— Ну, думаю, за этим дело не встанет, с таким пылом Жданова, когда он вас по всем кустам таскает.
Катя уставилась ей в лицо, едва заметно усмехнулась.
— Александр Юрьевич ваш внештатный корреспондент?
— И не только он, это мой хлеб, Катенька. И как вы можете видеть, на пустом хлебе я не сижу. Кстати, говорят, несколько недель назад Жданова видели в компании Лариной, вечером, в каком-то клубе. Что, с самого начала семейная жизнь не задалась?
— Вы это от Киры Юрьевны узнали?
— А почему вас так сильно волнует Кира? Есть причина?
Катя отодвинула от себя стакан и медленно втянула в себя воздух. Пыталась не обращать внимания на то, что Шестикова ее сверлит испытывающим взглядом, раздумывала, стоит ли ей просто встать и уйти, и что после этого появится в газетах. «Молодая жена сбежала при первом же вопросе о бывшей невесте мужа»? Как же все это сложно.
— Лен, тебе чего надо?
Жданов появился, как нельзя вовремя, Катя почувствовала его прикосновение, он возвышался над ней, а ей хотелось повернуться и уткнуться лицом в его живот, чтобы спрятаться от чужого бессовестного вмешательства в их жизнь.
— Привет, Андрюш. Что ты волком на меня смотришь? Я просто разговариваю с твоей женой, мило так беседуем.
— Знаю я, как ты умеешь мило беседовать, все жилы вытянешь.
— Прямо уж!.. Какого-то монстра из меня делаешь.
— Иди это подружке расскажи.
Шестикова усмехнулась.
— Кира вам прямо жить не дает, как посмотрю. Совесть мучает, Жданов?
— Ага, что раньше тебя не придушил, — проговорил он негромко. Помог Кате подняться и ненавязчиво отодвинул за свою спину, а когда она отступила на пару шагов, он к Шестиковой наклонился и шепнул:
— Я еду домой, с женой любовью заниматься. А ты сиди здесь, сплетни записывай. Другого-то тебе ничего не остается. Михайлов-то тоже сбежал, да? Привет Зюзику, — закончил он уже нормальным тоном. — Ты его уже кастрировала, чтобы не сбежал?
— Да пошел ты, Жданов.
Он кивнул.
— Я пошел.
— Кто такой Зюзик? — спросила Катя, когда они вышли на улицу. Ее все еще немного трясло, руки в кулаки сжимала и переживала из-за того, что наверняка сболтнула что-то лишнее, а Шестиковой, как оказалось, не нужно много причин, чтобы сделать или сказать человеку гадость.
— Собака ее, шавка мелкая. — Жданов потер подбородок, потом на жену покосился. — Мама, наверное, разозлится, когда прочитает в газете о нас какую-нибудь чушь.
Катя глаза опустила.
— А как разозлится папа…
Андрей фыркнул.
— Он читает желтую прессу?
Катя задумалась, а Андрей ее тем временем остановил, придержал ее подбородок и поцеловал.
— Пошли все к черту. Мы отдыхать едем, заслужили.
Кира нервно барабанила пальцами по подлокотнику и время от времени кидала долгие взгляды на Малиновского, который сидел в кресле, вытянув ноги, закрыв глаза, и только сломанную руку поглаживал, и лишь это давало понять, что он не дремлет. Морщился иногда, выразительно поджимал губы, а когда услышал голос Воропаевой, глаза открыл.
— Рома, расскажи мне.
— Я ничего не знаю.
— Знаешь. А я знаю, что ты знаешь.
— Кирюш, ты издеваешься надо мной уже почти неделю.
— Вообще-то, я заботу проявляю. Помогаю тебе, кормлю.
— Не хочу, — с намеком на капризность, проговорил Малиновский. — Хочу обратно свою руку и свою жизнь. Мне надоело ездить на такси, и вообще…
Кира сдержала раздраженный вздох, прищурилась, глядя на Романа, даже руку в кулак сжала, правда, перед этим спрятала ее под стол. Но волны недовольства и напряжения, исходившие от нее, наверное, были ощутимы и явственны, потому что Рома в конце концов выпрямился в кресле, правда, еще разок для порядка вздохнул, и обратился к Воропаевой:
— Что ты хочешь от меня? Мне нечем тебя успокоить, понимаешь?
— Я не прошу тебя меня успокаивать. Но мне нужно знать, чего ждать.
— Если бы я знал, чего ждать, я бы тебе сказал. Наверное.
— Наверное?
Рома пожал плечами и отвернулся, а Кира вскочила.
— Ты газеты видел? Все с удовольствием обсуждают, как Андрей Жданов собственную жену по кустам таскает. Катю Пушкареву!
— Я помню, на ком он женат.
— А я забыть хочу, да не могу, — вырвалось у Киры. Она отметила панику, проскользнувшую в голосе, и отвернулась, в бессилии взмахнув рукой.
Рома наблюдал за ней с сочувствием. Конечно, ему совсем не нравилось то, что Кира осаждала его, требуя рассказать ей подробности и тайны семейной жизни Андрея, но Малиновский не уставал удивляться тому, с каким упорством и горячностью Кира продолжала бороться за своё, как она полагала, счастье, и поневоле, её неотступность и упорство вызывали у Ромы уважение. Сразу видно, что человек за свое борется. Хотя, на взгляд Ромы, порой Кира перебарщивала. Но говорить ей об этом было нельзя, она начала бы возмущаться, а то и того хуже — в слезы могла удариться, это от ее настроения зависело.
— Ну, за то, что это разнесли по всей Москве, ты подружке своей спасибо скажи, она постаралась.
— Да? И она Пушкареву в кусты тащила?
— Да что вы все пристали к этим кустам?! — не сдержался в итоге Рома. — Спрашивал я у Андрея, а он только рассмеялся. И про кусты, это Сашка придумал, а они… — вдруг стало неудобно, и Рома произнес, словно оправдываясь: — Они просто целовались. На бережку. Раздетые…
Кира смерила его выразительным взглядом, и Рома сник, сам не знал почему. Но когда он произнес то, что говорил ему Жданов по телефону, это прозвучало не слишком убедительно. И поэтому рукой на Воропаеву махнул.
— Не спрашивай меня ни о чем, я ничего не знаю!
— Почему он на ней женился, Рома?
— Это риторический вопрос?
— Нет. Я тебя серьезно спрашиваю: назови мне причину, одну. Как она его заставила?
Малиновский приоткрыл рот и так замер, обдумывая. Потом головой покачал и пожал плечами. Улыбка вышла вынужденной и немного придурковатой, и Рома заметил, как Кира нахмурилась. Попытался выкрутиться, правда, не чувствуя уверенности в своих словах.
— Знаешь, когда кого-то заставляют… жениться, в смысле, то он не таскает свою жену по кустам.
— Ты сам минуту назад сказал, что он ее не таскал.
— Кира, не лови меня на слове! Я не знаю ничего!
— Да? — Воропаева смерила его холодным взглядом. — Что ж, тогда я узнаю сама.
— Ты что задумала?
Она отвернулась от него, пожала плечами.
— Ничего, но я буду искать, и я найду.
Андрея и Кати не было уже четыре дня. Они уехали, как всем было объявлено, в маленькое свадебное путешествие, поэтому спорить никто не осмелился, а Ждановы-старшие, кажется, даже обрадовались, что Киру окончательно раздосадовало. И по поводу статей в прессе, довольно сомнительного содержания, никакого недовольства не высказали, Пал Олегыч лишь добродушно рассмеялся, и сказал, что его сыну и невестке давно стоило уехать и побыть наедине, о чем им не раз говорили. Оказавшись одна, в своем кабинете, после этого разговора, Кира скомкала злополучную газету и швырнула ее в угол. Никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной. Казалось, что все вокруг позабыли о том, что еще совсем недавно она была любимой невесткой Ждановых, пусть и неофициальной, но любимой! А теперь ее оставили в стороне, просто забыли — и о ее существовании, и о ее праве на обиду. Всем было интереснее наблюдать за Пушкаревой, за тем, как она превращается в прекрасного лебедя. Кира тоже наблюдала, а потом обсуждала это с подругами, с теми немногими, кто не бросил ее в трудную минуту, и готов был оказать помощь и поддержку. Например, Вика. Она всегда сообщала ей новости, не медля.
Если бы кто-нибудь спросил Киру, как она живет последние месяцы, как справляется, как усмиряет волну ненависти по отношению к сопернице, которой каким-то непостижимым образом удалось осуществить ее мечту, да еще так быстро, Воропаевой было бы что рассказать этому человеку. Не факт, что осмелилась бы, потому что мысли, иногда посещавшие ее, саму смущали и даже пугали. Но порой казалось, что если бы представился шанс убить Пушкареву, она бы его не упустила. Столкнула бы с лестницы или просто растерзала своими руками, эту тихоню и воровку. Была уверена, что Жданову не удастся ввести жену в их круг общения, друзья и знакомые не примут ее, рассмеются Жданову в лицо, но вокруг оказалось много предателей, а еще больше любопытствующих, которым не терпелось познакомиться, сравнить, своими глазами увидеть вблизи, а потом пересказать… историю крушения мечтаний Киры Воропаевой. От всего этого хотелось кричать и топать ногами, а еще потребовать справедливого отмщения, и Андрея Жданова обратно, себе. Разве зря она столько лет ему отдала? Ждала, терпела, прощала. И все ради того, чтобы он достался другой? Ее любовь, ее терпение, надежды… Пушкарева все забрала.
