- Ну, я не знаю... Я пришел, сказал: "Сим-сим, откройся!" И дверь открылась. Ей-богу! - Ответ Муртало прозвучал искренне, словно так оно и было в действительности.
- Теперь повтори те же слова и уходи!
Муртало промолчал.
- Что тебе нужно от меня? - спросила Инга.
- Ничего! - ответил Муртало спокойно.
- Ничего! Это мне нравится! Человеку, даже имени и фамилии которого я не знаю, который каждый день присылает мне корзину роз и каждый месяц тысячу рублей, человеку, который отвадил от меня всех моих знакомых мужчин, поставил под сомнение мою честь, - этому человеку ничего от меня не нужно!.. Говори: кто ты, какая у тебя цель?!
- Я ничего у тебя не просил, - сказал Муртало тихо.
- Я - тем более!
Инга встала, подошла к шкафу, выдвинула ящик, достала кипу денег и бросила их на стол перед Муртало. Тот даже не взглянул на деньги.
- Верни мне розы, если можешь, - сказал он после долгого молчания.
- Как? - удивилась Инга.
- Как хочешь!
- Изволь! Завтра же!
- Триста шестьдесят пять корзин! Только красных роз, ни одной белой! - сказал Муртало и опорожнил бокал.
- Я их не просила... Розы увяли. Нет их. А деньги - вот они! Все двенадцать тысяч! Я их не трогала. На, бери!
- Деньги - мертвая бумага... Розы были живые...
- Я твоих намеков не понимаю! Забирай свои деньги и уходи!
- Выпей за мое здоровье, и я уйду!
- Говорят, что ты - вор, убийца, морфинист и вообще подлец!
- Говорят, - согласился Муртало.
- Кто же ты?
- Вольный человек, делаю, что хочу, как хочу и когда хочу.
- Сколько тебе лет?
- Тридцать.
- Почему все боятся тебя?
- Потому что я не боюсь никого.
- Как бы ты поступил, если бы я отказала тебе тогда... В аптеке? спросила Инга.
- Убил бы тебя! - ответил Муртало, не поднимая головы.
- А теперь?
- Теперь, если ты прогонишь меня, я убью себя...
- А меня?
- Тебя нет.
- Врешь!
Муртало достал из кармана наган, положил на стол. Ингу пробрал мороз по коже.
- Угрожаешь?
- Нет, клянусь тобой!
- Врешь! - повторила Инга, подходя вплотную к Муртало.
- Хочешь - ты убей меня!
- Знаешь, что я не в состоянии сделать это, поэтому и петушишься!
- Попробуй! За мое убийство ничего тебе не будет. Могут даже наградить!
- Много ты воображаешь о себе!
- Наоборот!
- Ладно! Уходи! Хватит тебе паясничать!
- Скорее умру, чем покину тебя!
Муртало снова наполнил свой бокал.
- Закричу! - пригрозила Инга, хотя отлично сознавала, что не вымолвит ни слова. - Закричу - прибегут соседи!
- Сколько их у тебя?
- Двадцать! - солгала девушка.
- Значит, вынесут отсюда двадцать трупов! - Муртало отпил глоток шампанского.
- Сколько же на твоем счету убитых? - Голос у Инги дрогнул.
- Не считал. Столько, сколько их заслужило смерти...
- Не по нутру мне твоя бандитская философия. Говорю тебе, уходи отсюда!
- Не старайся, Инга... Я ведь не в карты тебя выиграл... Ты для меня - божий дар!
- Завтра же заявлю в милицию!
- Вот напугала! - рассмеялся Муртало.
- Неужели ты действительно ничего не боишься?
- Боялся одного: уйти из жизни без любви... Теперь я этого не боюсь... Теперь я счастливейший человек, в мне уже безразлично, когда умереть - что сегодня, что завтра...
Не успел Муртало договорить, как Инга размахнулась и закатила ему звонкую пощечину.
- Нахал ты! Мерзавец! Убирайся вон сейчас же! Не позорь меня! Кругом люди живут!
Муртало не сдвинулся с места, только побледнел.
- Люди? Люди - толпа. Завтра они будут валяться у тебя в ногах, объявят тебя, как Марию-Магдалину, святой...
Доведенная до бешенства Инга ударила Муртало кулаком в лицо. Ударила сильно. Хлынувшая из носа Муртало кровь залила скатерть. При виде крови девушка вздрогнула. Она инстинктивно бросилась на кухню, смочила полотенце водой, вернулась в комнату. Муртало по-прежнему сидел за столом, и кровь по-прежнему капала на скатерть. Инга приложила полотенце к его лицу. Губы Муртало прижались к руке девушки, и, к своему удивлению, она не отняла руку.
До рассвета горел свет в комнате Инги. Утром, когда прикорнувшая на тахте в праздничном платье девушка проснулась, комната была пуста. И ничего, кроме пятна на скатерти, не напоминало о страшном и странном ночном госте...
Две подвальные комнаты в доме тети Марты занимал Моисей Шаптошвили. Здесь жила его семья - жена Ревекка и четырнадцатилетний сын - рыжий, веснушчатый Исхаак. Здесь же была оборудована красильня.
Расчеты с заказчиками вел Моисей, производственная же деятельность красильни целиком и полностью направлялась Ревеккой и Исхааком.
Работа в красильне кипела вовсю. Дела шли отлично. И все были довольны. Когда по утрам Ревекка развешивала на солнце ночную продукцию и когда разноцветные сорочки, платки, косынки, фартуки, чулки, носки, детские платьица, полотенца и другие предметы домашнего обихода начинали развеваться и хлопать на ветру, дворик тети Марты напоминал празднично убранный небольшой парусник, бегущий по морским волнам. Владельцем, капитаном и рулевым этого парусника был Моисей Шаптошвили. Служили на паруснике и матросы. И капитан аккуратно платил им... конфетами. А платил за то, чтобы они не выводили на пестрых парусах разные непристойные слова и рисунки. Вы, конечно, догадались, что этими матросами были мы - дети квартала.
Да, казалось, жизнь Моисея Шаптошвили течет как по маслу и производство его работает как часы. Но в то лето, когда Исхаак, трижды подряд просидевший в четвертом классе, наконец-то перешагнул в пятый, в ходе этих часов произошел перебой и в их мелодичный бой вкрались тревожные звуки.
Какой-то грешник (или грешница) сообщил по секрету Ревекке, что муж ее, Моисей, давно крутит шашни с некой Ангелиной из Сванетского квартала, что половину своих доходов он несет к ней и что в то время, как она, Ревекка, ходит в перелицованном драповом пальто, Ангелина щеголяет в каракулевой шубе.
Ревекка молча проглотила пилюлю. Но, проснувшись однажды утром, наш квартал ахнул: вывешенные во дворе тети Марты сорочки, платки, косынки, фартуки, чулки, носки, детские платьица и другие предметы домашнего обихода оказались окрашенными в цвет траура! На кораблике Моисея Шаптошвили развевались черные паруса!
Вернувшийся из города Моисей сперва не поверил глазам. Он внимательно осмотрел диковинную галантерею, пощупал ее, взглянул на почерневшие ладони, потом подозвал нас.
- Тамаз, дорогой, какого цвета эта рубашка?
- Черного, дядя Моисей!
- Гизик, хочешь мороженое? Скажи мне правду!
- Черного! Ей-богу, черного!
- Дуду, они разыгрывают меня, да? - ухватился Моисей за соломинку.
- А ты не выпил, случайно, дядя Моисей?
- Бродзели, скажи хоть ты правду, - какого цвета моя мануфактура?
- Да ты что, дядя Моисей, ослеп?
- Ревекка-а-а! - взвыл тогда Моисей, заколотив кулаками по голове. Душегубка!
Подвал безмолвствовал.
Моисей скатился вниз по ступенькам и забарабанил в запертую изнутри дверь.
- Вылазьте, ироды! Покажитесь, кровопийцы! Оболью вас керосином, спалю все к черту!
Прибегнув к помощи ног, Моисей наконец преодолел сопротивление дубовой двери, и тут-то в подвале разыгрался ад почище дантовского крики, вопли, стенания, проклятия... Двор заполнился народом, но охотников впутаться в это нечистое дело не находилось.
- Позовите Кукарачу! - сообразил кто-то.
Спустя пять минут лейтенант ворвался в подвал. А еще через минуту раздался душераздирающий вопль Моисея:
- Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь!
И все стихло.
Потом из подвала вылез Кукарача с Моисеем под мышкой. В одной руке капитана парусника был зажат клок огненно-красных волос Исхаака, в другой - половина иссиня-черной шевелюры Ревекки.
Не выпуская из подмышки Моисея, Кукарача вернулся в милицию. Потом во двор выкарабкались помятые домочадцы капитана. Они молча убрали черные паруса и так же молча убрались восвояси.
