Командование мятежной шхуной взял на себя штурман Пендайс…

Это было невероятно. Это было настолько невероятно, что капитану показалось, что он сейчас умрёт. Потом ему почему-то вспомнился его ночной сон.

Словно он стоял и смотрел, как горит его дом.

Он знал, что дом загорелся не сразу, а медленно, нехотя, словно он был живой, и словно он долго раздумывал, потом решил загореться и вспыхнул. И теперь капитан смотрел, как он горит и с громким треском сыплет искрами, занимаясь пламенем всё в новых и новых местах.

У дома был привязан пёс, старый, уже седой. Пёс жил в семье, бог знает, сколько времени и служил верой и правдой, и теперь он должен был сгореть вместе с домом, потому что у капитана не было сил подойти и отвязать его.

Сначала пёс рвался и лаял, отчаянно, исступлённо, изо всех своих сил пытаясь вырвать кольцо из столба, но столб был крепкий, и цепь была крепкая, и скоро пёс, задохнувшись и обессилев, понял, что ему не спастись. Он лёг и заплакал, застонал прямо по-человечески, скуля, бормоча что-то почти членораздельно в предсмертной тоске, а капитан смотрел на него и не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой, застыв словно в ступоре…

Командование мятежной шхуной взял на себя штурман Пендайс…

Капитан посмотрел на своих людей. Матросы глядели на него с надеждой, ожидая каких-то приказов. Сквайр вылез из паланкина и застыл, как громом поражённый. Рядом с ним доктор Легг удручённо щипал свой бакенбард, шепча под нос что-то едва слышное по-русски.

Платон, не говоря ни слова, пошёл заниматься верблюдами, и скоро он с Бонтондо и Беном Ганном уже развьючивали их, поили и привязывали к коновязи.

– Что случилось? – испуганно спросил у него Бонтондо.

– У нас угнали корабль, – ответил Платон. – И, похоже, всем нам теперь будет полный абсцесс*.

Бонтондо явно не понял, что всем теперь будет такое, и встревожился ещё сильнее, но с расспросами больше не приставал, изредка только поводя на Платона круглыми агатовыми глазами.

Капитан, доктор и сквайр продолжали стоять посреди площади.

– Что же теперь делать? – проговорил сквайр, наконец.

– Теперь надо идти на постоялый двор. А там разберёмся, – ответил капитан, потом решительно добавил: – Доктор, идите с матросами, вставайте на постой… Мистер Трелони, вы можете уже переодеваться. А я с Бонтондо двину через мангровы в форт Энрике. Платон идёт со мной. Проследите за сундуком, господа, теперь это наши единственные деньги… Когда я вернусь, будем разбираться.

И он ушёл.

Вернулся капитан поздно, но никто не ложился, ни матросы, ни джентльмены. Все сидели внизу, в таверне постоялого двора, и подавленно молчали. В таверне было шумно, здесь находились, разговаривали и даже спали другие караванщики. Капитан подсел к команде, хлопнул себя по колену и приказал:

– Ну, рассказывайте, мать вашу, как вы остались без корабля!

Матросы наперебой загомонили, потом стихли и посмотрели на кока Пиррета. Тот откашлялся, вытер рот рукавом и стал обстоятельно рассказывать. Матросы по ходу рассказа дополняли его речь ругательствами. Рассказ кока был весьма интересен.

Оказалось, что после отъезда капитана возле шхуны стали частенько замечать вдову утонувшего рыбака, горе которой все наблюдали на берегу в день прибытия. Но от своего горя Марианна, так звали вдову, быстро оправилась, и вскоре её можно было видеть в таверне на острове в компании матросов с «Архистар» и других кораблей. Потом в её домик зачастил боцман Билли Джонс, и все завидовали ему, потому что женщина была на редкость красива.

Бунт на «Архистар» вспыхнул удивительно быстро. Просто команда как-то мгновенно разделилась на тех, кто оказался с пистолетами, и на тех, у кого пистолетов не было, и кого держали на мушке. Потом на борт поднялись местные рыбаки, чужие матросы и Марианна. Все они были вооружены тесаками и пистолетами, а Марианна улыбалась страшно, и длинные волосы её развевались, а юбки под ветром задирались, открывая взглядам голые ноги. А боцман спросил у матросов, кто ещё из них пойдёт искать свободу и счастье, но больше никто не пошёл. И тогда штурман Пендайс сказал боцману:

– Ты не уйдёшь далеко, Билл… Не дури. Ты погубишь корабль.

А боцман сказал, что он и не думает идти мористее, а пойдёт вдоль берега и в Гвинейском заливе найдёт себе кого-нибудь, кто поведёт шхуну дальше. Потом он крикнул штурману:

– Давай с нами, Джон!.. Сколько тебе ещё ходить под командованием мальчишки? Не пора ли самому стать капитаном?

И тогда подлец-штурман перешёл на сторону подлеца-боцмана, растак его и разэдак, и встал рядом с ним. А матросам, слава богу, отдали их рундуки и высадили на берег – и даже денег не отобрали. Последним в шлюпку садился кок Пиррет, и подлец-штурман сказал ему даже несколько слов, прощаясь.

– Вспомни, что он сказал, Пиррет, – настойчиво попросил капитан, он даже придвинулся к коку.

И в голосе капитана всем вдруг почудилась надежда.

– Да как-то чудно он сказал, – ответил кок. – Сказал он что-то про рыбу.

– А что именно он сказал о рыбе? – переспросил капитан. – Вспомни, это очень важно.

– Он сказал, уходим мы, дескать, в Гвинейский залив, а там рыбы навалом, – протянул кок, вспоминая и морща лоб от усердия. – Я ещё подумал, ловить они её там будут, что ли?.. Так ведь здесь рыбы-то везде невпроворот. Места такие.

Капитан удовлетворённо выдохнул и обвёл всех повеселевшими глазами.

– Ну, всё не так плохо, как мне представлялось сначала, – сказал он. – Мистер Пендайс – за нас, а это самое главное… А теперь – слушай мою команду! Завтра, на рассвете, мы отплываем вдогонку за «Архистар». Корабль для этого я уже зафрахтовал, он называется «Ласточка». А теперь – всем отбой.

И он поднялся из-за стола, и за ним поднялись остальные.

В комнате, отведённой джентльменам на эту ночь, мистер Трелони спросил капитана:

– Дэниэл, скажите, а как вы догадались насчёт штурмана Пендайса?

– Да по рыбе, Джордж, – ответил тот. – У нас на всякий случай с Пендайсом был уговор – сказать, что рыбы, мол, много. Знак такой… Он не предатель, он просто корабль спасает. Бог знает, что может случиться с «Архистар» в неумелых руках, а в преступных, но умелых мы шхуны вообще можем больше не увидеть.

– Слава богу, – сказал доктор. – А то мне показалось, что с «Архистар» я лишился всего на свете.

– Хорошо вас понимаю, доктор, – ответил капитан, и вылил в таз воду из кувшина. – Я уж и сам было решил, что остался, как без родного дома… Словно он в минуту сгорел.

Он готовился мыться и был раздет по пояс, Платон помогал ему.

– Но, господа, всё не так уж и плохо, – добавил вдруг капитан. – Наша координата 8, помните? Я уверен, что на полуострове Калум будет и наша шхуна, просто должна быть там… Мы с Пендайсом обсуждали маршрут «Архистар». Я уверен, он что-нибудь придумает и приведёт шхуну к этой координате.

И капитан энергично плеснул себе в лицо воды с ладоней. Мистер Трелони деликатно отвернулся и стал готовиться ко сну.

****

– А знаете, господа… История морского разбоя знает немало женщин-пираток, – произнёс капитан.

Он, сквайр и доктор Легг стояли на палубе двухмачтовой бригантины «Ласточка» и смотрели на исчезающий вдали мангровый берег и остров Арген. Солнце поднималось и покрывало розовым золотом и берег, и воду, и всё вокруг. Из клеток, стоящих на палубе, раздавались истошные крики петухов.

Капитан потёр бритый, изрезанный с непривычки подбородок и добавил:

– И все они отличались особой жестокостью, как и всё женщины, взявшиеся за «мужской» труд. Им ведь надо было доказать мужчинам, что они не хуже… Вот дамы и старались.

Он брезгливо скривился.

Мистер Трелони думал о превратностях судьбы, которая играет человеком, не спрашивая о его желаниях и планах и не заботясь о том, что изо всего этого выйдет. Ведь помогая деньгами вдове утонувшего рыбака, капитан и представить себе не мог, что фактически поддерживает авантюристку-вдову в её коварном замысле… А ведь все её ещё и жалели! Однако, что же? Боцман Джонс настолько влюбился, что в конец потерял голову?