В тот день, когда Чарльз Уоллес пошел в первый раз в первый класс, Мег нервничала куда сильнее, чем он сам. Во время последних уроков она никак не могла сосредоточиться, а когда занятия наконец-то закончились, вернулась домой и обнаружила, что у Чарльза Уоллеса вздулась и кровоточит верхняя губа, а на щеке красуется ссадина. Мег охватило ощущение полной безнадежности – и жгучая ярость. Деревенские всегда считали, что Чарльз Уоллес «странненький» и, кажется, немного не в себе. Забирая письма на почте, покупая яйца в магазине, Мег то и дело перехватывала обрывки разговоров: «А младшенький-то у Мёрри совсем того!», «Говорят, у шибко умных детишки часто рождаются тупыми», «По слухам, он и говорить-то не умеет».
Будь Чарльз Уоллес и вправду глупым, все было бы куда проще. Но Чарльз Уоллес был умный, и у него не очень-то хорошо получалось скрывать, что он знает намного больше всех остальных шестилеток в классе. Один только словарный запас его бы выдал: он и в самом деле заговорил сравнительно поздно, зато сразу полными предложениями, безо всякого там младенческого лепета. При посторонних он до сих пор почти не разговаривал – это была одна из причин, почему его считали тупицей, – и тут он пошел в первый класс и вдруг заговорил, как… как его родители или сестра. Сэнди с Деннисом – те прекрасно уживались со всеми. Неудивительно, что Чарльза невзлюбили. Все думали, будто он отсталый, а он разговаривает, что твой толковый словарь.
– Ну, ребята, – сказала учительница первого класса в первый школьный день, лучезарно улыбаясь стайке первоклашек, – давайте теперь каждый из вас что-нибудь расскажет мне о себе. – Она заглянула в свой список. – Начнем с Мэри Агнес! Кто у нас Мэри Агнес?
Маленькая девчушка с выпавшим передним зубом и соломенными волосами, заплетенными в две тугие косички, сообщила, что живет на ферме и что у нее есть свои куры – сегодня они снесли целых семнадцать яиц!
– Отлично, Мэри Агнес! Ну а ты, Ричард… тебя зовут Дикки, да?
Толстый мальчик встал, кивнул и улыбнулся от уха до уха.
– Что нам расскажешь ты?
– Мальчишки – они не такие, как девчонки, – начал Дикки. – Мальчишки – они совсем по-другому устроены, потому что они, это…
– Хорошо, Дикки, хорошо. Об этом мы поговорим позднее. Ну, Альбертина, давай теперь ты.
Альбертина осталась в первом классе на второй год. Она встала, оказавшись почти на голову выше всех остальных, и гордо поведала:
– Наше тело состоит из костей, кожи, мышцев, кровавых сосудов и всего такого.
– Отлично, Альбертина! Правда, ребята? Я смотрю, у нас в этом году собралась целая компания настоящих ученых! Давайте похлопаем Альбертине! Ну а теперь… – она снова заглянула в свой список, – Чарльз Уоллес. Тебя зовут Чарли, да?
– Нет, – ответил он. – Меня так и зовут – Чарльз Уоллес.
– У тебя ведь родители ученые, да? – спросила она и, не дожидаясь ответа, сказала: – Ну давай расскажи нам что-нибудь.
Чарльз Уоллес («Ну думать же надо было!» – упрекала его вечером Мег) встал и сказал:
– Сейчас меня больше всего интересуют фарандолы и митохондрии.
– Что-что, Чарльз? Какие еще ипохондрии?
– Митохондрии. Митохондрии и фарандолы происходят от прокариот…
– От кого?
– Ну, в общем, несколько миллиардов лет назад они, вероятно, проникли в то, что потом сделалось нашими эукариотическими клетками, и остались там жить. Они обладают собственной ДНК и РНК, а это означает, что они существуют отдельно от нас. Они находятся в симбиотической связи с нами, и что самое удивительное – что мы полностью зависим от них в том, что касается кислорода…
– Ладно, Чарльз, давай-ка ты больше не будешь выдумывать всякие глупости и в следующий раз, как я тебя вызову, постарайся не выпендриваться. А теперь ты, Джордж. Расскажи что-нибудь классу…
В конце второй недели занятий Чарльз Уоллес как-то вечером сидел у Мег на чердаке, в ее комнате в мансарде.
– Слушай, Чарльз, – спросила Мег, – а ты не можешь просто ничего не говорить?
Чарльз Уоллес, в желтых пижамных штанишках, весь облепленный пластырями, с опухшим красным носом, лежал в ногах большой латунной кровати Мег, опустив голову, как на подушку, на блестящий черный бок пса Фортинбраса. Голос у него звучал устало и вяло, хотя тогда Мег не обратила на это внимания.
– Не помогает это. Ничего не помогает. Если я молчу – значит я дуюсь. Если я говорю – я непременно говорю что-нибудь не то. Рабочую тетрадь я исписал – учительница говорит, что это вы мне помогали, а хрестоматию я уже наизусть выучил.
Мег сидела, обняв колени, и смотрела на малыша и собаку. Вообще-то, Фортинбрасу строго-настрого запрещалось валяться на кровати, но тут, в мансарде, это правило не действовало.
– Может, тебя просто перевести во второй класс?
– Там будет еще хуже. Они все настолько больше меня!
Да. Мег понимала, что Чарльз прав.
И она решила сходить к мистеру Дженкинсу. В семь утра она, как обычно, села в школьный автобус. Утро было серое и неприветливое, надвигающийся циклон сулил непогоду. Автобус начальной школы, которому ехать было совсем недалеко, приходил на час позже. На первой остановке, в деревне, Мег незаметно выскользнула из автобуса и прошла пешком две мили до началки. Начальная школа находилась в старом, тесном здании, выкрашенном в традиционный красный цвет. Классы там были переполнены, а учителей не хватало. В общем, школа действительно нуждалась в обновлении – даже налоги подняли, чтобы построить новую.
Мег юркнула в черный ход, который открывали раньше всего. Из холла, от главного входа, где было еще заперто, доносилось гудение электрополотера. Мег под шумок пробежала по коридору, шмыгнула в тесный чулан для метел и привалилась к висящим на стенке швабрам. Швабры зловеще загремели. В чулане пахло пылью и плесенью. Мег от души надеялась, что сумеет не расчихаться до тех пор, пока мистер Дженкинс не придет к себе в кабинет и секретарша не принесет ему дежурную чашку кофе. Мег подвинулась и прислонилась к косяку – отсюда ей сквозь щелочку была видна застекленная дверь кабинета мистера Дженкинса.
У нее опух нос и заболели ноги к тому времени, как в кабинете наконец-то зажегся свет. Потом Мег прождала еще как будто полдня – хотя на самом деле полчаса, – пока наконец по натертой до блеска плитке пола процокали каблучки секретарши. Потом раздался гам толпы детей, которых впустили в школу. Мег представила себе, как Чарльза Уоллеса со всех сторон пихает волна ребят, большинство из которых намного больше его…
«Как будто заговорщики, накинувшиеся на Юлия Цезаря, – подумала она. – Только Чарльз, конечно, не похож на Цезаря. Впрочем, наверно, в те времена, когда вся Галлия делилась на три части[3], жизнь была намного проще…»
Заверещал звонок на урок. Снова процокала по коридору секретарша. Наверно, кофе понесла мистеру Дженкинсу. Каблучки удалились. Мег выждала, по своим подсчетам, минут пять, потом выбралась из чулана, прижимая указательный палец к верхней губе, чтобы не чихнуть. Она пересекла коридор, постучалась к мистеру Дженкинсу и тут наконец не удержалась и чихнула.
Он, похоже, удивился, увидев ее (еще бы!), – удивился и совершенно не обрадовался, хотя и сказал:
– Нельзя ли спросить, чему я обязан этим приятным визитом?
– Мне надо с вами поговорить! Пожалуйста, мистер Дженкинс!
– А почему ты не в школе?
– Я в школе. Ведь это же школа.
– Мег, будь так любезна, не хами. Я смотрю, за лето ты совершенно не изменилась. А я-то надеялся, что в этом году у меня с тобой проблем не будет! Кто-нибудь знает, где ты находишься?
Его очки сверкали в лучах утреннего солнца, и глаз было совершенно не видно. Мег поправила свои очки, но так и не поняла по его лицу, что он думает, – у него, как всегда, был такой вид, как будто под нос ему сунули нечто вонючее.
Он чихнул.
– Я попрошу секретаршу отвезти тебя в твою школу. Хотя это означает, что я на добрых полдня останусь без секретаря!
