Что такое отцовская любовь? Плохо, когда её нет. Плохо, когда нет отца.

А если отец есть? И есть его скупая мужская отцовская любовь? Любовь как будто без сюсюканий и излишней, балующей сына, заботы о каждом его шаге и вздохе. Но любовь, не допускающая более-менее серьёзных неприятностей у кровного чада. Ограждающая от ответственности за ошибки, даже если они, постепенно нарастая количественно и качественно, как снежный ком, всё сильнее и сильнее увлекают сына в душевную пропасть невозврата к той, первой ещё, ошибке, когда ещё можно было что-то предпринять, чтобы не было ошибок других, куда более серьёзных и уже неисправимых…

Семидесятипятилетний отец и сорокапятилетний сын любят друг друга. У отца за плечами нелёгкая напряжённая добросовестная и честная трудовая жизнь. Сын спецназовец, мужественно выполнявший свой воинский долг во многих горячих точках, не раз рисковавший жизнью ради родины.

Отец и сын. Нормальная семья. Нормальные отношения. Но однажды сын сходил против совести. Отец укорил, пожурил, призвал к совести, но не к полагающейся за это ответственности…

Сын «сходил» туда же второй раз. И опять только мягкие укоры отца, и собственное участие в решении проблемы ради того только, чтобы по серьёзному от этого «похода» сын не пострадал.

После третьего «хождения» сына против совести уже появляется инвалид… Уклониться от ответственности теперь совсем трудно. Почти невозможно. И опять отец, любя своё дитя, старается оградить его от наказания, хотя уже колеблется, выплёскивая в какие-то секунды сомнения души своей в его поступках…

И только после совершённого сыном убийства отец вдруг прозревает. И понимает, всё уже потеряно. Потеряно время, потеряны единственно верные поступки, но главное – потеряна душа сына, и спасти её, в отличие от спасения тела, уже практически невозможно…

Что такое любовь отца? И что такое любовь сына? И какая любовь определяет чью судьбу?.. Кто виноват в крушении этой судьбы?..

Если бы можно было легко и просто, заранее всё предвидеть… Если бы можно было… Не рушились бы судьбы и души человеческие… Но отцы любят детей, дети любят отцов, и никто не знает заранее, куда выведет судьбу эта любовь…

Людей по времени отхода ко сну и утреннего пробуждения, как известно, делят на сов и жаворонков. Совы раньше полуночи не допускают даже малейшей мысли о том, что пора бы уже отправиться в постель. А жаворонки просыпаются, кажется, раньше настоящих жизнерадостных утренних птичек, от которых к ним когда-то и перекочевало это красивое имя, чтобы суетливо и нервно подготовиться к новому трудовому дню гораздо раньше, чем это требуется по мнению расчётливых и флегматичных сов.

Было то время суток промозглого и дождливого февраля, когда совы, уже наконец тихо и мирно спали, а жаворонки ещё досматривали свои самые последние сны, которые, все это давно заметили, бывают обычно самыми сладкими и интересными.

Главная улица крупного южного города была совершенно пустынна. Ни автомобилей, ни людей вокруг. В широкой и мокрой от только что прошедшего мелкого и скоротечного дождя дороге смутно отражались серые стены больших домов с тёмными глазницами окон, словно две шеренги дисциплинированных солдат, обозначивших навеки её границы. И только в одном месте отражение светилось яркими разноцветными огнями, периодически как будто перемигивающимися между собой. Эту какофонию цвета в пределах, кажется, всего его спектра, выдавали вывеска над огромным зданием, на которой красовались метровые буквы гостеприимной надписи "Ресторан "Вечерний звон", а также высокие залитые светом окна, за которыми весело и беззаботно буйствовала ресторанная публика под неслышные с улицы звуки оркестра и пение одетого во всё белое певца, отчего чёрная бабочка на его сорочке особенно была заметной.

Дверь ресторана шумно распахнулась, и на улицу, сильно шатаясь из стороны в сторону, вышли весело смеющиеся и обнимающиеся на ходу мужчина и женщина. Он был одет в чёрную кожаную куртку, она была в модной светло-серой меховой шубе, в светло-серой же шляпе из того же меха, что и шуба, и, конечно же, тоже в светло-серых сапожках со стразами, которые изредка вспыхивали разноцветными бликами под непрерывно мигающими лучами маленьких светодиодных ламп, гирляндами свисающих с двух чугунных декоративных столбов слева и справа от входа в ресторан. Мужчина, неуверенно качаясь, непрерывно и громко смеялся, язык его сильно заплетался, и он с очевидным трудом тяжело и медленно проговорил по слогам:

– Вот… это… по… гуля… ли!.. Тебе не ка… жется, что мы слег… ка… под… газом?..

Женщина, теряя равновесие, попыталась обойти своего спутника неровным кругом по синусоиде, остановилась, улыбнулась, неразборчиво заговорила с паузами:

– Почему же слег… ка, Игорёк?!.. Я на… качана этим самым… га… зом… – снова потеряв равновесие, она еле удержалась на ногах, – по полной… программе!.. Как газовый… баллон!.. – весело захохотала. – Ха-ха-ха-ха! О-о-й, не могу!.. Сейчас… взорвусь… от избытка… давления!..

Мужчина качнулся как маятник больших настенных часов, но успел поймать нужный момент, чтобы захватить и обнять её за плечи:

– Людочка, спокойно!.. Я… не дам!..

Женщина, шатаясь теперь в одной амплитуде с обнимавшим её другом, пьяно рассмеялась:

– Что… не дашь?..

– Взор… ваться!.. Я сейчас… тебе… спущу… излишки…

Женщина, продолжая смеяться, мягко оттолкнула его:

– Что… спустишь?..

– Ну… газ… избыток давления… чтоб… ну… это… как его… забыл… ну… клапан такой… надо спустить…

Она долго соображает, что ответить:

– А-а-а!.. Газ!.. Не-е… спускать не надо… Сейчас, по крайней мере… Клапан спускной… не работает…

Он с трудом повернул её лицом вперёд и, вихляя вместе с ней в разные стороны теперь уже как единое двухголовое большое и непонятное существо, начал движение прочь от ресторана:

– Ну ладно… Не сейчас… Потом… спущу… Клапан только найду… и всё…

Дверь ресторана вновь с шумом открылась, и на улицу вывалился в богатой серой шубе нараспашку средних лет тучный мужчина. Он тоже был пьян, но в значительно меньшей степени, чем совсем ещё недалеко ушедшие друзья. Мужчина быстро двинулся вслед за ними, очень медленно идущими по какой-то немыслимой кривой траектории, настиг их и, схватив женщину рукой за плечо, грубо и резко развернул её лицом к себе. Женщина чуть не упала.

– В чём… дело, гражданин?!.. – женщина всё ещё с большим трудом и с паузами выговаривала слова. – Вам… не кажется, что… вы слегка… грубы?..

– Мне кажется, что я слегка влюблён!.. – уверенно и громко выкрикнул незнакомец. – Хотя, нет, что это я! Не слегка, я просто обуреваем неописуемой страстью к вам, мадемуазель! Я сгораю от любви! И я, припадая на одно… – он попытался опустить одно колено на тротуар, но у него из-за его тучности ничего не получилось, – …колено… – немного покряхтев в нескольких неудачных попытках добиться своего, он махнул в раздражении рукой, – а-а-а, чёрт с ним, с этим коленом, правда?.. Ну какой идиот… придумал этот обычай?.. Женщину надо брать… не дурацкими рыцарскими па-де-де, а силой!.. Верно? Силой и только силой!.. А силы у меня – у-у-у!..

– Гражданин… – Игорь, оставшись без опоры один, еле-еле стоял на ногах, – вообще-то, как бы… между прочим, позвольте вам… заметить, что… это моя жена…

Странный агрессивный мужчина посмотрел только на Людмилу и с раздражением съязвил:

– А это кто тут… тявкает? Бездомный щенок приблудился?.. Или ещё какая сявка?..

Игорь вдруг перестал раскачиваться, как будто вмиг протрезвел, открыл в изумлении рот, резко встряхнул несколько раз головой, не громко, но угрожающе пробормотал:

– Мужик, ты… перешёл… все границы…

Мужчина в ту же секунду грубо и сильно толкнул Игоря в грудь. Игорь упал на мокрый асфальт тротуара.