоге за одним столиком, и начался наш разговор. И моя неожиданная, новая, правда, предопределённо короткая история.
Мы пили кофе, перебрасываясь фразами по поводу Испании, погоды, здешних обитателей, температуры воды и чистоты пляжа…
– А где вы живёте?
– Там, – он показал рукой на левую часть городка, где вольготно раскинулось десятка полтора самых дорогих вилл и коттеджей этого местечка. – У меня вилла… А вы?
– Здесь, недалеко, – я махнула рукой в другую сторону. – Снимаю бунгало.
– Понятно.
– Э… простите за досужий интерес… Вы – олигарх?
Мужчина усмехнулся и отрицательно покачал головой.
– Если бы… если бы я был олигархом, все мои проблемы решались бы намного проще…
Всё дальнейшее было не совсем честно по отношению к моему новому приятелю, ибо он понятия не имел, что на самом деле происходит. Но когда уже считаешь дни до своего конца, такие пустяки смущают мало. Хотя не уверена, смутили бы они меня в другой, намного более оптимистичной ситуации. В этом, наверное, и заключается суть моей личности, а также причина того, что со мной приключилось. Но не буду торопить события в рассказе.
Нежданное для меня чудо заключалось в том, что новому знакомому необходимо было выговориться. Беда измотала его, заставила измениться и пытаться понять, как жить дальше. Переосмысление, переоценка ценностей, а уж тем более под влиянием трагических событий, процесс болезненный и мучительный, будто рождаешься заново, только без всякой радости и надежд. Впрочем, разве мы знаем про рождающихся младенцев, что они чувствуют? Исключительную радость по поводу появления на свет? А вдруг совсем наоборот?
Хотя, возможно, я усложняю, и этому седому, болезненного вида и не очень ухоженному мужчине просто нужно было с кем-то пообщаться, несмотря на желание одиночества, временного, но всё же отшельничества. В том-то и штука, что даже для отшельника соблазнительно выговориться случайной знакомой на краю света, как вагонной попутчице, не имеющей к нему ни малейшего отношения, более того – почти на глазах умирающей. Во избежание недоразумений я довольно скоро сообщила новому приятелю, что доживаю, осталось немного, держусь на препаратах, но что всё круто. Он посмотрел на меня с каким-то уважением или даже почтением. Я заметила, это производит впечатление на людей. Видимо, имеется в виду, что за жизнь надо до последнего бороться, цепляться, вгрызаясь во все возможности, даже когда точно знаешь, что возможностей нет и ничего нельзя поделать. Но проводить уютные и спокойные дни у моря с запасом необходимых таблеток, не думая о бытовых и материальных проблемах, получая удовольствие, как обычный гедонист, при этом умирая – о, это шокирует здоровых и сильных, счастливых и удовлетворённых жизнью. Их инстинкт работает нормально, правильно, требуя естественной борьбы за жизнь до конца.
Несколько минут мужчина переваривал информацию обо мне, правда, явно в позитивном ключе, в уважительном, судя по тому, как он на меня смотрел. И затем произнёс неожиданное:
– Может, вам будет интересно узнать… услышать мою историю? Ну… просто так… время провести. История любопытная…
– Безусловно, интересно! – вежливо кивнула я.
– Нет… не знаю, – он будто не решался, хотя и очень хотел. – История-то страшная, и она ещё не закончилась. Понимаете, меня ею тошнит, она жжёт меня изнутри, хотя я в жизни многое повидал, не кисейная барышня. Не знаю уже, прав я, виноват ли, герой или преступник. Даже не понимаю, живой или мёртвый… Мне просто плохо, но я почему-то всё ещё живу, организм функционирует, и с этим что-то надо делать. Либо жить дальше, прекратив или хотя бы уменьшив боль, либо прекратить боль, перестав жить. Но пойти утопиться я почему-то не могу. Я обречён жить…
– Вы хотите рассказать свою историю? Отлично! Я люблю истории, особенно необычные и страшные. И, знаете, ведь лучше меня невозможно найти собеседника, – улыбнулась я, внезапно почувствовав где-то в душе царапающее предчувствие чего-то удивительного, пусть даже ужасного. Какая мне разница – ужасом больше, ужасом меньше? – Всё, что я знаю или узнаю, умрёт вместе со мною, и случится это скоро. Если вы боитесь, что я кому-то про что-то успею рассказать, то просто не называйте настоящих имён.
Он покачал головой.
– Ничего я уже не боюсь. Нечего мне бояться и некого.
– Тем более. При этом я не идиотка блаженная, вопить от эмоций не буду, напугать меня трудно. В общем, я вся в вашем распоряжении. Только уже не сегодня… сильно устала. Давайте завтра здесь в это же время. Вот возьму и специально отосплюсь всю ночь и полдня, и к этому часу буду бодра и полна сил. У нас будет много времени для вашей исповеди! – предложила я как можно более легкомысленным тоном, думая вызвать его улыбку, а он вдруг наклонился, осторожно взял мою руку, прижал её к своему лицу и тихонечко заскулил, как щенок, которому отдавили лапу. Царапка в душе превратилась в нечто кричащее: «Ого! Будет очень интересно!».
На следующий день всё и случилось. Мы встретились в том же месте и провели рядом почти три часа. Он говорил и говорил. Иногда я прерывала его монолог вопросами. Для меня довольно скоро стало очевидно, что случилось нечто особенное: я хочу и буду писать про эту драму и изо всех сил постараюсь успеть. Поэтому мои уточнения и вопросы были продиктованы не праздным любопытством: я собирала материал, ведь настоящий писатель подходит к делу серьёзно, а не абы как. Правда?
