Марица, разносившая вино, прыснула, и это глубоко задело младшего из братьев, которому часто снился по ночам этот бесенок с ямочками на щеках.
- Видели! - огрызнулся младший, потому что нельзя было и это еще проглотить.
- Га! - завопили в один голос конокрады. - Так почему до сих пор жеребец Айдозлы-паши жует овес и бунтует в конюшне у вас под самым носом? Если видели плачущую лошадь, почему не освободили ее, почему опозорили наше святое ремесло?
- Хозяин того жеребца - наш близкий родственник, - рассудительно заметил старший из братьев.
- Ну и что? - возразил Ободранный Петух. - Кто сказал, что у родственников угонять лошадей не полагается? Да с родственников мы все и начинали!
- К тому же дом родича стоит в поле, закрыт со всех сторон. Его прозвали в селе глиняной крепостью.
- Дурья ты башка, откуда легче угнать коня, - спросил Цыганская Серьга, - из одиноко стоящего в поле домика или из середки большого села?
- Есть там еще одна сложность... - подпустил было тумана младший из братьев.
- Какая сложность?
- Там целая псарня...
Старая корчма "Ла Марица" тряслась от хохота. Братьев Крунту буквально выперли за дверь. Когда они, возвратившись, попытались вернуть честную компанию к разговору о двух пропавших кобылицах, им, помимо огромного морального ущерба, пришлось понести некоторый физический урон. Особенно на долю младшего, который малость зазевался, выпало много пинков, так что, выехав из Могилева, он сидел в седле совсем уж на боку.
Они возвращались униженные, опозоренные и за всю дорогу не проронили ни слова. Подъезжая к ущелью, лошадь старшего сама свернула к разоренному тайнику. Видимо, это была умная лошадь и знала, куда везти хозяина, когда он у нее совсем уж падал духом. А может, этой неглупом лошади припомнилось, что где-то там должен был остаться еще кувшин вина, припрятанный на самый-самый черный день. Как выяснилось, лошадь оказалась права.
Расседлав коней, собрав хворосту, братья развели костер и достали тот единственный кувшин. Сидя у огня, они пили горькое вино, оставленное на самый-самый черный день, и каждый думал свою черную думу. Наконец старший из братьев, которому на роду было написано подавать голос первым, вздохнул:
- Жеребца у Тайки так или иначе, а угнать придется. Без этого мы не сможем встать на ноги.
- У него угонишь, как же.
- И все-таки, - сказал старший, - мы на это пойдем. Без денег жить тяжело, но можно. Без хлеба жить еще тяжелее, но тоже можно. А вот без того, чтобы угнать чужую лошадь, без этого, братья мои, жизнь совершенно немыслима!
- Надо с кем-нибудь войти в пай, - заметил средний. - Втроем не одолеем.
- Можем одолеть, - предположил младший, - если связать себя святой клятвой.
- Давай, - согласился после некоторого раздумья старший. - Клятва поможет нам в трудный час.
Младший, в обязанности которого входило сочинение разных клятв, перекрестился и произнес:
- Клянемся правым берегом Днестра...
- Нет, - сказал старший, - сначала нам нужно отвоевать свою долю, чтобы потом иметь право на такую клятву.
- Тогда - пусть одинокая могила нашей покойной...
- Нет, - запротестовал средний, - матушку ты не трогай. Она всегда была в стороне от наших дел. Отец, уходя на самые рискованные дела, никогда ни словом...
- Клянемся... - опять начал было младший, мучительно при этом соображая, чем бы таким поклясться, и, пока он соображал, откуда-то сверху, с уходящей ввысь громады чуть слышно донеслось:
- Котлами преисподней...
- Ты что? Хочешь нас угробить?!
- Это не я сказал! Это оттуда, сверху.
- Ты чего городишь, дурень!.. Что значит - сверху!
- Тсс! - цыкнул на них средний и, вскарабкавшись на выступ за их спиной, с которого виднелась вся вздыбленная громада, напряженно во что-то всматривался. Он долго изучал все наросты на высившейся перед ним стене, все трещины, складки и, вернувшись к костру, сообщил старшему:
- Как перед богом скажу, еще в прошлый раз, когда мы приходили за кобылами, мне показалось, что оттуда, сверху, кто-то за нами следит.
- Откуда? Из Драконовой пасти?
- Угу. Я давно догадывался, что там кто-то живет. Как-то ночью собственными глазами видел искры - не иначе огонь высекали.
Оставив костер, все три брата взобрались на выступ и принялись изучать то, что в Околине и во всех близлежащих селах называлось Драконовой пастью. Дело в том, что северная часть этой каменной громады, суживаясь, уходила вверх и своими очертаниями напоминала какое-то странное чудовище, поднявшееся над всеми приднестровскими холмами, чтобы осмотреть свои владения. Наросты на этой скале похожи были на скулы, узлы в каменных наслоениях шли вместо глаз, еле видневшиеся сверху чахлые деревца напоминали растительность на голове, а вот то, чего чудовищу еще не хватало, появилось с помощью человека.
В раннем средневековье много странствующих монахов подолгу живали в днестровских долинах, облюбовав каменные громады ракушечника главным образом потому, что в них легко было вырубить себе келью, маленькую часовню, а то и небольшую церквушку. Места здесь были в ту пору совершенно пустынные, дикие, и, чтобы защитить себя от зверя или недоброго глаза, одинокие монахи долбили себе кельи в самых невероятных местах. Одному из них пришла даже в голову мысль поселиться в утробе этого дракона, и там, где, сообразно человеческому разумению, должна быть пасть этого чудовища, появилось маленькое сводчатое окошко, снизу казавшееся совсем крохотным, а на самом деле, как утверждали многие, оно было в человеческий рост.
Много сотен лет легенды и были северной части Молдавии окутывали дымом эту Драконовую пасть, и немало сельских мудрецов пытались разгадать, каким это образом одинокому монаху удалось там, посреди скалы, вырубить себе келью. Ведь, надо думать, за что-то он держался, когда бил молотком! Каким-то образом он попадал туда к себе по вечерам и как-то по утрам оттуда уходил...
- Эй ты. - крикнул старший из братьев на всю ту каменную громаду, покажись!
Крикнул больше так, для острастки. Каково же было их изумление, когда в сводчатом окошке показалась такая же маленькая, как и само окошко, человеческая фигурка,
- Мир вам! - донеслось из Драконовой пасти, и этот одинокий голос так загрохотал по ущелью, точно небеса обрушились на землю.
- Низко кланяемся тебе, отец, - в некотором смущении ответил старший из братьев. - Спустись к нам, люди мы добрые...
Змейкой брошенная из окошка веревка взвилась, потом повисла вдоль побуревшей скалы. Они и охнуть не успели, как рыжеватый монах дикой кошкой спустился к ним. Достав ногами землю, он поколдовал над своей веревкой, и вдруг она оттуда, сверху, отошла, точно кто-то бросил ему конец. Аккуратно намотав ее на руку, как обычно крестьяне наматывают вожжи, рыжий монах, чуть откинув назад свое крепкое, пружинистое тело, точно целился во что-то, воскликнул:
- Матерь божья, да у вас тут пир горой! Пригласили бы, что ли, к огоньку! Может, даже винцом угостите? Правду сказать, совершенно окоченел в той каменной утробе.
- Чего вас туда занесло?
- А молился.
- Тут на земле мало места для молитв?
- Места много, да покоя мало. Сказано в святом писании: оставь суету за порогом своего жилища, закрой дверь, встань на колени и вникни в самого себя...
Братья Крунту смотрели на него как на привидение - никто и никогда еще не видел живого монаха, вылезшего из Драконовой пасти. Что-то в этом было сверхъестественное, и старший из братьев, преодолевая смущение, вызванное столь неожиданным знакомством, спросил:
- Отец, как вы спускаетесь оттуда, мы уже видели. А как попадаете обратно? Веревка же у вас?
- С божьей помощью, - уклончиво ответил монах.
Голос у него был густой, зычный, чуть-чуть с хрипотцой, как бы немного простуженный. Средний из братьев долго прислушивался к этому чуть простуженному голосу, после чего спросил:
