- Я не знаю, - покачал головой Сандольфон.
- О, это очень затрудняет дело, - сказал человек за конторкой, наморщив лоб. - Возможно, это Люций Т.Смит. Его заявление лежит очень давно. Я случайно запомнил его имя, потому что он недавно был здесь и устроил пренеприятную сцену. Как будто мы могли что-то сделать, когда фонды почти полностью израсходованы, да еще и инструкция у нас - в первую очередь давать пособие семейным. А Смит, видите ли, был холост. Естественно, сэр, его заявление дожидалось своей очереди. Так что это не наша вина.
- Но тогда чья же? - устало спросил Сандольфон.
Человек испуганно взглянул на него:
- Должен ли я отвечать на этот вопрос, сэр?
- Да, - сказал Сандольфон.
- Конечно, сэр, вы понимаете, что я никого не собираюсь критиковать, но если бы они давали нам достаточно фондов, мы бы могли позаботиться...
- Они? - спросил Сандольфон.
Человек испугался еще больше.
- Это... ну... администрация, - прошептал он. - Но это останется между нами, не так ли, сэр? Это ведь вы спросили меня.
Сандольфон коснулся лба человека пальцем, чтобы изгнать сотрясающий его, отвратительный страх, ибо для ангела любой страх, кроме страха перед Господом, есть зло, и все зло проистекает из страха. После этого он исчез, оставив человека с открытым от изумления ртом.
Вслед затем Сандольфон связался с соответствующим небесным департаментом, где дежурный ученый ангел, сверившись с большим справочником, сообщил ему, что термин "администрация" в приложении к человеческому правительству означает обширный и сложный конгломерат исполнительных органов. Это привело Сандольфона в смятение, но он тут же успокоился, услышав, что во главе всей администрации стоит один человек. И он узнал вместе с другими существенными сведениями, собранными ангелами-регистраторами в их неустанном труде, где можно найти этого человека.
Теперь Сандольфон пришел к выводу, что этот человек - глава администрации - может справедливо быть наказан из-за несчастья Смита, ибо ему были вверены власть и деньги, которые могли спасти Смита. Поэтому Сандольфон явился этому человеку, которого он решил обвинить невидимо и хитро, в виде укоров совести, чтобы тот не мог уйти от ответственности, спрятавшись за слова.
Человек этот находился в своем кабинете и писал, как увидел Сандольфон, заявление для прессы. Заявление гласило:
"Положение страны при нынешней администрации все время улучшалось. Мы с уверенностью заявляем, что уровень жизни сейчас выше, чем два года назад, выше, чем в любой другой стране..."
Сандольфон, выступая как голос совести, сказал:
- А Смит мертв. Он умер в глубоком уничижении, потому что фонды его обеспечения были недостаточны и его заявление было оставлено без внимания. Это твоя вина. У тебя были власть и деньги, чтобы помочь Смиту.
Человек с отвращением швырнул на стол ручку и заговорил вслух.
- Ну почему, - сказал он, - меня преследует эта сентиментальность, достойная школьника? Какая разница, одной жизнью больше или меньше, когда речь идет о грандиозном плане?
- Каком еще плане? - спросил Сандольфон-совесть.
- Ну как же? - сказал человек, разговаривая сам с собой, - ты что, забыл? Мой план помочь Смиту и всем другим. Он состоял из двенадцати основных разделов, стоимостью в среднем по миллиарду долларов каждый.
И он стал мысленно повторять себе этот план, в то время как часы в углу своим неусыпным ходом отмечали течение времени.
Наконец Сандольфон, зевнув, заметил:
- Я ничегошеньки в этом всем не понимаю. И не верю, что понимаешь ты. Сознайся. Ты мог помочь Смиту. И все же он умер несчастным. Это твоя вина.
Вдруг человек закрыл лицо руками.
- Нет, нет, - простонал он тихо, - нет. Это не моя вина. Почему они не могут оставить меня в покое? Они упрекают меня за все. Они ждут, чтобы я был всем - экономистом, вождем нации и Бог знает кем еще. Но все это слишком необъятно, и оно вышло из-под контроля. Я стараюсь, но могу только что-то сделать, что-то исправить там, в то время как все течет само по себе, по инерции. Все так страшно сложно. Если я помогу Смиту, то процентная ставка по ближайшему займу возрастет - или еще что-нибудь в этом роде. Кроме того, еще этот сдвиг вправо в общественном мнении. Я не смею потратить больше денег на помощь Смиту до того, как пройдут следующие выборы. Это же совершенно ясно.
- Но Смит-то умер, - повторил Сандольфон-совесть.
- К черту Смита! - вскричал человек про себя. - Если бы эти радикальные интеллектуалы, которые пристают со своим Смитом, сами бы взялись за эту работу, они быстро прекратили бы свое критиканство. В самом деле, это их вина. Если они так добросердечны и так мудры, почему они не сотрудничают со мной, почему не помогают мне? Почему, например, человек вроде Партингера, которого все считают таким проницательным, - почему он не занимается ничем, кроме критики? У меня широкие взгляды. Никто не может обвинить меня в ограниченности мышления. Я наверняка выслушаю конструктивные практические предложения. В том, что никто так и не смог спасти Смита от его несчастий, виноваты такие люди, как Партингер.
Он снова взялся за перо и начал быстро строчить дальше:
"Если бы злоязычные критики правительства хотя бы раз взяли на себя труд ознакомиться с его внутренними проблемами..."
Глубоко озадаченный Сандольфон удалился, а после долгих поисков обнаружил окруженный деревьями коттедж, где человек, именуемый Партингером, лежа в кровати, размышлял при бледном холодном свете луны, струившемся через окна. Вся комната была заставлена полками с рядами книг, среди которых были: Партингер "Социальные аспекты теории коллективизации"; Партингер "Заметки по философии плановой экономики"; Партингер "Деньги, кредит и счастье людей" - и с прочими подобными заглавиями, которые произвели на Сандольфона глубокое впечатление.
Желая снискать уважение такого человека, Сандольфон вошел в его мозг и обратился к нему под видом его собственной мысли:
- Смит умер в нищете. И вина за это лежит не на том человеке, который резко говорил с ним, и не на той женщине, которая отказала ему в крове, и не на тех людях, которые выгнали его с работы и не дали ему денег.
- Правильно, - подумал в ответ Партингер, - потому что они, как и Смит, рабы системы.
- Точно так же, - продолжал Сандольфон-мысль, - вина не лежит и на человеке, управляющем государством; он сбит с толку и устал от своих обязанностей, с которыми не может справиться.
- И это верно, - самодовольно размышлял Партингер. - Он просто ограниченный политический оппортунист. Он не философ и не социолог, как я.
Сандольфона ободряло такое понимание, которое, казалось, сулило окончание расследования.
- Но тогда, - сказал он, - в несчастьях Смита виноваты вы. Ибо если бы вы, с вашим гражданским умом, согласились бы научить этого человека в администрации, как помочь Смиту, предложили бы лучший план помощи Смиту, Смит был бы избавлен от своих несчастий.
Партингер рассмеялся.
- Дурацкая мысль, - заметил он самому себе, - наивная мысль. Как будто любой план, даже мой план, мог бы помочь кому-нибудь. Если бы даже политики рассмотрели мой план, если бы они даже приняли его, что уже совершенно абсурдно, спасти Смита все равно было нельзя. Поскольку суть любого разумного плана помощи Смиту заключается в том, чтобы Смит, в первую очередь, сам помог себе. Он должен, прежде всего, стать сильным, отказаться голодать, не допустить, чтобы его лишали права и оскорбляли. Он должен бороться за свои права. Он и его товарищи должны, прежде всего, смело объединиться.
- Но то, что вы проповедуете, - это же явная революция, - сказал, ужаснувшись, Сандольфон, ибо он узнал в этих словах эхо тех далеких, потрясших всю Вселенную призывов, которые он когда-то слышал от пламенного Люцифера перед тем, как этот гордый ангел был низвергнут с Небес.
- Не могу понять, что со мной творится сегодня, - размышлял между тем Партингер. - Все эти банальные мысли. Это все от второй порции рыбы. Как будто на слове "революция" сегодня стоит какое-то клеймо. Как будто коллективные действия для самозащиты могут как-то истолковываться любым современным мыслителем...
