После того, как насекомое сообщило Пьеру эти пространную фразу, оно, как если бы желало прояснить передаваемую информацию, вызвало у мужчины быстро-протекающий ряд образов, в которых Пьер увидел целую панораму людей, большинство из которых были ему неизвестны. Они, гонимые алчными стремлениями, совершали преступления, только бы оказаться на острове, и все терпели мучительную смерть при самых разнообразных обстоятельствах. И если первые ряды образов составляли совершенно неизвестные Пьеру люди, то ближе к самому концу панорамы, он увидел Арнава, перевозящего контрабанду на своём катере, Кхамапа со его бойцами «Азад Хинд», противоборствующими гигантским муравьям. Были там и два человека, по описаниям несчастий, которые оборвали их жизнь, выходило так, что это были профессора Монтгомери и Баффет, прежние спутники Балларда, и вот, наконец, закрывающим череду образов обликом явился и сам Баллард, и Пьер смог увидеть, что профессор ещё был жив. Он лежал на земле, под куполом палатки, истекая кровью. Пьер, разумеется помнил, какие обстоятельства предшествовали тому, что случилось с профессором, но он не ожидал, что Кхамап мог быть столь жесток по отношению к Балларду. Правая и левая рука профессора, от локтя и до запястья, были освежёваны. Некий садист, орудуя острым ножом для снятия кожи, в качестве пытки, дабы «развязать профессору язык», снял эти участки кожи, понимая насколько болезненным и деморализующим свойством обладает подобная процедуры.

Наконец поток образов оборвался и Пьер вновь мог видеть королеву-матку. На этот раз, будучи словно отрезвлён увиденным, мужчина набрался необходимой решимости, чтобы говорить.

– Откуда ты всё это знаешь? Как ты можешь видеть все эти события оставаясь здесь?

В качестве ответа на этот вопрос, королева послала Пьеру ещё один образ, на этот раз им стало короткое видение, которое многое объясняло.

В этом видении мужчина увидел множество муравьёв, не тех гигантских насекомых, которые обитали на острове, а самых обыкновенных муравьёв, обитавших едва ли не повсеместно. Это могло означать только то, что между всеми этими насекомыми и королевой-маткой на острове существовала какая-то связь, и через миллионные колонии по всему миру, островная матка получала любую информацию.

Это очень многое объясняло, как и то, что королева могла располагать сведениями, выходящими далеко за пределы человеческой осведомлённости, благодаря чему, её предупреждениями об опасности не стоило пренебрегать.

– Я сделаю как ты советуешь! – вдруг заявил Пьер, искренне надеясь, что ему удалось верно интерпретировать полученную от королеву информацию – Позволь мне идти!

В сознании Пьера промелькнул образ катера, пришвартованного к островному берегу, на котором Арнав доставил путников минувшим утром на неведомый остров. Пьер не был до конца уверен, была ли эта вспышка результатом его собственной работы сознания, или же ещё один образ, посланный королевой. В любом случае, он был полностью согласен с идеей, добраться до катера и поскорее покинуть остров.

Чувство тревоги, которое оказывало на него гнетущее воздействие с того самого момента как он вступил на берег, никуда не исчезло, и это обстоятельство теперь указывало на то, что это ощущение не было связано с муравьиной горой.

«– Верь своим предчувствиям» – раздался уже знакомый, человеческий голос.

Это был голос Арнава, но когда Пьер попытался отыскать взглядом призрака, то его нигде не было.

Пьер почувствовал, что связь между его сознанием и царством королевы-матки начинала стремительно ослабевать, и прежде чем он потерял бы её окончательно, он задал вопрос, которого не ожидал сам от себя, но который оставался при нём на протяжении долгих лет.

– Скажи, что случилось с Альдой ДаВьер, с моей матерью?

Сперва, после того как он озвучил свой вопрос, какое-то время ничего не происходило, и Пьер уже начал думать, что ответа он так и не узнает, однако, к его величайшему удивлению, он вдруг увидел свою мать перед собой. Она находилась в воздухе, как если бы абсолютно не нуждалась ни в какой опоре. Она была одета равно в ту-же самую одежду, что и в тот день, когда Пьер, ещё будучи ребёнком, видел её в последний раз.

Женщина смотрела на сына и улыбалась. В лучах этой улыбки, Пьер вдруг понял, что он видит вокруг себя старый Витри-ан-Артуа, знойным летним днём, времён его далёкого детства.

Пьер наблюдал затаив дыхание за той сценой, которая не давала ему покоя всё его детство. Его отец, уверявший сына, что его мать погибла в несчастном случае, никогда не вдавался в детали произошедшего, отчего пламя воображения Пьера лишь разгоралось с новой силой, заставляя его придумывать мнимые обстоятельства и гадать над их предпосылками.

Теперь же, он видел свою мать, стоявшую на перроне, в ожидании прибытия поезда. Над перроном висела табличка с указанием маршрута поезда, на который пассажиры намеривались взойти. Это был поезд до Гордбергет, в Швеции. Пьер понятия не имел, что его мама могла делать в Швеции, так далеко на севере от родного Артуа, от своего мужа и сына.

Женщина стояла чуть в стороне от остальных людей. С ней было совсем не много вещей, один небольшой чемоданчик и ручная кладь. Она смотрела по сторонам, словно кого-то ожидала, и хотя на её лице играла улыбка, трудно было не заметить, что она была чем-то встревожена.

Пьер, наблюдая за передаваемым ему образом, не мог ощущать ни того ветерка, что трепал мамины локоны, ни запаха распустившихся лип, ни нежного тепла артуанского солнца. Однако, наблюдая весь этот образ, он не мог не вспомнить эти ощущения на всех, доступных ему уровнях, на уровне обоняния, слуха и на тактильном уровне он ощущал прикосновение ветра и солнца, светящего в родном краю.

Вот к пассажирам подошли контролёры и принялись проверять посадочные талоны, это означало, что до прибытия поезда оставались считанные минуты. Люди принялись вынимать свои билеты, становясь вокруг контролёра и стремясь поскорее покончить с этой формальностью. Однако мама Пьера не спешила оказаться в этой небольшой толпе, в её руках так и не появилось ни одного необходимого документа. Вместо этого, она посмотрела на небольшие, дамские наручные часы на своём запястье, дабы убедиться, насколько их показания соответствуют данным вокзальных часов.

Наконец звук прибывающего поезда донёсся до ожидавших его людей, и несмотря на нетерпение некоторых пассажиров, все разом отступили на несколько метров от края платформы.

Мама Пьера принялась пристально вглядываться куда-то, откуда приходили люди, разбредающиеся по перронам, было ясно, что она кого-то ждала. И в какой-то момент, на её обеспокоенном лице появилась выражение радости, сделавшее её улыбку насыщенной жизненным тоном и заставившее её глаза засверкать. Из толпы люде выделился один мужчина, одетый в элегантный серый костюм. Он был молод, на много моложе отца Пьера, и он подойдя к женщине, тут же обнял её, и это объятие говорило само за себя, не оставляя никаких надежд на то, что подобный жест мог иметь место между простыми знакомыми.

Женщина и молодой человек о чём-то разговаривали, мама Пьера буквально светилась радостью, и сам мужчина, наблюдавший за этим через толщу прожитых лет, прекрасно понимал происходящее на его глазах действо. Ему вдруг вспомнилось то, что его селективная детская память предпочла отложить в самые потаённые уголки. Он вдруг вспомнил, как часто мама и отец ссорились, ругались, пока он, напуганный больше своим неведением сути происходящего, нежели самим действом, прятался под столом с длинной, бархатистой скатертью.

Видение сменилось, теперь поезд уже готов был покинуть перрон, и многие из тех, кто столь нетерпеливо ожидали его прибытия, теперь прильнули к окнам и прощались с теми, кто их провожал, оставшись на перроне. На перроне осталась и мама Пьера. Женщина прощалась с молодым человеком, и она дождалась, когда последний вагон состава покинет Витри-ан-Артуа, и даже потом, она не спешила уходить, оставшись одна среди опустевших линий железнодорожных путей.