Германия переживала не лучшие времена – королевская власть всё больше уступала произволу герцогов и графов – те правили своими землями, всяк по своему, и мало считаясь с королём, но, в отличие от Руси и Польши, ещё не воевали между собой, направляя свою воинственность на порабощение соседних народов – славян, прибалтов и арабов. Непосредственно в Германию входили: Саксония, Бавария, Лотарингия, Тюрингия, Фризия, Швабия, Франкония – исконно германские земли, а также земли Австрии и славян: ободритов, лютичей, поморов и лужицких сербов. Вассалами германского короля были Чехия, Бургундия и Италия. Королевство Сицилия считалось собственностью германского короля. Духовно-рыцарские ордена покорили часть Прибалтики, Пруссию и Мазовию, а в Палестине держали древние города Тир, Акру и Антиохию.

В Бремене посольство стояло на гостевом дворе. Семён поразился огромному количеству купеческих кораблей, вмерзших в лёд.

Наташе Семён прикупил подарков, не забыл и жену.

Бременский епископ не торопился принять русское посольство. Уже к весне, в конец проевшихся послов, теперь, более похожих, на бродяг, чем на княжеских людей, принял один из каноников, и посоветовал отправляться восвояси, так как рыцари– крестоносцы подчиняются магистру ордена, и Бременская епархия на них «влияния» не имеет.

–Домой пора, воевода, – подал голос Микула. – Подохнем здесь с голоду, и толку не добьёмся.

Семён и сам понимал – надо ехать назад.

До ростепели, уже без сопровождения, двинулись обратно, терпя унижения и нужду…

Шёл 1232-й год…

«»»»»»»

Аян хмурился. Холодный ветер, с крупой мелкого снега, жёг лицо, слезил глаза. Спешившись у коновязи, отдал повод нукеру, шагнул мимо караульных в резные дверцы ханской юрты.

В юрте были вместе с Бату его братья – Берке (увидев Аяна, важно выпятил губы, засопел) и весёлый Шибан, привёдший из Сибири кыпчакское ополчение, и теперь обретавшийся рядом с Бату постоянно.

Аян упал на колени. Бату милостиво разрешил подняться, сесть на место у стены.

Братья молчали. Аян тоже.

–Ты привёл своих воинов? – спросил Бату.

–Да, мой хан.

Бату, словно размышляя, посмотрел на свои пальцы с заскорузлыми ногтями.

–Великий хан Угедэй велел нам завершить покорение башкирских земель и очистить Заволжье… Ты поведёшь воинов в Башкирию.

Аян опустил голову в поклоне – он надеялся, что Бату оставит в своём орду или отправит на половцев в степи. Это Берке насоветовал. Как Аян приехал из Китая, сразу его отдыхать отослал, а тут в трудный поход гонит. Крутит судьбой Аяна, как водоворот щепкой. Чего добивается? … Чего-то, одному ему известного… Сломить? Отринуть от Бату? Как бы ни было, в поход придётся идти, и биться там, и выжить… Сколько сил на башкир положили Кокетай и Субедей, теперь отправляют его, Аяна, только поведёт он не монгольских воинов, а кыпчаков… Конечно, за годы войны большинство башкирских племён уже обескровлено, вырезано, какие-то приведены к покорности, но остались упрямые, биться придётся с ними в горах, поросшим лесом, а не в привычной степи…

С трёхтысячным отрядом кыпчаков Аян выступил морозным днём к Яику, в сторону разорённой Башкирии.

Кыпчаки из Сибири, в тот же день, после смотра, когда Бату и Орда сидели на своих лошадях и щурились на солнце, предоставив проверять готовность воинов нойонам-тысячникам и дотошному Берке, спорым маршем двинулись на Волжскую Булгарию. Бату беспокоили защитные валы, возведённые булгарами на границе степи и леса, но он надеялся на внезапность удара.

Переправившись по льду, Аян рассёк отряд на две колонны – тысяча нойона Хуры пошла по разорённым землям на запад Урала, а сам Аян, с двумя тысячами, двинулся по восточным склонам, сбил заслон башкир, ограбил брошенное стойбище, и встал постоянным лагерем. Отсюда его воины быстрыми и болезненными выпадами разорят округу.

Высланные сотни, за несколько дней, прочесали леса – башкиры ушли на север. Надо было двигаться следом – отступающие, неприменно, сцепятся с другими племенами, истерзают себя и ослабят соседей, а Аян будет бить в спину. Но он не давал приказа сниматься, что-то его удерживало.

От нойона Хуры прибыл гонец – тысяча уже дважды сшибалась с башкирской конницей и теснит врагов в горы…

Началась ростепель – чувствовалось приближение ранней весны. Юрт-джи – воины из далеко выдвинутых дозоров, донесли: башкиры не сцепились между собой, а объединились, и готовы напасть.

–Тысяч семь– восемь, – закончил юрт-джи.

–Хорошо. Иди отдыхать, – Аян задумался. Восемь тысяч сотрут его кыпчаков в порошок. Что ж, выходит, башкиры научились забывать междоусобные обиды. Это плохо.

–Караульный!

В юрту заглянул нукер.

–Ко мне нойонов тысяч.

Нойонам велел быть готовыми к отходу, а Хуре отправил гонца, чтобы его тысяча возвращалась.

Несколько дней Аян медлил, ожидая, пойдут башкиры или опять перегрызутся. От Хуры пришла весть – тысяча за переход от главного стана. В лагерь ворвался дозорный на взмыленном коне:

–Башкиры!

–Проворонили, – Аян сверкнул глазами на сотника, чьи воины следили за перемещением врага, зло хлестнул плетью. – Тысячи к бою! Гонца к Хуре – его тысяча обойдёт нас стороной и, с ходу, ударит по башкирам сзади. Биться будем здесь!

Вечером к стану подошли башкирские тысячи. Начался ожесточённый штурм. Аян смотрел на битву и думал, если Хура не успеет, сегодня монголы будут разбиты, и всех ждёт гибель.

Хура успел – с ходу врезался своей тысячей в башкирскую толпу, опрокинул. Над горами стоял рёв отхлынувших разгромленных башкир – бежали без оглядки.

Хура, крепкий багатур– весельчак, подъехал к Аяну вплотную, упёр взгляд в его лицо, ловко сбросил с седла труп башкира.

–Вождь Залкат.

–Ещё одним вождём меньше, – бесстрастно произнёс Аян. – Теперь башкиры, точно, перегрызутся.

–Когда ты повелел оставить земли на западе, мы снялись и ушли, но нас преследовали объединённые отряды вождей Чика и Сыбата. Они уверовали, что мы уходим навсегда. Башкиры союзники булгар. Теперь они могут ударить в спину сибирцам.

Аян ухмыльнулся – сибирцы не могли взять булгарских валов, из-за своей малочисленности. Это Берке устроил подлость Шибану, чтобы не задавался. Каждый из его братьев, по задумке Берке, должен быть виновен в какой-нибудь неудаче, кроме него. Безупречный Берке. Ничего нет дороже безупречной репутации…

Аян сказал Хуре:

–Здесь враг рассеян, и уходит на север. Мы пойдём на юг, – Аян ещё раз посмотрел на убитого башкирского вождя. – Говоришь, твои «друзья» уверовали, что монголы ушли навсегда? Разочаруем их. Ударим неожиданно.

Хура оскалился в улыбке.

Через день тысячи стремительно рванули на юг. Весна обгоняла, грязь и ростепель мешали движению. Аян торопил. Воины устали после изматывающей битвы, но он не щадил их – пусть привыкают воевать по-монгольски – стремительно и неустанно.

Измучившись переходом, отряд вышел в Предуралье, встав лагерем, разослали дозорных. Башкиры имели около тумена воинов. Биться с ними было безумием – послали гонца к сибирцам.

Через пять дней, Аян двинул тысячи вперёд. Башкиры знали, что «монголы» вернулись, и знали, что «монголов» чуть меньше трёх тысяч, потому искали битвы.

Но биться не пришлось – сибирские кыпчаки обрушились на врага с тыла, башкиры были разбиты, вожди погибли, много воинов было пленено… Этот успех покрывал неудачу в Булгарии – сибирцы, стремительной облавой, понеслись по беззащитным стойбищам, захватывая скот и пленников, вплоть до Камы.

Узнав о победе, Аян остановил отряд в предгорье. Ждали, пока сойдёт снег, реки войдут в берега, подсохнет грязь, и степь покроют зелёные травы.

Хура жаловался на кыпчаков – будь у них монгольские воины, они бы справились с башкирами и без сибирцев. Но Аян посмеялся:

–Ты считаешь себя лучше Субедея?

–Причём здесь Субедей? – не понял Хура.

–Субедей имел два тумена отборной монгольской конницы, землю эту разорил, а ушёл ни с чем.