Бен уже где-то слышал это слово. Его звучание затронуло в самом дальнем уголке мозга какую-то струну, которая зазвенела высоко, светло, еле слышно.

– Что означает Ночь вне закона? – спросил он женщину, которая уставилась на него, словно не знала, издевается он над ней или просто слабоумный.

– Старик… – спросила она, качая головой, – на какой планете ты вообще живешь?

– Привет, папа!

Джул подбежала к нему. С растрепанными волосами, как тогда, во время совместного отпуска на острове Йюст. Смеясь и едва не споткнувшись о собственные длинные ноги, дочь со всего размаха упала в его объятия. Прижимая ее к себе, Бен слышал, как бьется ее сердце.

– Привет, малышка, – сказал он.

– Ты же хотел навестить меня только завтра.

– Ты не рада?

– Конечно, рада. Но ты выглядишь уставшим. У тебя был тяжелый день?

– Даже не спрашивай.

«Сначала меня уволили, потом избили».

– Я так по тебе соскучился, – сказал он с закрытыми глазами и, как всегда, когда был с Джул, попытался отключиться от внешнего мира. От гула голосов в коридоре, запаха дезинфицирующих средств, звуков работающего аппарата искусственной вентиляции легких.

Тщетно.

С каждым разом ему все реже удавалось забыться, сидя у больничной кровати. Обычно хватало жужжания гидравлических дверей в коридоре, чтобы он пришел в себя. Зазвонивший сотовый вернул его в реальность – реальность, в которой его девятнадцатилетняя дочь никогда уже не сможет ходить.

Даже если выйдет из искусственной комы, в которой она пребывает уже почти неделю.

– Привет, Дженни, – поприветствовал Бен свою скоро уже бывшую жену. – Подожди минутку.

Он отложил сотовый в сторону, поцеловал Джул и поднес ей к носу платок. В туалете для пациентов Бен сбрызнул его своим терпким одеколоном, который раньше так нравился Джул. Говорят, ничто не воздействует на мозг так быстро и целенаправленно, как знакомый запах. Возможно, это поможет ей проснуться.

– Радуйся, что сегодня ты осталась в постели, – попытался пошутить он. – У меня такое чувство, что весь мир сходит с ума. Наверное, это из-за полнолуния.

Потом он взял с подушки телефон.

– Что случилось?

– Ты у нее?

По десятибалльной «шкале взволнованности» голос его жены достигал отметки «двенадцать».

– Да, а ты где?

С тех пор как шесть дней назад Джул привезли в больницу, ее мать почти не покидала палату.

– В пути, – ушла она от ответа, что удивило Бена. Они жили отдельно, но сохраняли дружеские отношения. Возможно, даже чуть больше.

Бен убрал прядь светлых волос с неподвижного лица Джул. Даже после предполагаемой попытки самоубийства она была все такой же красивой, как ее мать, и многочисленные трубки и зонды в ее теле ничего не меняли.

Каждый раз, когда вот так смотрел на нее, Бен роптал на отсутствие божьей справедливости. Иначе все эти желудочные зонды и катетеры для мочевого пузыря торчали бы из его тела, а не из тела его дочери. Все-таки это он был виноват в том, что неделю назад она пыталась покончить с собой.

Все было бы по-другому, возьми они четыре года назад такси. Но Бен обожал свой только что приобретенный «карманн-гиа» – красный кабриолет «фольксваген» шестидесятых годов – и ездил на нем при любой возможности. К сожалению, и в тот день тоже.

Джул присутствовала на записи в студии «Ханза», и он обещал Дженни, что они вовремя успеют домой к ужину. Так и получилось, что Джул сидела впереди, а Джон-Джон втиснулся на заднее узкое сиденье «олдтаймера».

Джон-Джон, которого вообще-то звали Ульф Бокель, был новым менеджером Fast Forward и обещал по-настоящему заявить об их группе. Он финансировал новый студийный альбом и поэтому был самым главным в их коллективе.

В первый раз Бен решил, что это случайность, вероятно, как и Джул, у которой от неожиданности и удивления отвисла челюсть.

Во второй раз Бен вышел из себя.

– Ты, мерзкая скотина! – закричал он и на Ляйпцигерштрассе обернулся назад. К нагло ухмыляющемуся менеджеру, который поднял руки в извиняющемся жесте. Как будто могло быть какое-то извинение тому, что он только что трогал грудь его пятнадцатилетней дочери.

– Эй, да я просто пошутил, – сказал Джон-Джон, потом закричала Джул, но было уже поздно.

Пытаясь не сбить молодую мать с коляской на переходе, Бен крутанул руль влево. На встречную полосу. До сегодняшнего дня неясно, Джул ли не до конца защелкнула ремень безопасности, или Джон-Джон расстегнул его во время своих приставаний. Во всяком случае, Джул выбросило из машины, когда они лоб в лоб столкнулись с «мерседесом».

– Чудо, что она осталась жива, – сказали позже врачи. И сунули ему в руки брошюру, как обращаться с тяжелобольными детьми.

Джул пришлось ампутировать обе ноги по колено.

У Бена была сломана ключица, у Джон-Джона, к сожалению, только бедро. Еще на больничной койке он сумел выдворить Бена из группы. Он убедил остальных, что Бен чертов сумасшедший, который ни с того ни с сего психанул в машине, и не годится для их музыкальной группы. На что Бен поставил своих музыкантов перед выбором: или вы дальше работаете с этим преступником, или встаете на мою сторону.

Его «верные друзья» недолго колебались. Они выбрали парня с деньгами на альбом и бросили Бена. Вот так просто все иногда бывает.

Дженнифер была в тот момент слишком шокирована, чтобы оставить его. Даже когда на следующий день к ней заявились из службы опеки и хотели знать, вел ли себя Бен когда-то неподобающим образом с их дочерью. Потому что незадолго до первой операции Джул сказала врачам: «Он трогал меня».

Недоразумение, которое, к счастью, не попало в прессу. Позже, когда открыла глаза и не нашла своих голеней, Джул отказывалась что-либо вспоминать.

Тот факт, что дочь никогда не винила его в своем состоянии, поначалу поверг Бена в почти шизофренический порочный круг эмоций. С одной стороны, он ненавидел себя за несдержанность и в самые мрачные часы, сразу после несчастного случая, даже подумывал о том, чтобы покончить со своей неудавшейся жизнью. С другой стороны, именно беззаветная любовь Джул запрещала ему что-либо с собой делать, а это, в свою очередь, вело к тому, что он ненавидел себя еще сильнее, потому что не заслуживает такой любви, в чем был совершенно уверен. А теперь, спустя четыре года после аварии, она сама пыталась покончить с собой.

– Что-то изменилось?

– Что? – Бен так глубоко погрузился в мысли, что почти забыл о Дженни. – Прости, что ты сказала?

– Я хотела знать, как продвигается фаза пробуждения, – сказала Дженнифер, и в ее голосе снова прозвучало легкое вибрирование, которое он так любил.

Она не вышла снова замуж, и, насколько он знал, у нее даже не было постоянного друга, чего он не мог понять. Женщины, как Дженни, обычно не остаются долго одинокими. Высокая, стройная, светловолосая, и при этом совсем не дешевка. Макияж, искусственные ногти и пушап-бюстгальтеры были нужны ей так же, как Биллу Гейтсу – консультант по долгам. Что еще важнее: у нее было доброе сердце. В любом случае гораздо добрее, чем у него самого, иначе она бы не поддерживала его так долго, даже после расставания, когда он не мог привести в порядок свою жизнь.

– Врачи уверяют, что все в норме. Она долго находилась в искусственной коме, Дженни. Нужно время, чтобы она смогла проснуться после наркоза. Как там говорят? Постепенное уменьшение дозы медикамента до полного прекращения.

– Но так долго?

– Да. Это просто чудо, что Джул так хорошо перенесла операцию и больше не нуждается в седации. Врачи настроены оптимистично и считают, что у нее не останется необратимых повреждений.

«Новых необратимых повреждений».

– Хм, – произнесла Дженни неуверенно и одновременно рассеянно. – Разве у тебя сегодня не должно быть выступления? – спросила она.

– Я решил, что лучше проведу время с Джул.

– Не обманывай меня, – сказала Дженни, и в ее тоне не было недружелюбия или нравоучительности.