Каркаров отличался четким умом и его сразу удивила та странная одержимость Лорда отпрыском обычной во всех аспектах семьи Поттеров. Но теперь, вслушиваясь в шипение мальчика, посмотрев на его искрящиеся зеленые глаза, в голове директора Дурмстранга выстроилась вся картина целиком. И он стал задаваться вопросом, а не за свое ли наследство боялся Темный Лорд, когда погнался за годовалым ребенком, а не из-за какого-то глупого пророчества, как говорил всем упивающимся! Не за свое ли главенство Рода Слизерина боялся он и поэтому пошел убивать в ту ночь Хэллоуина Гарри, а не второго ребенка Пророчества, как-там-его-звали Лонгботтома?

Или все это были праздные домыслы и выводы воспаленного неожиданностями мозга самого Каркарова?

Наконец, директор Дурмстранга решил, что, вероятней всего, мальчик является не бастардом Блэков, а в действительности он и есть Гарри Поттер, враг его Лорда. Люциус и Нарцисса соврали ему, что в школу в следующем году к нему придет учиться их племянник, внебрачный сын Регулуса, Гарольд. Посмотрим, посмотрим.

Соврали - соврали, но как, КАК такое вообще было возможно, чтобы эти двое могли бы снять Метку, выжженую самим Темным Лордом?

Внезапная огненная боль прервала не только рассуждения, но и дыхание мужчины. Перед глазами заиграли цветные круги кроваво-красной тональности и он утонул в море боли, потеряв сознание.

Отключка "пациента", после перехода за порог боли, не остановила колдующих детей. Они продолжили начатое, потому что припадок шел им только на руку. Не рассеиваясь на болевые переживания своего будущего директора, они могли спокойно, без необходимости щадить его, видавшего в своей жизни немало чужой боли, освободить мужчину от рабской метки.

Девочка продолжила петь, мальчик - шипеть, пока змейка не пошевелила головой и не выползла изо рта черепа метки. Под звуки манящего шипенья, выходящего из уст говорящего, змейка медленно-медленно поползла по бледной коже мужчины к костяном кольцу на пальце его руке. За ней потянулся шлейф черной краски, медленно освобождая предплечье от клеймящей татуировки Волдеморта.

После того, как уставшие во время ритуала дети закончили свое колдовство, на руке Каркарова не осталось никаких следов того, что на чистой белой коже час назад существовала уродливая татуировка организации Пожирателей Смерти. На пальце левой руки матово чернело ранее желтоватое костяное кольцо, наподобие того, что было показано гостю на пальце Люциуса Малфоя...

***

Отдохнув ночью в одной из гостевых комнат мэнора, Игорь Каркаров проснулся странно бодрым перед самым восходом Солнца. Открыв широкостворные двери к небольшому круглому балкончику, он вышел наружу, чтобы встретить первые лучи позднего лета. Горизонт обрамлял Пояс Авроры. Сегодня ожидалась прекрасная для Британии погода.

Босые ступни дрогнули, дотронувшись до холодного мрамора, но это неожиданно доставило ощущение счастья повеселевшему магу.

Кто-то кашлянул за спиной гостя и он быстро повернулся. Тот эльф, который встретил его прошлым вечером в приемной комнате с включенным в сеть камином. Белая шелковая накидка сверкала багрянцем под лучами восходящего Солнца.

- Мистер, хозяин Люциус пригласил вас в свой кабинет, - хлопая ушами, маленькое создание старалось точно передать слова Люциуса. - Приглашает вас немедленно, как проснетесь. Вы уже проснулись, можете следовать за мной.

- Немедленно? Но я не совершил утренний туалет, я только что... - начал удивляться Каркаров, но его прервали.

- Добби подождет, пока уважаемый гость посетит ванную и оденется подобающе.

Огромные глаза домовика смотрят уверенно, полны странным для этих созданий сознанием собственной значимости и это настораживает волшебника. Но он здесь гость, поэтому лучше помалкивать и особо не проявлять любопытство.

***

Коринф, древность.

Громко жаловался Креонт на свое горе, бросался к бездыханной дочери, обнимал, целовал ее и плакал. Его принцесса, его дочка-красавица, цветок его дворца - мертвая, изуродованная. Ее огненные локоны пали жертвой пламени, ее алебастровая кожа покрылась огромными, источающими гной волдырями...

Напрасно отец плачет и призывает ее восстать, назад, в мир живых, ее уже не вернуть и надо готовить ее уже не к свадьбе, а к похоронам. Кряхтя, Креонт пробует отпустить потяжелевшее мертвое тело дочери, но не может оторваться от него. Так плотно пристало к ткани дряхлое тело царя Коринфа, что никакими усилиями не может старик освободиться от него. Измученный, настолько подавленный силой пагубного волшебства золототканной накидки Медеи, что падает он поверх трупа Главки и жизнь его оставляет. Прибыл и его конец, и Ясон увидел лишь страшно изуродованные волшебным пламенем трупы дочери и отца.

Переживая свою неудачу, сипя скверные слова в адрес своей бывшей жены, он забрал ее подарки и бросился бежать к старому дому, надеясь, что застанет ее там и убъет собственной рукой.

***

Когда дети возвратились из царского дворца, в сердце Медеи началась страшная борьба. Ее сердце жаждало мести, она возжелала, чтобы Ясон страдал, но не только сейчас, а вовек.

Смерть соперницы и ее отца, с которыми вероломный и непостоянный супруг сошелся, давно уже должна была произойти и отчаянный молодожен, наверное, спешит обратно, чтобы наказать ее.

Медея ожидала, что Ясон захочет ее убить, поэтому она заранее подготовилась к этому моменту.

Страданий мужчины из-за смерти молоденькой любимой и ее отца было Медеи мало, чтобы потушить воющий в ней ураган ненависти.

"Чего хочу я? - думала горюющая женщина. - Быть посмешищем, оставить неверного супруга ненаказанным, бежать? Нет! Я не должна трусить, не должна колебаться. Призываю подземных богов мщения, я должна разорвать сердце Ясона, наши дети должны умереть! Я их мать и сама позабочусь о них, не оставлю я их своим врагам на посмешище. Я их родила, я сама их и убью!"

- Придите ко мне, дети! - сладким голосом позвала она сыновей, пряча в складках хитона острый кинжал. - Дайте своей матери щечки, чтобы она поцеловала их.

Ничего не подозревающие малютки бросились в объятья своей матушки, но их встретило холодное острие, которое выцелило маленькие сердечки. Жалобный вой бедняжек не остановил ее твердую руку, когда металл разрывал грудь мальчиков.

Дело совершено, но достаточно ли оно, чтобы ненавистный муж страдал до конца дней, сожалея?

Или, убив Медею, женится на другой, породят новых деток и скорбь утихнет?

Тут нужно придумать что-то еще страшнее. Подумав немножко, тронувшаяся умом женщина придумала новую затею, которая так ей понравилась, что на ее лице выступила ужасающая коварная улыбка.

Она быстро принялась за работу.

Большой котел, полный воды, разогрелся над пылающим огнем и уже кипит. В нем, среди овощей, готовятся тельца детей и ждут голодного отца.

А он особо и не опоздал. Прибежал весь заплаканный, голодный как зверь, его глаза зыркают вправо и влево, стараясь найти, что поесть. Охапкой в его руках поблескивает чудная шелковая ткань - чистая, мягкая, и невиданной красоты головной обруч - весь в драгоценных камнях. Нос Ясона сразу чувствует готовящееся на огне яство, и он бросает в углу кухни принесенные из дворца подарки Медеи, про которые она, лгунья, уверяла, что от чистого сердца дарит их его новой невесте.

Запах, доносящегося из котла выталкивает из головы несчастного почти вдовца все мысли и он бросается искать самую большую миску, в которую можно налить себе этой волшебной пищи.

После третьей миски, объевшись вкусным тушеным мясом, его стало клонить ко сну, и он завалился на бок, очистив сознание от утренних тревог.

Во сне к нему вернулась Медея, которая, найдя брошенные в сторонку подарки мертвой невесты, разделась и напялила их на свое загрубевшее после родов тело. Вдруг она стала снова блистать прежней красотой и Ясон, выпучив глаза, почувствовал, что в нем пробудилось желание к ней. Но она остановила его двумя ладонями и с горящими ненавистью глазами оскалилась.