Литмир - Электронная Библиотека

Помолчали. В тишине за тяжёлым, неподъёмным поставцом, невесть для чего поставленным у кирпичной стены, скрипнуло, и тут же вроде орех прокатили по полу.

   — То мышка, — сказал Нил Вахромеевич, — балует.

И опять помолчали. У Нила Вахромеевича тяжёлые веки опустились на глаза. Но вот что-то произошло в его лице, веки затрепетали и поднялись.

   — Так, — начал он, — значит, Голикова дочки скушали. Ну что ж... Отцовый рубль круглый, катится бойко. Говоришь, товар меховой есть, — прищурился глазом на Григория Ивановича, — как продать, спрашиваешь? — Усмехнулся. — У нас на Москве бают: купить — что вошь убить; продать — что блоху поймать. А? Остер московский язык? — Поискал, не глядя, рукой по столу, но калач был съеден, и рука, ничего не найдя, остановилась. Нил Вахромеевич решительно сказал: — Малую лепту для торжества русского купечества на морях внести хочу, и товар у тебя возьму по хорошей цене. Пускай лежит, мне неторопко надо. Цену дождусь. Ан помни на дальних дорогах московскую поговорочку, что я скажу. — Поднял толстенный, что у иного рука, палец, помотал им перед Шелиховым. — Купец что стрелец: попал, так с полем, а не попал, так заряд пропал! И бей в цель! — Крякнул, словно квасу выпил ядрёного.

Шелихов сделке был рад. Евстрат Иванович ничего не сказал, но подумал: «Плохи дела новоземельские. Ну а ежели бы отказал Нил?» И запнулся о незаметный камушек.

На деньги Нила Вахромеевича Шелихов снарядил для новых земель три галиота.

Баранов за минувший год многое успел. Оставив Павловскую крепость на Кильсея, с отрядом русских и коняг высадился на матёрую американскую землю и, хотя не без приключений, дошёл до мыса Святого Ильи. Участвовал в бою с воинственным племенем калошей, копьём ему пробили рубаху. Дыра была — кулак пролезет. Чуть-чуть — и до живота бы достали. Когда бой закончился, Баранов посмотрел на дыру и головой покачал: «Да, рядом безносая была».

Поход, однако, был удачным. До мыса Святого Ильи расставили и врыли столбы державные с обозначением принадлежности сих земель России. С калошами мир нашли. Александр Андреевич сам вёл переговоры со старейшинами и вождями. Но то были дела походные. Больше радовало другое.

В Чугацком заливе основал Баранов новую крепостцу. Лес здесь был таков, что не галиот, но флот построить можно, а известно, что на одно только судно шли тысячи отборнейших стволов.

Первый дом ещё не срубили, к Баранову пришёл Яков Шильдс. Встал, выставив упрямую челюсть. Александр Андреевич глянул и понял, о чём речь пойдёт. Но всё же сказал:

   — Подожди, крепостцу до ума доведём, тогда уж...

И не закончил.

   — Нет, — возразил Шильдс, и челюсть у него резче обозначилась, глаза высветились. — Крепостцу и верфь строить надобно одновременно. Смысл в этом есть, и немалый.

   — Мужиков где взять, — развёл руками Баранов, хотя настойчивость Шильдса ему понравилась, — мужиков?

   — Нет, — упрямо повторил Яков, — лес будем валить, и тот, что поплоше, пойдёт на избы, лучший — на верфь.

Баранов хмыкнул, покосился на упрямца. Резон в словах Шильдса был.

   — Ладно, — сказал Александр Андреевич, — только людей много не проси — не дам. Не могу. Сам вертись.

Через час Шильдс с мужиками ушёл метить и валить сосны для верфи.

В тот же день к Баранову пришли Иван Шкляев и Дмитрий Тарханов, прибывшие с недавним галиотом из Охотска. О последнем Шелихов Александру Андреевичу писал: «Сей человек горной науки унтер-офицер, и ты его незамедлительно к делу пристрой». И вот сей горной науки унтер-офицер со Шкляевым притащили в землянку управителя тяжеленные мешки с неведомой поклажей. Сбросив с плеча груз, Иван сказал управителю:

   — Ну, Александр Андреевич, с полем поздравь. — Рукавом армяка отёр пот с лица, тряхнул головой, отбрасывая налипающие на лоб волосы. — Удача большая. — Развязал мешок и сунул в руки опешившему Баранову чёрный, как смоль, камень.

   — Гляди, — сказал требовательно.

Управитель повертел в руках камень, глянул на пришедших вопросительно.

   — Что смотришь? — воскликнул, горячась, Иван. Выхватил камень, разломил ударом о колено, и обломки чуть не под нос управителю поднёс. — Уголь! Да какой уголь!

Дмитрий Тарханов стоял, улыбаясь. Иван нетерпеливо оборотился к нему. Тарханов развязал свой мешок. Вывалил под ноги Баранову ещё груду камней.

   — Железная руда, — сказал, — хоть завтра можно сооружать печь, и своё железо будет.

Баранов обрадовался несказанно. Подхватил камни с земляного пола, вертел, разглядывал.

   — Своё железо! — воскликнул. — Ну, браты, удружили! Ах как удружили!

Вот так разом всё и навалилось: и крепостцу заложили, и верфь, и печь для выплавки железа. Баранова дела закрутили, как водоворот.

   — Ничего, — говорил счастливый Яков Шильдс, сидя на пне только что сваленного дерева, — это хорошо, когда дело кипит. Знай поворачивайся. — Сам весь в смолье, руки ободраны до крови, но довольно морщил нос. — Ей-ей, хорошо. Вот верфь поставим и доброе судно заложим. Хорошо!

Верфь поднималась. В перекрестьях брусьев сновали мужики, и Яков, разговаривая с управителем, нет-нет, но взглядывал на своё детище. И не выдержал, сорвался с места, побежал по хлюпающим под сапогами мосткам. Непорядок углядел. Баранов посмотрел вслед. Попервах-то показалось — медлительный человек Яков Шильдс. Слово из него трудно было вытянуть, а в деле Шильдс горячность выказал. Да оно так и должно — мастер в работе всегда горяч. Какой он мастер, коли не болеет душой за дело? Повезло Баранову с людьми, хотя и так ясно было, что на край земли хилыми ногами не дотопаешь и сюда ленивый не пойдёт. Это ни к чему такому. Однако удивляться можно было — сколько груза могут взять люди на свои плечи.

Иван Шкляев с Дмитрием Тархановым и не спали вовсе, как уголь да руду нашли.

   — Железо выплавить, — говорил Иван управителю, — не просто. И первое — печь.

Сидел он у корыта с глиной и старательно, как и баба тесто не вымешивает, перетирал, тискал ведомое только ему жёлтое месиво, пищавшее под сильными пальцами.

   — А для печи, — поднял глаза, — главное — глина.

И вновь склонился над корытом. Ухватил кусочек месива, близко поднёс к лицу, не то разглядывая, не то желая попробовать на вкус. Смотрел долго, у виска морщины пролегли, но вот губы сломались недовольно, и Иван с досадой, не глядя, бросил глину в корыто.

   — Не то, — сказал огорчённо, — не то. — Пояснил: — Нет доброй вязкости. Перегорит кирпич. Не выдержит хорошего огня.

Начал подсыпать в корыто песок, глину — и жёлтую, и белую, и красную. Тарханов помогал ему, подтаскивая корзиной припас из множества тут и там насыпанных куч.

Все дни, возясь со своими сложными растворами, выжигая известь, недосыпая, радуясь и огорчаясь, Иван, даже не думая о том, но хотел доказать и себе, и окружавшим, что вот он — кнутом битый, ссыльный, вырванный неумолимой и грозной властью из родных мест, и ломаный, и пытаный — не хуже других, а может, и лучше природой данным талантом, и коли доверить ему дело, то выполнит обязательно, да ещё так, как иные благополучные не смогут. Сильно уставал, мордовался, но тащил воз, и с уверенностью можно было сказать: этот своё сделает.

Иван поднялся от корыта, в сердцах пнул колоду, сказал Тарханову:

   — Нет, Дмитрий, пустое месим. Надо идти искать стоящую глину.

Поутру, в самую рань, вышли они из крепостцы, держась берега. Тарханов считал, что лучшие глины для печи сыскать можно на выходах рек и ручьёв, впадавших в море. А ручьёв и речушек было здесь немало, весь берег изрезан.

Шли налегке, предполагая, что вернутся до вечера, приглядывались к воде речушек, торопились. Хотелось поскорее закончить с делом.

Цвет речной воды приметливому глазу многое скажет. Приглядись к реке, что течёт из болот; хотя бы на сотни вёрст ушла она от истоков, но всё одно вода в ней будет тёмным отдавать, тяжёлым. Зачерпни ладонью, слей на просвет и увидишь: золотится она, заметен в ней болотный настой, и смело можно сказать, что течёт река по торфяникам. Иди, копай, и коли торф нужен — возьмёшь. А вот иная река: вода светла, с блеском, с холодной искрой, и означает это, что ложе речное выстлано песочком, и тоже без ошибки бери лопату, коли песок надобен. И жёлтые бывают воды, и красноватые, молочно-белёсые, иных цветов и оттенков, и каждый цвет и оттенок своё говорит.

138
{"b":"610636","o":1}