И, действительно, все получилось культурно, красиво и приятно!

Эрвин ли покорил Янку, или, наоборот, но он пропал в недрах нашей квартиры на несколько дней!

Виктор забеспокоился, куда пропал иностранец? Тогда еще мобильные телефоны были не у каждого, звонил на стационарный. Я его успокоил, сказал, что Эрвина не видел, но есть признаки его присутствия в квартире. Спустя неделю он сам появился у нас в приюте. Не знаю, как со всем остальным, но в русском он не продвинулся!

Когда Эрвин уезжал в свой Грац, он устроил "отвальную" на квартире у Виктора, и попросил меня обеспечить Янкино присутствие. Она сидела рядом с Эрвином и на пальцах объясняла ему премудрости русского языка. Наши "дамы" увидели ее впервые!

-- Петрович, -- с любопытством спросила у меня Лариса Викторовна, -- Она что, учительница?

-- Да нет, -- ответил я, -- Она просто неравнодушна к пожарникам!

Иванов дузьем

(рассказ из серии "Неслучайные встречи")

Я познакомился с Сашей Ивановым в университетском общежитии ╧8, или, как называли его студенты, - "восьмерке" У меня в то время была любовь с Людкой Федоровой, и мы жили с ней поочередно то у меня в общаге, то у нее. Мы с ней учились на "рабфаке", а летом работали в стройотряде с югославскими студентами из Загреба.

Вот, после очередной нашей с Людкой "рокировки", мне и представили Сашу как соседа по койке, потому что койки были двухярусными, как в армии! Как я узнал позже, он был большим мастером по женской части и, видимо, счел меня тоже опытным "сердцеедом". А Людка, между прочим, была у меня первой в жизни женщиной! Помню, мы целовались с ней на автобусной остановке у химфака. Это было в средине семидесятых, и тогда дружинники уже не следили за нравственностью, но и общественного одобрения такое откровенное поведение не имело. О, ужас! Сумерки, город на Неве, культурная столица, а эти двое откровенно целуются! Какое-то змеиное шипение мы слышали вокруг, но не обращали на это внимания.

Да, забыл сказать, что факультет, где мы учились, назывался длинно - прикладной математики процессов управления (ПМПУ). На студенческом сленге мы обзывались "приматами", биологи - "биолухами", ну, а филологи с психологи, сами догадываетесь, как! Кстати, "приматом" был и знаменитый наш рок-музыкант Борис Борисович! Правда, я знал его, когда он был еще просто Борей! Он учился на три курса старше нас, но мы были ровесниками: просто и я и Саща к тому времени успели отслужить в армии.

Мы учились с Сашей в разных группах, но встречались на занятиях по французскому. Я, хоть и не был мелкопоместным дворянином, но всегда мечтал "выучиться по-французски", и вот такая возможность представилась! На курсе организовывалась группа французского, и обучение начиналось с нуля. Нас записалось туда человек пятнадцать, причем трое оказались Ивановыми. Наша "училка", очаровательная молодая девушка, только закончившая филфак, чтобы не путаться, пронумеровала их на француский манер - Иванофф-прамьер, дузьем и труазьем. Саша был Иванов-дузьем, т.е. второй! С тех пор он так для меня и остался дузьемом!

Факультет располагался рядом со Смольным, и мы, чтобы не тратить время на дорогу, устроились на работу дворниками в ближайший ЖЭК, получив служебную комнату в полуподвале. Её окно находились на уровне мостовой, и все, кто приходил к нам в гости, заходили прямо в окно, минуя недовольных жильцов коммуналки.

Жили мы весело до первой сессии. На лекции и семинары практически не ходили, посещали только занятия по французскому, да и то только из-за нашей преподавательницы. Правда, и туда мы вскоре перестали ходить. Наша "любовь" быстренько ушла в декрет, и в последний перед сессией месяц вместо нее появилась какая-то "мымра", но интерес к францускому не угас.

Саша раскритиковал всех лекторов и преподавателей и выработал свой план обучения, ну, а я, как случайно попавший на факультет и не дороживший им, к нему присоединился. Начали мы с того, что скупили в "Букинисте" все старые учебники математики.

-- Ньютон (Саша произносил его имя с ударение на "ю") украл идею бесконечно малых у Лейбница! Надо начинать изучать пределы с Лейбница!

Книг Лейбница мы в "букинисте" не нашли, но "откапали" книгу Пуссена. Полностью она называлась "Курс анализа бесконечно малых", издание 1933 года. Саше очень нравилось произносить вслух полное имя автора -- Шарль Жан Этьен Густав Николя де ля Валле-Пуссен. Еще ему нравилось имя русского математика Чебышева.

-- Как утверждал Пафнутий Львович Чебышов... -- напевно, с придыханием произносил он, ставя ударение на букву "о" .

Куплен был и трехтомник Фихтенгольца, но все эти книги не помогли нам сдать первую же сессию. Наш однокурсник, грек Юра Марантиди, который в отличие от нас, посещал все лекции и семинары, вывел, глядя на Сашу, закон, что уровень знания математики обратно пропорционален количеству учебных пособий! Я назвал это "первым законом Марантиди" .и вывел из него следствие, что и знание иностранного языка обратно пропорционально количеству учебников и пластинок.

Мы с Сашей во время занятий математикой ставили учебные пластинки французского языка польской фирмы "Полиглот". Называлось это "пассивным прослушиванием", что, тот же Марантиди, побывавший у нас в гостях, прозвал "пассивным неслушаньем".

Саша одолел-таки теорию пределов, дошел самостоятельно до производных, но на интегралах застрял. Я ушел с факультета сам, не дожидаясь, пока меня отчислят за "академку", занялся йогой и летом поступил уже туда, куда душа просилась, а Саша дождался-таки, что его отчислили. Ни Чебышов, ни Пуссен ему не помогли сдать сессию. Осенью, правда, он поступил в Политехнический, но и там проучился до первой сессии. Потом был физфак университета, но уже-вечернее отделение. Затем он снизил планку и поступил в архетиктурный техникум. Я уже закончил университет, а Саша все еще не мог дотянуть до второго курса. По-видимому, наша "француженка" неспроста присвоила ему второй номер, чтобы у него была перспектива перейти когда-нибудь на второй курс.

Но неудачи (хотя это трудно назвать неудачами) Саши в учебе с лихвой компенсировались его победами на "женском фронте". Он буквально "лип" к каждой красивой женщине, причем везде - на улице, в транспорте, в магазине. Его по большей части сразу "отшивали, но он брал, не умением, как учил Суворов, а числом, точнее, как у спортсменов, количеством подходов или подкатов. "Подкатив" к красавице боком, он семенил рядом глядя на нее снизу вверх и болтал всякий вздор! Если ему говорили:

-- Что за глупые вопросы?-- он парировал:

-- На глупые вопросы ждут умные ответы!

Или спрашивал девушек:

-- А вы любите анемоны?

Он и сам не имел представления, как выглядит этот цветок, но собеседницы тоже не знали, и он производил на них впечатление знатока цветов.

Правда, иногда его метода не срабатывала.

-- Вы знаете, как называется этот цветок? - спросила его очередная пассия.

-- Анемоны! -- на автомате ответил Саша!

-- Нет! У анемона лепестки другие и сердцевинка!

-- Значит это гортензия - выложил он последний козырь.

-- Ну что вы! Гортензия цветет шапочкой, и стебелек у нее короткий.

Не знаю уж, как он в тот раз выкрутился, но знания свои о цветах он не приумножил.

Едешь, бывало с ним в трамвае, он "прилипнет" к женщине, сойдет с ней на ее остановке, и "пиши пропало": все совместные планы летят к чертям. Только к вечеру прибежит запыхавшийся, как кобель, спущенный с привязи.

-- Ах, какая женщина, какая женщина! Чудо! Чудо!

Он часто влюблялся, и устраивал для меня смотрины избранницы: я должен был их оценить. Очередную свою любовь называл по имени, прибавляя суффикс "чк" -- Танечка, Людочка, Ларочка! И еще с придыханием: "Ох, какая Верочка умница! А Людочка - талант! Такие картины маслом пишет!"