Текла когда-то речка, широкая, глубокая, и по ней плыли пароходы, а в жаркие дни купались люди. А на берегу рос густой зелёный лес.

И люди в деревнях сеяли пшеницу и рожь, сажали кар тошку, помидоры, капусту.

Но вот однажды сказал человек: лес — это прочные брёвна и гладкие доски; это комоды, столы, табуретки; это белая бумага и жаркие дрова. И пришли сюда лесорубы — не один, не два, много! На каждого лесоруба по дереву — вот и леса нет: весь срубили.

Стало здесь светло и просторно, далеко видно. Зато все звери и птицы пропали, и грибов не стало, и ягод.

А потом обмелела река, пароходы не могли больше плыть: ведь это лес раньше охранял воду. И душные ветры днём и ночью стали сушить землю: раньше лес не пускал их. И поля начали плохо родить. Пришло к людям горе — стало голодно в их домах. Даже в колодцах пересохла вода. А в воздухе запахло зноем и дымом.

Тогда только люди поняли, что лес — не одни лишь дрова и табуретки, лес —    это зелёная прохлада в жаркий полдень, это много маленьких звонких ручьёв, которые несут свою воду в большие реки; это полезный чистый воздух и сколько егцё другого хорошего!

Я не утерпел и спросил: —    А что было дальше?

—    Что? Люди посадили семена и стали ждать, пока вырастет новый лес.

—  А долго он растёт? —    не выдержал Миша.

—    Вот сколько лет мне, столько и нашему лесу, — сказал Мишин дедушка.

«Ого, — подумал я, — значит, деревья рубить нельзя. Срубишь, а потом целых семьдесят лет жди, пока вырастут!»

А лесник сказал ещё:

—    Если рубить только старые деревья, а молодые не трогать, никакого вреда не будет. Людям без досок и брёвен тоже ведь не обойтись. Вот стол нужен, вот изба. Только лес надо рубить с умом, надо вот что знать — лесную грамоту.

Дёр! Дёр! Дёр!

«Дёр! Дёр! Дёр!..» — кто-то противно кричит в лесу.

Скрип... скрип... скрип... — скрипит возле дома ворот: ведро опускают в колодец.

А в ответ ещё громче:

«Дёр! Дёр! Дёр!..»

Будто кто-то сердится там, думает, наверно, что его передразнивают.

Пошёл выследил: это же старая знакомая — птица деряга! Так её лесник называет.

Прошлым летом, когда я тоже гостил на кордоне, мы с дедом в лес ходили, делянки осматривали. Вижу: пёстренькая птичка, чуть поменьше грача, схватила что-то с земли — и в кусты.

Я за ней потихоньку: сидит, жёлудь расклёвывает. Позавтракала — и за другим.

А другой-то есть не стала. Разгребла клювом землю, мох и зарыла.

Вот какая она, деряга: закопает жёлудь про запас, а сама и забудет. А он возьми да и вырасти!

Теперь, когда я в лесу молодой дубок замечу, то думаю: где-то здесь птица деряга живёт. А что она так противно кричит, так это пускай себе...

Пчёлы отроились

В лесу цветёт липа, на каждой полянке полно разных цветов, и от этого всюду пахнет чем-то знакомым, душистым, сладким. Да ведь это же- мёдом пахнет: подходи, бери! Вот и «берут» пчёлы, и носят в свои ульи с раннего утра и до вечера — весь светлый день работают.

У деда было четыре улья. Из одного вылетела молодая матка и за ней другие пчёлы — новый рой. Рой сел в саду на яблоньку. Старик быстро взял куль из вывернутой еловой коры и смёл туда пчёл. Они его жалили. Одна прямо в глаз. Глаз оплыл, а дед смеётся: «Это полезно, когда пчела кусает!»

Вечер пришёл. Стало смеркаться. Пчёлы тогда смирные. Дед принёс деревянные рамки с чистыми восковыми ячейками — сотами. Он составил рамки в пустой ящик, а сверху тряхнул куль. Пчёлы так и посыпались грудой, будто не живые, а сухие, бумажные... И зашелестели. Он ещё тряхнул — ещё посыпались и... заползали. Дед их дымом окуривать! Когда всех вытряхнул и они заползли в улей, дед сверху настелил досочки — потолок — и поставил крышу от дождя.

Пчёлы в улье гудели, а некоторые выползали через щёлочку-лётку и снова заползали в улей.

Дед был в фуфайке, а на лице — сетка. Только руки голые, он в них держал дымарь. Это вроде чайника с носиком, откуда выходит дым. Внутри «чайника» разные гнилушки горят, берёзовый гриб, а позади — меха, чтобы раздувать огонь. Пчёлы дыма боятся, дуреют от него и не жалят.

Лесосека

Там секут лес. Секут — значит, валят деревья.

Я пошёл туда, а мне навстречу по дороге ревели огромные грузовые машины — лесовозы. Они везли лес — длинные деревья с обрубленными сучьями, хлысты.

А где-то далеко визжали электрические пилы, с грохотом падали деревья. Это и была лесосека. Туда не пускают, потому что опасно: всюду валят деревья и может придавить. А те, кто там работает, знают, как надо беречься.

Когда шум на лесосеке затих, увезли все хлысты, сгребли и сожгли ветки, я пришёл туда. Там, на большой поляне, где раньше очень старые деревья стояли, одни пеньки остались.

...На кордоне возле избы — грядки. На грядках не помидоры, не огурцы растут, а маленькие пушистые ёлочки и сосенки. Когда жарко, их поливают. И землю вокруг них тоже разрыхляют граблями. Всё как на огороде! У ёлочек на грядках земля чёрная, а у сосенок песок — кто что любит.

Весной Мишин дедушка возьмёт из этого лесного питомника саженцы — совсем егцё молоденькие сосенки и ёлочки — и привезёт их на лесосеку. Здесь их посядят.

И будет расти новый лес.

Заблудились

Пошли мы однажды с Мишей за грибами и заблудились. Случилось это так. Искали грибы: под берёзами — подберёзовики, под осинами — подосиновики. Слушали, как дятел по дереву клювом долбит, червяка-закорыша под корой ищет. Сильно стучит, будто клюв у него железный.

На вырубке, где пни торчат да растут молоденькие дере вья, напали на малину. Мы корзину возле пня поставили, сами принялись собирать. Собираем, собираем — и прямо в рот: даже говорить перестали. Вдруг в стороне, в кустах, что-то большое как затрещит, заломает — и затихло. Мы замерли.

Я говорю:

—    Что бы это?

—    Медведь, может? — шепчет Миша.

Я говорю:

—    Убежал, кажется..

А если вернется?..

Схватили мы грибы и скорей подальше.

—    Ну, — говорю, — Миша, хорошо мы с тобой бегаем!

Только смотрим — где это мы? Всё кругом незнакомое.

А компас я на кордоне забыл! И дождь начинается, темнеет. Что теперь будет?

Вдруг Миша сказал:

—    Идти нужно вон куда! — и показал на большую муравьиную кучу.

А я подумал: «Нет совсем не туда. Дорога должна быть слева».

—    Всё то ты, Миша, путаешь.

А Миша упрямится, даже сердиться стал:

—    Нет, сюда, сюда!

Тут я засомневался:

—    Откуда ты знаешь?

—    Вот знаю! — говорит Миша и за руку меня тащит.

Идём, всё идём... Скоро деревья стали редеть, большак показался — большая проезжая дорога. Удивился я, обрадовался:

—    Как ты, Миша, догадался, куда идти?

—    Очень просто, — сказал Миша, — по муравьиным кучам. Муравьи всегда к югу от дерева селятся, чтобы солнце пригревало. Вот мы всё на юг в одну сторону и шли, по муравейникам. Не заметил разве?

И правда я ничего не заметил. Вот получилось как...

Наконец и знакомый кордон. Кругом темно, дождь моросит, а в окнах горит свет — лесник поджидал нас. На столе гудел самовар.

—    Много грибов набрали?

—    Много, — сказал Миша. — Чуть на медведя не наскочили. Дед засмеялся.

—    Медведей в нашем лесу давно нет. Вот лось может быть...

—    А-а, лось! А мы-то думали... — сказал Миша.

А я промолчал.

На покосе

Рано утром — Миша не проснулся ещё — дед ушёл на покос. Утром трава мягкая, в росе и хорошо косится. А кругом не жарко, потому что солнце не поднялось ещё.

Дед недалеко ушёл и в обед вернулся домой. Он вернулся и стал на железном бруске косу отбивать, чтобы она острей была.