– Рассказывай, – заторопил Веллман, когда ему показалось, что Джек запутался в собственных мыслях.

По окну стучали капли дождя. Из-за лампочки в стеклянном абажуре с узором из цветов – единственная уступка декору, потому что доктор не знал, как его снять, не разбив, – тени были длинными и расплывшимися. Еще не ночь, но темнота наплывала – будто Джек Лоуэлл с сыном привезли ее за собой.

– Помнишь, несколько лет назад в наших местах ребята пропали?

Веллман кивнул:

– Туристы. Парни и их девушки. Помню.

– Ага. Значит, помнишь, какая шумиха тогда поднялась. Ребята были из богатых. Как родители прознали, что в последний раз их видали в Элквуде, примчались сюда с целой армией, взяли шерифа за шкирку. Газетчики и все прочие.

– Было дело.

– А я их видал, – он сложил руки на стакане. Под ногтями грязь, кончики пальцев соприкасались.

Веллман откинулся на спинку.

– Когда?

– Как раз тогда их подвез. Увидал на дороге в духоту, употели все. Жалко стало, хотя никто в своем уме на этакую жару гулять не сунется. Ну и предложил им залазить ко мне. Довез до самого универмага, хотя он был закрыт. Предлагал и дальше отвезти. Не захотели. Услыхал, как один ляпнул, мол, от пикапа навозом тащит. Другой сказал что-то, мол, будто я прямиком из «Избавления», – знать бы еще, о чем это они.

– Фильм, – объяснил Веллман. – Про деревенщин, которые охотятся на городских.

Джек ненадолго задумался, затем по его лицу пробежала улыбка.

– Ну да. В общем, там их и оставил, а потом они пропали.

– Значит, ты не видел, что случилось?

– Нет, но я живу всего в тридцати километрах от магазина. Единственное жилье от него до меня – меррилловское. В лесу, за речкой, – заметив непонимающее выражение на лице доктора, он объяснил: – Они в городе гости редкие. Живут на отшибе. Держат свалку. Охотятся. Братья, насколько я знаю. Слыхал, у них еще сестра была, но, кто знает, может, и слухи. В городе я встречал только их старика, и скажу тебе как есть – страшный человек. Как глянет на тебя… будто в самую душу заглядывает, что ли… мысли читает… – Он замялся и допил стакан.

Веллман долил еще.

– Думаешь, они имеют отношение к этим ребятам?

– Думаю.

– Но… почему? Они могли пропасть где угодно. Вдруг в тот же день проходили мимо твоей фермы, а ты не заметил.

Джек приподнял стакан, качнул им в благодарность и сделал глоток. Пошлепал губами и подавил отрыжку.

– Спустя пару недель я звякнул шерифу, как услышал, что их родные вызнают в городе, что да как. Рассказал, что бродило на душе, хоть у меня другого повода для таких мыслей, окромя дурного чувства всякий раз, как мимо их мест проедешь, нет. Ну, Маккиндри пришел, сказал, что пойдет к ним и потолкует. Узнает, что Мерриллы видали.

– И что они видели?

– Не знаю. Он у них так и не был или прикинулся, что не был. Но на другую ночь после того, как я позвонил рассказать, что знаю, или думал, что знаю, я проснулся со здоровым ржавым ножом от газонокосилки у глотки, и держал его самолично старый Меррилл, – Джек допил и поставил стакан перед доктором. Тот без промедления наполнил его вновь и придвинул назад.

– Вот те крест – уж думал, саму Смерть увидал. Стоит во всем черном: плащ длинный, шляпа в каких священники ходят, – он поднял руку и описал одним пальцем круг перед лицом. – Здоровая такая. Лица не разглядеть. А уж высоченный… Ну так мне почудилось, хотя кто не покажется высоченным, когда торчит над тобой в лунном свете с ножом у горла, да?

– Да, – согласился Веллман и отметил, что у собеседника задрожали руки.

– Он мне грит – в жисть не забуду, – грит: «Не хочу, мол, губить доброго богобоязненного человека, хоть ты и ниггер поганый с длинным языком, но я его тебе вмиг обкорнаю, если еще раз услышу, что ты чернишь мою семью». Сказал, они с мальчиками никогда ничего плохого не делали, только защищали свою семью, и делать не будут. Сказал, что они уважают наши границы, а мы должны уважить их.

Джек сглотнул, его глаза затуманились от воспоминаний. Затем присосался к виски, которое, судя по эффекту, было для него как вода.

– Уж не знаю, что на меня нашло, а только я вскочил, наплевав на тесак у горла, и велел ему проваливать из моего дома ко всем чертям. Он аж отшатнулся, затем поднял руку, как у пугала, и показал на дверь спальни. Смотрю – а там стоит пацаненок и держит за руку Пита, который в то время сам был еще совсем прыщ. Весь заспанный, в одних панталонах, не понимает, что творится и кто его держит за руку. А я не мог объяснить – слова сказать не мог, потому как этот пацаненок, меррилловский, в другой руке держал охотничий нож и смотрел на меня с таким видом, будто умеет им пользоваться и ему оченно не терпится это показать.

– Господи… – сказал Веллман и снял очки, чтобы провести рукой по лицу. – Господи.

– Меррилл спрашивает, поняли мы друг друга или как, – Джек медленно покачал головой и допил. – Я сказал, что все понятно, и он ушел. По дороге встрепал моему малому волосы, будто дальний дядюшка в гости заглянул. Я потом неделями спать не мог. Сидел с ружьем, а кровать Пита передвинул в гостиную, чтоб всегда на виду была.

– Ты объяснил мальчику, что случилось?

– Сказал, что это сон. Какой толк еще пуще пугать?

– Нельзя такое спускать с рук, сам знаешь. Никому такое нельзя спускать с рук. В наше-то время.

Джек поднял глаза от стакана.

– Я никому не рассказывал то, что сейчас рассказал тебе, док. Да и тебе рассказываю тока затем, что ты спрашивал, почему я прошу не звонить шерифу. Даже если позвонишь, он тебе скажет, что сходит проверит, а сам не пойдет, потому что, видать, боится не меньше моего. Мож, они и к нему заходили вечерком на огонек, сказали то же, что и мне. Зато если они прознают – следующим навестят тебя. Теперь уразумел?

Веллман медленно кивнул. Он не знал, насколько можно верить рассказу Джека. Он услышал какой-то безумный бред, но, в конце концов, разве он сам не столкнулся с самым страшным в мире безумием и отчаянием три года назад, когда его вызвали оперировать Алису Найлс, пятнадцатилетнюю девочку, которая пыталась выжечь из себя ребенка горелкой, поверив, будто носит отродье Сатаны? Эту жуткую мысль вбила ей в голову собственная мать, Линн, когда узнала, что отцом ребенка был ее же муж.

От рассказа Джека волосы встали дыбом – даже хуже, чем от мысли, что, не откажи он перепуганной Алисе Найлс в помощи с абортом, она бы не решилась сама взяться за горелку. Теперь волосы встали дыбом из-за мысли, которая пришла ему в голову и которую он боялся озвучить, не зная, стоит ли еще больше пугать Джека. Если, конечно, эта мысль уже не посетила и его.

А если они тебя видели, Джек? Если они видели, как ты забрал девушку?

Она спала – но ее сон не был мирным. Даже за шипевшим вокруг дождем и поднявшимся ветром Пит слышал низкие гортанные стоны. Одна рука лежала на лбу, другая судорожно вздрагивала каждые несколько минут. Доктор Веллман промыл раны и перевязал глаз – вернее, пустую глазницу, и положил пакеты со льдом на щеки, чтобы снять опухлость. Сейчас она выглядела лучше, но ненамного. Она все еще была голая – это он видел по очертаниям, по приподнятой ткани на сосках, при виде которых что-то внутри него зашевелилось. Но одеяло она натянула до самого носа, словно ей было холодно. На тумбочке у кровати лежали заляпанные кровью тряпки, тампоны, изогнутая металлическая миска с темно-красной водой. Рядом на разложенном белом полотенце с кровавыми пятнами поблескивали разные стальные инструменты, как сверкающие буквы в окружении жирных алых точек.

Пока Пит наблюдал, охваченный внезапным желанием вернуться в дом и принести ей еще одеяло, она медленно повернула голову в его сторону, будто следила во сне за полетом птицы, и он едва не спрятался за подоконником из страха, что она очнется и увидит, как он подглядывает, словно какой-то извращенец. Но он замер на миг, потом выпрямился, прижавшись лицом к стеклу.