Подошли мужики. Капитан, унимая сбившееся дыхание, сказал:

   — Шумните, шумните. — Кивнул головой: — Вона лесина. По стволу ударьте.

Мужик поднял сухую лесину, глянув вопросительно на Бочарова.

   — Давай, — сказал тот, — бей покрепче.

Мужик размахнулся и ударил в ствол. И сразу же над лесом взметнулись голоса невидимых до того птиц. С сосны, в которую ударил ватажник, сорвалась с заполошным криком кедровка, чуть в стороне застрекотала, затрещала сорока и громко заорала ворона. Голоса пошли гулять меж деревьев, извещая всех и каждого, что в лесу объявились шумные, беспокойные гости.

Бочаров с минуту слушал тревожные голоса лесного народа и, откачнувшись от ствола, сказал:

   — Ну, дай Бог ноги. Теперь мы в догонялки с индейцами играть будем. — Улыбнулся невесело, не в силах унять одышку.

Капитан задумал увести индейцев за собой и тем самым дать ватаге уйти от преследования. Он знал, что лесные охотники услышали тревожные птичьи голоса и сейчас спешат вниз по реке, считая, что птицу вспугнула ватага.

Паруса в море увидел глазастый Кильсей. За рябью волн вдруг помнилось ему белое. Кильсей отбросил со лба волосы, глянул пристальнее. От глаз к вискам в чёрной от загара коже прорезались морщины. В сини волн отчётливо выказался белый клин. Кильсей всадил топор в бревно, ступил повыше на срубе, потянувшись всем телом к морю. «Никак, судно?» — подумал несмело.

   — Ты что, Кильсей? — удивлённо спросил работавший рядом мужик. — Аль увидел чего?

   — Постой, — досадливо отмахнулся Кильсей, — постой.

Голос выдал волнение.

Паруса выплыли из-за горизонта и засветились в лучах поднимавшегося солнца. По всему берегу полетело:

   — Паруса! Паруса! Мужики, паруса!

Ватажники побросали работу. Головы повернулись к морю. Радостно распахнулись глаза.

Баранов с мужиками, размеряя место под головную башню крепостцы, ковырялся в глубокой яме и голосов не услышал, но прибежал Кильсей и крикнул ещё издалека:

   — Паруса, Александр Андреевич, паруса на море!

Срываясь каблуками ботфортов с краёв ямы, Баранов выскочил наверх.

Судно не ждали. «Почему, откуда судно?» Баранов метнулся взором по морю.

   — Да вон, вон, — нетерпеливо подсказал Кильсей и ткнул рукой, — правее взгляни.

Корабль шёл к острову полным ходом.

Увидев его, Баранов увидел и то, что по всему берегу к причалу бежали мужики. Кубарем слетали со срубов недостроенных изб, прыгали через нарытые тут и там ямы. Великой радостью было судно с Большой земли. Баранов, увлечённый общим порывом, тоже было шагнул к берегу, но Кильсей его остановил. Вглядываясь в подходивший к острову корабль, он вдруг настороженно сказал:

   — Флаг-то, флаг не наш. Испанцы это!

Флаг испанский разглядели теперь и мужики. Толпа ватажников отхлынула от причала.

Баранов, застёгивая на камзоле пуговицы ставшими вдруг неловкими пальцами, коротко распорядился:

   — Пушкарей собрать! Всем, у кого ружья, ко мне. Ах ты, — выругал себя, — раскорячился: радость! Как это сразу не понял — не время судну из Охотска прийти. — Крутнулся на каблуках к Кильсею: — Поторопи людей.

Кильсей опрометью бросился к пушкам.

Судно не успело войти в гавань, как всё переменилось на берегу. То стучали топоры, визжали пилы, звонкими ударами по металлу сыпало из кузницы, летела земля, выбрасываемая из ям, но разом стихли топоры, унялись пилы, замолкла кузница, а из ям вдоль берега теперь выглядывали стволы ружей да головы ватажников, готовых при нужде открыть пальбу.

Иннокентий Карташев, иркутский пушкарь, в прошлом годе сбивший с пиратского корабля грот-мачту, держа в руках зажжённый фитиль, глянул на Баранова. Александр Андреевич заметил: зубы у мужика оскалены, в глазах прыгают чёртики. Управитель махнул рукой. Иннокентий приложил фитиль к запалу, и пушка, подавшись назад и зарываясь сошниками лафета в землю, выбросила белый сноп дыма. Выстрел хлёстко ударил в уши.

Баранов приложил подзорную трубу к глазу и увидел, что на «испанце» матросы побежали по вантам. В следующую минуту паруса упали, и судно, изменив курс и так и не войдя в гавань, прошло ещё три, четыре кабельтовых вдоль берега и стало. С борта в море нырнул якорь. Сильные стёкла подзорной трубы позволили Баранову разглядеть, как вскинулась вода от его удара.

   — Вот так-то лучше, — удовлетворённо сказал стоящий рядом с Барановым Кильсей, — на якорь стали.

Александр Андреевич вдавил окуляр подзорной трубы в глазницу, стараясь получше разглядеть непонятное движение на палубе «испанца». Наконец увидел: на судне подали к борту и начали спускать на воду шлюпку.

Кильсей, и без трубы разобрав происходящее на «испанце», озабоченно повернулся к Баранову.

   — К нам, видно, на переговоры, — глянув на управителя, добавил: — Александр Андреевич, ты бы камзол переодел. Весь в смолье. Вроде бы негоже так-то.

Баранов отнял трубу от глаза и впервые с того момента, как тревога подняла ватагу, улыбнулся:

   — Ничего, — сказал, — ничего. Пущай видят, что мы в работе. Это, брат, никаким переговорам не мешало. Вот ежели бы они за бездельем нас застали — то другое.

Шлюпку спустили на воду, в неё спрыгнуло несколько человек, и на солнце вспыхнули поднятые вёсла. Набирая скорость, шлюпка пошла к берегу.

Баранов оглядел берег. Вдоль гавани чёрными провалами обозначились ямы, тянулись к небу срубы подведённых под крышу изб, а главное, поднимаясь уступами, явно выказывали себя форты будущей крепостцы. Всё это вместе отчётливо выдавало широко и крепко строимый город. Улицы даже обозначились, входные ворота, дорога к причалу. Нет, не зимовье это было с вросшей в землю кривой избёнкой, не случайное поселение, поднятое абы только голову от непогоды спрятать, не временное жильё, когда хозяева воткнут палку да навалят на неё шалаш, а сколько он простоит — о том и заботы ни у кого нет, но надолго, а может и навсегда строимый оплот российский на дальнем острову. Он откашлялся солидно, глянул на Кильсея, сказал:

   — Ты тоже прибодрись! Орлом, орлом выглядывай. Чего сутулишься? Ты за державу выступаешь. Понял? — и руку кверху вскинул, потряс ею, словно вздымая великое. — За державу!

Иннокентий Карташев, услышав слова о державе, озабоченно спросил:

   — Александр Андреевич, а может, ещё раз, — и показал дымящим факелом на пушку, — для острастки?

   — Не балуй, — серьёзно ответил Баранов.

Шлюпка подходила к берегу, и уже можно было разглядеть, что на кормовой банке сидят двое в мундирах. Под лучами солнца на одном из сидящих вспыхнули слепящими искрами раззолоченные пуговицы мундира.

   — Капитан небось, — предположил Кильсей.

Шлюпка ткнулась в берег. Из неё ловко выскочили два матроса, подтянули повыше на гальку. Затем полез через борт тот, кого Кильсей принял за капитана. За ним торопился второй. Баранов чуть тронулся с места и остановился.

Двое на берегу огляделись и пошагали прямо к управителю.

Вперёд выступил второй, державшийся в шаге за плечом капитана (Кильсей оказался прав, форсун с золочёными пуговицами и в шляпе с яркими перьями оказался-таки капитаном).

   — Мы счастливы приветствовать, — сказал он по-русски, с каким-то странным акцентом, — российских людей. Я серб, служу на испанском судне. Вы понимаете мой язык?

   — И мы приветствуем испанских мореходов, — ответил на то Баранов, — а язык твой изряден. Понять можно. — Кивнул приветливо сербу.

Тот радостно улыбался. Капитан же внимательно и настороженно оглядывал берег, и широкие брови его удивлённо ползли кверху. Наконец он повернулся к толмачу и быстро сказал несколько фраз. Серб перевёл:

   — Русские широко строятся, не думают ли они заложить здесь город? Сей край суров и для жительства непригоден.

   — Почему же, — ответил Баранов, — непригоден для жительства? Мы и рожь, и овощи на Кадьяке выращиваем. Урожаи, не в пример другим землям, здесь весьма хороши.