- Действительно, ваше величество, я слыхал об этом, не придавая большого значения слухам: мало ли какая ложь в ходу!
- Императрица очень задета подобными инсинуациями. Это гнусная клевета. Я позволяю повторить мои слова всем, кто будет заговаривать с вами на эту тему.
Очень возбужденный, охваченный сильным и глубоким гневом, император расхаживал по кабинету, чтобы успокоиться. Я также встал вместе с ним, поскольку никто не имеет права сидеть, когда стоит император.
- Садитесь, полковник, - милостиво разрешил Его величество, - а мне надо немного подвигаться.
Император долго ходил большими шагами по кабинету, куря папиросу за папиросой. Наконец, немного успокоившись, он возобновил беседу:
- Прошу вас, полковник, по возвращении во Францию провести глубокое расследование, чтобы узнать источник этих слухов. Используйте все ваши связи и не останавливайтесь перед расходами, чтобы добиться результата.
Император добавил несколько указаний политического и военного характера и отпустил меня, пожелав доброго пути.
Направляясь в ноябре в Париж, я сделал остановку в Лондоне, где в то время находился один из моих лучших агентов, человек очень способный и редкого ума. Я приказал ему провести тщательное расследование истоков клеветы, которая возмущала государя. Одновременно я поручил подобное задание агенту из высших лондонских кругов, который имел серьезные связи в политическом мире.
В Париже я рассказал об этом бывшему начальнику 2-го бюро полковнику Губэ. Он возвратился и обещал похлопотать перед цензурой, чтобы была запрещена перепечатка статей из иностранных газет на эту тему.
Вместе с моими подчиненными я приступил к расследованию во всех политических и финансовых кругах. Нигде я не смог получить точных данных. Повсюду отвечали: "Кое-кто говорит", а этот неуловимый "кое-кто" в сто раз хуже, чем прямая клевета. Однако сведения, почерпнутые из французской печати, позволили мне обрести уверенность, что тенденциозные слухи исходят из Голландии и особенно из Швейцарии В последней стране действовало двадцать моих агентов. Полученная информация выводила нас на два мощных германо-швейцарских печатных органа, однако предстояло установить, кто их инспирировал? Вопрос был естественным, поскольку столь серьезные газеты не могли бы придумать подобную гнусность. Разыскиваемый нами "инспиратор" должен был подкреплять достоверность факта.
Двум моим лучшим сотрудникам было поручено посетить лиц, связанных с этими газетами. После многочисленных попыток одному из них удалось подружиться с редактором одной из них, который позволил ему скрытно присутствовать при разговоре с неким германским дипломатическим представителем. Господин редактор очень ловко перевел разговор на интересующую нас тему и, чтобы вызвать немца на откровенность, сказал, что, вероятно, было бы тенденциозным и необоснованным говорить о достоверности слухов о сепаратном мире.
Дипломат, возбужденный столь коварным вопросом, высказал многочисленные доводы, подтверждающие эту сплетню, и попытался доказать необходимость убедить через прессу иностранное общественное мнение в достоверности слухов, дав понять, что их разглашение происходит из официального источника. Ясней и не скажешь, что этим официальным источником была Германия. Более того, редактор, который в целом не вникал в редактирование газеты, мог убедиться из беседы, что газета поддерживала тесные отношения с германским посольством.
С другой стороны, мои люди сообщили мне такие детали, что я пришел к единственному логическому заключению: все слухи о сепаратном мире, которые в октябре столь сильно возмутили государя и которые пятнали честь России в глазах союзников и бесчестили Россию и императорскую семью, исходили от германского генштаба или Министерства иностранных дел.
Поэтому я закончил свой доклад государю высказыванием германского дипломата, которое слышал мой сотрудник:
"Нам не интересно знать, что русский император не хочет заключать сепаратный мир. Нам важно, чтобы верили этим слухам, которые ослабляют положение России и одновременно ее союзников. Вот то единственное, что нам нужно и чего мы ожидаем от вас".
Наш сотрудник Милич
Осенью 1916 года штаб Юго-Западного фронта обосновался в казармах Лысой Горы под Бердичевым, однако на месте генерала Иванова находился генерал Брусилов, примечательный только своим окружением. После моего возвращения из Парижа генерал Клембовский{42}, исполнявший обязанности начальника штаба, не нашел ничего более интересного, как расспросить меня о жизни на Монмартре до и во время войны. Зато пост генерала-квартирмейстера занимал генерал Духонин, руководитель рассудительный и пунктуальный.
При штабе я встретил одного из моих лучших друзей, однокашника по военному училищу. Напрасно я ему твердил, что силы наших союзников растут с каждым днем, что наша самая прочная опора, Франция, не подпишет мира до полной и окончательной победы. Эти аргументы воспринимались моим другом скептически. Он уверял меня, что русская армия истощена, что никто не хочет продолжать борьбу и что революция неизбежна.
Однажды вечером, после долгой беседы с генералом Духониным, я задал ему следующий вопрос:
- Ваше высокопревосходительство, может ли так быть, что мы проиграем войну и наша армия будет не в состоянии сражаться? Что нужно сделать для поднятия духа наших войск?
- Да, полковник, все, что вы слышите со всех сторон, правда. Мы делаем невозможное, чтобы изменить столь несчастное положение, однако боюсь, что сбудутся мои прогнозы развития событий. Во всяком случае, мы выполним наш долг до конца. Если позволите, сменим тему разговора. Я хочу, чтобы завтра вы повидали некоего военнопленного, его зовут Милич. Думаю, этот человек может быть вам полезен. Он в вашем распоряжении.
В то время, ожидая нового назначения, я бездельничал и был счастлив чем-либо заняться. Предложение генерала доставило мне большое удовольствие.
На следующий день я разыскал Милича среди других военнопленных. Он произвел на меня неблагоприятное впечатление. Примерно двадцати лет, высокий, черный, с резкими чертами лица, со взглядом, загорающимся дикой злобой, когда при нем произносили слова "Австрия" или "австриец". Предварительно я изучил его дело и ознакомился с довольно ценными сведениями, которые он передал штабу Юго-Западного фронта в момент пленения.
Милич сообщил мне, что входил в секретную организацию, но название ее хотел сообщить только начальнику, с которым ему предстоит работать в будущем, иначе его постигнет судьба остальных военнопленных. Он уже месяц ожидал приезда своего шефа.
- Начальник - я, - объявил я ему, - и наделен всеми полномочиями, чтобы принять решение о вашей судьбе. Извольте отвечать откровенно на все мои вопросы. Скажите мне, кто вы и какие услуги можете нам оказать?
- Я уроженец Загреба и владею двенадцатью иностранными языками.
Устроенный мною экзамен убедил в правдивости его слов.
- Очень хорошо, - одобрил я. - Рассказывайте дальше.
- До войны я состоял в Славянском террористическом обществе. После убийства эрцгерцога в Сараево мы были вынуждены скрываться и решили ждать благоприятного момента для действий. Три месяца тому назад я получил задание от нашей организации сдаться в плен русским. И вот по каким причинам: мы хотели любой ценой помешать немцам напасть на Румынию. Мы знали, что вы неспособны предпринять наступление до весны 1917 года и, следовательно, помочь этой державе. Тогда мы решили устроить взрыв на железной дороге в Трансильвании.
При этих словах он зловеще улыбнулся.
- Ваш план весьма обширен и интересен, - заметил я. - Однако отдаете ли вы себе отчет в том, сколь мало людей согласятся пожертвовать своей жизнью или понести значительные потери, которых требуют ваши действия?
- Не беспокойтесь об этом. Людей у нас достаточно. Что касается средств, то мы располагаем громадными суммами для осуществления нашего возмездия.
