Не забыты и «исконные», вечные противники советской власти, пригодные для использования при любых изгибах генеральной линии партии и на всех поворотах коммунистической истории, — сионисты. Через борьбу с ними — а как же иначе? — всегда проявлял и утверждал себя «социалистический патриотизм».
С приходом Андропова к власти границы Советского Союза замкнулись еще больше. Теперь осталась лишь узкая щель, через которую тонкой, едва заметной струйкой — всего несколько десятков в месяц, — еще просачиваются советские евреи. Создается впечатление, что с политикой «приоткрытых границ» покончено и что прежний курс, направленный на «выброс» из страны «бродильных» и «неблагонадежных» элементов, признан несостоятельным. Такой вывод, однако, может оказаться преждевременным.
В Москве усиленно распространяются слухи, что «отказники» оповещены: «разрешения на выезд выдаваться больше не будут — ищите работу, устраивайтесь». Но эти разговоры и слухи лишний раз подтверждают, скорее, обратное — то, что советские власти хотели бы скрыть: стратегическая установка в отношении эмиграции все еще не изменилась, перемены имеют тактический, а стало быть — временный характер. Если в Москве действительно хотели бы полностью перекрыть выезд евреев, это было бы сделано оперативно и без промедления. В КГБ вот уже много лет, едва ли не с той поры, как вообще началась эмиграция, разработана операция «закрытия границ». Заготовлены многочисленные материалы, «компрометирующие» Израиль: «страстные» статьи в газетах, «негодующие» телевизионные репортажи, «гневные» заявления «патриотической» еврейской общественности, «изобличающие» свидетельства «беженцев» из обетованной земли. Не достает только команды Политбюро, чтобы привести в движение этот пропагандистский механизм. Для прекращения эмиграции будут использованы и сложные международные обстоятельства: обострение и ухудшение советско-американских отношений, затяжной кризис на Ближнем Востоке. Сей цели послужат и «новые» идеологические претензии: советские евреи, выпущенные по «израильской квоте», оседают в США и Западной Европе, значит, — они обманывают советское правительство. Могут быть обыграны и «гуманистические» мотивы — «забота» советского государства о бывших его гражданах «еврейской национальности», ответственность «за судьбы и будущность их детей».
Однако еврейская эмиграция — явление сложное. Она порождает ряд разнообразных последствий — на ней основан международный престиж коммунистического государства и личный — Андропова, которому не хотелось бы прослыть антисемитом, она питает надежду на возрождение советской политики «мирного сосуществования», она помогает удовлетворить нужды советской экономики в западной технологии. Она плотно переплетается с противоречивыми аспектами советской внутренней жизни, определяется ими и определяет их.
Если Андропов примет решение «наглухо закрыть ворота», ему придется, даже против воли народа, предоставить евреям определенные права и создать видимость культурной жизни, а это поставит его перед новыми трудными вопросами. Другие меньшинства (греки, курды, китайцы, корейцы) могут также потребовать предоставления им национальной автономии и равенства. Возможны осложнения и с основными «братскими» народами — украинцами, белорусами, литовцами, эстонцами, грузинами и другими. Сейчас, на фоне совершеннейшего бесправия евреев, их собственное неравенство представляется другим советским народам менее унизительным и безрадостным. Таким образом, выпадение, даже частичное, «еврейского блока» из дискриминационной конструкции «лоскутного государства» таит опасность потрясения всей конструкции. Произойдет цепная националистическая реакция, последствия которой могут оказаться гибельными для режима.
Так что Андропов, по-видимому, предпочтет не будить чувства попранного национального самосознания, покупая спокойствие и наживая попутно политический капитал сравнительно недорогой ценой эмиграции. Андропов стремится убедить Запад, что остаются открытыми две возможности — развертывание и свертывание эмиграции. Продолжение эмиграции определяется тем же условием, которое когда-то сделало ее возможной — возрождением детанта; прекращение ставится в зависимость от проведения Вашингтоном «воинственной» политики или отказа от нее. Советские евреи — заложники, зажатые в тисках этой дилеммы, и Андропов ловко ими манипулирует. Он дал «великодушное» согласие на репатриацию из Вены 800 семейств, добивающихся возвращения в СССР, с тем, чтобы Запад понял: они будут при необходимости использованы в качестве антисионистского «запала» для срыва еврейской эмиграции.
Советские власти стали активнее включать евреев в состав делегаций, отправляемых за границу — так они подводят мировое общественное мнение к мысли, что существует альтернатива исходу евреев из СССР. Той же цели служит создание в Москве антисионистского Комитета, в который вошли видные деятели советского государства, науки, культуры — в случае надобности от его имени будет выдвинуто «требование» запретить эмиграцию евреев /110/.
«Придушив» еврейскую эмиграцию, сведя ее с тысяч до немногих десятков в месяц, Андропов расчетливо создает атмосферу безысходности в расчете на сострадание и уступчивость либерального Запада. Стоит Андропову пожелать сломить и сокрушить еврейское национальное движение, он тотчас может частично арестовать, частично выпроводить за рубеж глухо замороженных «отказников». И сионистское тело, состоящее из сотен тысяч потенциальных эмигрантов-евреев, лишившись головы, будет перемолото и поглощено «братской семьей» советских народов.
А тем временем в Политбюро то и дело раздаются голоса: исход евреев из «социалистического отечества» наносит непоправимый ущерб «делу построения коммунизма во всем мире». В этом суждении, очевидно, есть известная доля истины, но лишь доля. Массовый отъезд из СССР и впрямь пробил «брешь» в устоях коммунистической системы — зато в эту вновь образовавшуюся пробоину широким и мощным потоком пошла в СССР современная западная технология, новейшее оборудование, миллионы тонн хлеба. Так что потеряв в тоталитарной цельности и идейной гармонии, коммунистическая власть приобрела в стабильности и силе.
Советское государство всегда охотно расплачивалось принципами за богатство и благополучие, вопрос лишь в том: что и кто в ближайшее десятилетие будет выброшено на советский прилавок на международном аукционе. Цена за выкуп евреев (и немцев), кажется, уже определилась, так что андроповские заморозки, пришедшие на смену брежневской оттепели[12], не обязательно окажутся губительными для сионистского движения в России.
Пока не удается Андропову полностью сковать «чекистским льдом» и возникшее во времена Хрущева движение духовного и нравственного сопротивления в стране. Для того, чтобы полностью покончить с брожением, существующим в советской системе, ей необходимо преодолеть собственный страх и переродиться в то, чем она уже однажды была при Сталине, — в режим перманентного и тотального террора. Возродить его полностью Андропову не позволит партийная номенклатура, приведшая его к власти. Неограниченный произвол поставил бы под угрозу не только обретенное номенклатурой благоденствие, но и самый факт ее физического существования, как уже случилось в 30-х годах, когда с молчаливого согласия партийной верхушки, пролетарская революция, одолев и сокрушив своих реальных и мнимых противников, поглотила и уничтожила собственных руководителей.
В современном советском обществе, таким образом, сложилась сюрреалистическая ситуация: борьба противоположностей — партократии и оппозиции — сосуществует с их единством. Они необходимы друг другу как противоположные полюсы одной социальной субстанции. Это противоречивое единство, однако, не бесконечно — оно должно быть преодолено или ценой уничтожения оппозиции, или ценой гибели партократии. При этом падение партократии не обязательно приведет к исчезновению оппозиции, которая при определенных условиях может даже окрепнуть, в то время как полная ликвидация оппозиции неизбежно потребует насильственного устранения существующей партийной номенклатуры и ее замены в качестве «направляющей и определяющей силы общества» другой автократией, например, чекистской. Последняя, как и партократия, будет вынуждена предстать в марксистском облачении «авангарда прогресса», осуществляющего «последнюю социальную революцию в истории», для идеологического обоснования своего права на власть.
