– Возьми, – вглядываясь в мои помутневшие глаза, настаивала мама. – Мы много куда должны. Не будут лишними.
– Мам, – начала я, но голос сорвался. Помолчала и попробовала снова. – Мам, я нашла новую работу. Платят триста доунов в день.
Камэла опустилась обратно на стул и прижала руку к груди. На лице отразилась целая гамма эмоций, от удивления до вязкого страха.
– Что же это за работа такая? – тихо поинтересовалась мама.
– Ничего криминального. Правда, – вглядываясь в карие глаза матери, заверила я. – Я должна помогать мужчине…
– Мужчине… – прошептала мама.
– Да, ну дослушай. Он инвалид. То есть временно не может ходить… То есть может… Но с великим трудом. Я должна сопровождать его на стадион. Сумку носить, ну и по мелочи…
– И за это – триста доунов? – не веря, прищурившись, спросила чуткая до вранья женщина.
– Мам, он богатый. Живет в угловой высотке. Ему эти триста доунов – ничто, – стараясь не отводить глаз, уверенно отрапортовала я, умолчав о переодеваниях.
Мама промолчала, но все так же недоверчиво смотрела на меня.
– Так что не надо больше этих коннекторов, – указав рукой на гору деталей, попросила я.
– И надолго эта твоя новая работа? – спросила мама. А я… Хотела бы я сама знать ответ на этот вопрос.
– Не знаю, – честно, скривившись, ответила я.
– Ладно. Переодевайся и садись. Сейчас чаем напою. А график какой? – пустилась в расспросы мама, одним уверенным движением смахнув детали со стола в картонную коробку.
– В шесть утра и вечера. Каждый день. По три часа, – прокричала я из комнаты, натягивая сухую футболку и просторные домашние шаровары. Прошаркав тапочками по и без того истертому полу, я опустилась на табурет.
Камэла поставила передо мной бокал и насыпала туда ложку заварки. Я принялась разглядывать узор, сложенный из упавших пока еще сухих чаинок.
– Ну, а с остальной работой что будешь делать?
– Кинотеатр закрылся на реконструкцию. Просили больше не приходить. А с Санти я поговорю. Может, удастся взять отпуск.
Мама подошла к столу с исходящим паром чайником и налила в бокал дымящийся кипяток. Чаинки взвились и снова улеглись на дно. Перед моим носом на столе появилась тарелка с недоеденными вчера блинами.
– Зачем? Оставь карапузам, – отодвинула тарелку я.
Камэла придвинула ее обратно.
– Ешь. И так без слез не взглянешь. Худущая. В чем только душа держится. – Мамина рука легла на мою взъерошенную влажную макушку и бережно пригладила волосы. – Ешь давай, – скомандовала женщина и села напротив.
– Есть, товарищ главнокомандующий, – козырнула я, и мы обе засмеялись.
– Ну, а кто этот твой новый работодатель? – прищурившись, все еще улыбаясь, спросила мама.
– Кентанец, – сквозь недоеденный блин промямлила я.
– Вот ведь повезло, – протянула женщина.
– А что? – поинтересовалась я.
– Вредные они. Всю кровь из тебя выпьет.
– Ну, было бы что пить, – пробубнила я, подтягивая к себе еще один блинчик.
– И то верно.
Сегодня в кои-то веки высплюсь. Хотя странно было находиться днем дома и тем более странно ложиться спать.
– Мам, разбудишь через три часа. Схожу с тобой в детский сад, а потом зайдем к Санти. Все-таки поговорить надо с глазу на глаз. Не телефонный это разговор. И обидеться может.
– Спи уже. Не волнуйся. Разбужу, – откликнулась с кухни мама. И что-то приглушенно звякнуло, следом послышалось шипящее явно нецензурное слововыражение, а затем тишина.
Опять за старое. Я улыбнулась. Ничем ее не уговорить. Обсыпь золотом, все равно за свои железки хвататься будет.
Вязкий душный сон, в котором я опять не могла найти одну из своих рук. Странно, конечно, но, видимо, так тело реагировало на насильный разрыв священной связи. Три года прошло, а боль все не проходит.
От поисков своей потерянной конечности меня отвлек прожужжавший коннектор, который перед тем, как лечь, я предусмотрительно сунула под подушку. Из трех запланированных часов сна прошло только два. Но мне хватило. Весьма бодро себя чувствовала, несмотря на эмоциональное напряжение от пережитого кошмара.
На мониторе устройства мигало сообщение – «одно новое письмо».
Открыла, ожидая увидеть очередную рекламу, но обманулась в ожиданиях. В строке отправителя значилось: «Стадион. Отдел по набору персонала. Контактное лицо – Пиксли Кроун».
И дальше:
«Матильда Свон! Я от лица всего нашего персонала рад приветствовать вас в числе возможных претендентов на место тренера…»
Я как-то саркастично хмыкнула и продолжила читать, пропуская ненужные расшаркивания и перечисления привилегий, которых я удостоюсь, если все-таки стану тренером.
«…тест представляет собой одно или несколько испытаний, это выбирается по вашему усмотрению.
Так как вы показали небывалые результаты в скорости, то и испытания будут проверять вашу ловкость и скорость реакции. Если вам удастся набрать балл, близкий к максимальному, мы…»
Бла-бла-бла…
Где тут про сами испытания:
«…уклонение от летящих предметов…»
Не вопрос. Так, а дальше:
«…поймать как можно больше запущенных в вас снарядов…»
Не густо. Пройду оба. А что насчет работы тренера? Честно сказать, учитель из меня не особо хороший. А точнее – никакой. С малышами домашнее задание делает мама, потому что от меня пользы ноль. Мне легче самой все сделать, чем объяснить ребенку, как это делается.
«…Понимая, что опыта работы у вас пока нет, руководство стадиона может предложить вам следующие формы проведения занятий: поединок и соревнование.
Вариант „поединок“ заключает в себе суть боя, но без применения силы. На спины противников наносятся специальные отметины, прикосновение к ним означает поражение. Поединок длится до тех пор, пока один из соперников не коснется метки своего оппонента.
„Соревнование“ – парный бег или же иные виды упражнений, в которых вы соревнуетесь на скорость или ловкость. Не подразумевает непосредственного физического контакта…»
Ну, на первый взгляд все выполнимо. Попробую, а там посмотрю…
В конце письма этот самый Пиксли Кроун очень просил сообщить в ответном письме удобное для меня время прохождения теста. Подумав, пролистала письмо, уточнила время работы стадиона – круглосуточно. И, решив не затягивать с этим делом, указала сегодняшний вечер в полдесятого. Провожу кентанца домой – это девять вечера, и минут двадцать на дорогу, так что еще десять минут останется на «сосредоточиться».
Поднялась с матраса, расстеленного прямо на полу. Кровати у меня своей не было. Мама спала на диване. Дети в раскладных креслах. На этом место в квартире заканчивалось, да и мебель тоже. Матрас я стелила почти в проходе, так что, когда лежала, мои ноги выглядывали в коридор. Свернула одеяло, положила на диван. Туда же закинула подушку. Подняла матрас и прислонила к стене. Все. Уборка закончена.
– Мамуль… – выходя в коридор, зевнула я.
– Что? – мама сидела за столом и перебирала гречку. Качеством та не отличалась, и среди крупы в обильном количестве встречались мелкие камушки и перемолотые сушеные бустылы растений.
– Дождь закончился? – придирчиво оглядывая свою потрепанную обувь, которая серой массой сейчас сушилась на батарее, с надеждой спросила я.
– Моросит, – отозвалась мама.
Вот ведь… Я поморщилась и очень-очень сильно пожелала, чтобы подошва не отвалилась сегодня. Только не сегодня.
– Приму душ, – сообщила я задумчиво копошащейся в крупе матери. Та кивнула, не поднимая на меня глаз.
Помыла волосы. И окатилась сама. Вода, текущая из крана, особой теплотой не отличалась – это все моя экономия. Детей я, конечно, мыла в теплой воде. И маму заставляла прибавлять градусы на котле, когда она собиралась мыться.
А сама… Мне и так сойдет. Бодрит. Хорошо так бодрит.
