- Есть! - и поднял руку с чем-то резко блеснувшим в лучах восходящего солнца.

Выжрын поднялся, подошел к нему и забрал предмет.

- Ну, ну, - бормотал он, поворачивая предмет в ладони. - С собой таскал. Миниатюризация... Интересно, какая тут может быть мощность? - он вернулся к Смиту и показал ему посеребренный портсигар Шмиги, с уже вскрытым двойным дном и вытащенными на свет электронными платами, что находились под ним. - Может это спутниковая? Как, пан Смит? Не знаете?

- Если его раскрыть, то поверхности должно было бы хватить. Китайцы вообще сейчас разработали в часах. Не знаю, все возможно.

- Ладно.

- Так что? - фыркнул переполненный иррациональным возмущением и горечью Смит. - Он был шпионом, так? Попытался убить вас, потому что так ему, вроде бы, приказали русские? - Он взял шлем, поднялся на ноги. - И передать этого вы, конечно же, мне не позволите?

- Спокойно, чего это вы так орете? Люди еще спят, зачем их будить...

Айен выпустил накопившийся в легких воздух. Только сейчас он понял, что все собравшиеся пялятся на него: те, что сидели над трупом Шмиги, замаскированный Еврей, и Вышел Конь Иной Цвета Огня, и сам Ксаврас. В их глазах он только что свалял дурака.

Смит повернулся и ушел.

Он дошел до опушки леса, и перед ним открылась та же самая котловина, что и вчера вечером, только теперь свет падал с другой стороны, и тени ложились в другую сторону. Он уселся на траву, холодную и мокрую от утренней росы. Его знобило. Внезапно ему захотелось закурить - впервые в жизни Смит почувствовал физический голод никотина. Но, понятное дело, ни одной сигареты у него не было. Он ругнулся и втянул воздух. Потянуло табачным дымом. Айен оглянулся. За ним стоял Выжрын и задумчиво курил.

- Нехорошо вышло.

- Вы все одинаково сошли с ума.

- Я давно уже это подозревал.

Через мгновение Смит расхохотался идиотским смехом.

Выжрын усмехнулся под нос. Подошел, присел на пятки.

- Вы же, наверное, примете благодарность. Только не надо говорить, что не за что, поскольку мне кажется, что моя жизнь чего-то да стоит.

- Это в вас говорит мегаломания, - покачал головой Айен.

- Двести пятьдесят миллионов долларов.

Тут уже рассмеялись оба.

Ксаврас протянул руку.

- Борис. То есть, Антон.

Смит пожал протянутую руку.

- Очень приятно. Что, ожог каким-нибудь боевым газом? - спросил он, указывая подбородком на красную кожу ладоней полковника.

- Это? Нет, это у меня с детства.

У Смита не осталось ни грамма энергии, Выжрын выкачал ее буквально за пару минут; у Айена не было сил злиться на него, проявлять презрение и сопротивляться этим скупым, свежим улыбкам с поморщенного слишком многими ветрами, слишком большим количеством солнца и неизбежных выборов лица. Хватило нескольких слов, нескольких жестов - и желание сопротивляться оставило американца. Он вспомнил диагноз блаженной памяти Шмиги. Свечка. Ее пламя сейчас колебалось в ритм дыхания Ксавраса.

С огромным трудом, но он отвел взгляд от полковника.

- Все-таки, я никак не пойму, - сказал он. - Ну как же он мог быть русским шпионом? Как долго он с вами ходил?

- Почти что с самого начала. Мои люди вытащили его из тюряги во время какой-то политической акции.

- Так что же произошло? Почему сейчас, вот так неожиданно... Нет, это глупо. Ведь он, передавая им координаты для налета, приговаривал к смерти и самого себя, у него не было никаких гарантий, что какой-нибудь осколок не попадет и в него самого. Вед это же лотерея; должно быть, он был самоубийцей.

- Что ж, самоубийцей он был, тут сомневаться нечего. Даже если бы он сегодня меня и убил. Хорошо, даже если и так. Что тогда? Он же прекрасно понимал, что и сам тут же ляжет трупом. У него не было никаких шансов. И тем не менее... Ты пришел вместе с ним. Что он говорил?

- Ничего.

- Не ожидай, будто все поймешь. В настоящей жизни все не так, как в шпионских романах; это, скорее, похоже на игру в кости, чем в шахматы.

- А кто это был, в глухой шапочке? Еврей, или как-то так.

Ксаврас глянул на Смита с каким-то любопытством.

- А Варда вам не рассказывал?

- Абсолютно ничего.

- Ладно. - Выжрын кивнул собственным мыслям. - Тогда полагаюсь на твою честь, что и ты не станешь болтать.

Смит покрылся мурашками. Его честь. Нечто неправдоподобное. Этот человек - все-таки взрослый и понимающий значение высказанных слов - с абсолютной серьезностью ссылается на его честь. Похоже на то, что он и вправду все воспринимает серьезно. Честь чужого человека. Блин, не верится. Ну ладно, вспомни-ка о его договоре с Сетью. Вспомни: четверть миллиарда. Здесь тебе ЕВЗ, тут юристов нет. Придется переставить стрелку собственных мыслей.

- Если с этим связан какой-нибудь страшный секрет, то лучше уж не говори, - буркнул Айен, чувствуя, что валяет дурака; в нем опять начало нарастать раздражение.

Какое-то время Выжрын потратил на раздумья.

- По правде, это уже и не имеет особого значения. - Он стряхнул пепел. - Видишь ли, после тех трех бомб большой большевистской, как вы ее называете, с людьми случились различные странные вещи. Родилось множество уродов - ни тебе человек, ни тебе зверушка; впрочем, ты и сам наверняка это прекрасно знаешь, сюда приезжали со всего света снимать кино и фотографировать. Русским это было на руку, ведь это все были жертвы агрессии капиталистического Запада.

- И этот Еврей... его лицо...

- Вот именно. Но иногда это пробивает и в черепушку.

- Не понял?

Ксаврас сделал странный жест пальцами на уровне виска.

- Ну, это значит, что в головке шарики за ролики... Но случается по-разному. У тех, кто сбежал в Силезию, самым знаменитым наверняка стал Загрутны. Не верю, чтобы ты ничего не слыхал. Ну, это тот, что лечит взглядом. Сейчас он сделался мультимиллионером, разве нет?

Смит вытаращил глаза.

- Смеешься...!

- Ты понимаешь, у Еврея это кое-что другое. У него случаются такие проблески. Он видит... то, что только произойдет.

- Ясновидящий.

- Можно сказать и так.

- Не верю.

- И хорошо. И прекрасно.

- Боже мой, Антон, ведь все это только суеверия. Раз такой тип не похож на человека, так всякий уже сразу начинает воображать, будто это демон или что-то в таком роде. Но ведь это всего лишь радиационные мутации, никаких чудес в этом нет. Загрутны просто шарлатан, он зарабатывает деньги своим уродством, потому что и вправду выглядит чудовищно с этими своими псевдорогами, но во всем остальном, это самый обыкновенный человек. И ваш Еврей тебя дурит, не позволяй себя обманывать!

- Ты посмотри-ка! А ведь можно было поклясться, что там, над ямой, в твоих глазах была ненависть; было видно, что ты меня ненавидишь. Айен, милый - ненавидишь!

Он шипел, пел, шептал, выдыхал это слово: "Ненавидишь!"

И что Смит мог ответить на эти слова? В том мире, откуда сам он был родом, подобные вещи не говорились в глаза другому человеку даже в шутку. Имеются два вида откровенности: одна родом из голливудских бесконечных сериалов, вытаскивающая на экраны обкатанные во фрейдовском сиропе жалкие секреты мелких людишек, самые огромные желания, самые хищнические амбиции, самые мрачнейшие тайны которых способны осточертеть зрителю буквально за несколько минут; и вторая, колючая, мазохистская, заправленная водкой и отчаянием откровенность героев Достоевского, черным, маслянистым потоком выливающих содержимое своих славянских душ до тех пор, пока слушатель, придавленный чудовищным грузом этой кривой словесной пирамиды, не утратит смысл и логику, после чего по пояс, по грудь, по горло не погрузится в теплое, иррациональное сочувствие - имеются два вида откровенности, один хуже другого, но оба неестественные, потому что жизнь - это ни телевизионный сериал, ни русский роман, которые сами по себе тоже ненастоящие. Это было кредо Смита, это было первой заповедью любого журналиста, адвоката, психолога и полицейского: на самом же деле существуют самые различные виды лжи. Тогда с каким умыслом лгал в этот момент Выжрын? А просто ради превосходства, для того, чтобы управлять навязанным Смиту чувством стыда. Айен вычислил это быстро.