Часть первая. Манящий свет мечты.

Паша с воодушевлением задрал голову – небоскрёбы уходили чуть не в космос.

–Мир американской мечты, – восторженно прошептал Паша.

Самуил был скептичен – губы кривила усмешка – восторги Паши его смешили.

–Паша, что это такое – Американская мечта?

Паша вернулся с небес в реальность. Он посмотрел на чуть пьяного, чуть нервного, но самоуверенного босса. Пятьдесят шесть лет, но какой он крутой – мощный, немного полноватый, лицо изъеденное жизнью. Бронтозавр, мамонт, несокрушимый монстр, мужчина в пике зрелости. Он так долго стремился к большим деньгам и поймал их только недавно – пять лет назад – сто восемьдесят миллионов баксов – убийства, наркотики, оружие, работорговля. Все мыслимые и немыслимые грехи. И вот он в США – король жизни. Приехал повеселиться. И пошалить. Рядом «линкольн», доставивший из аэропорта к самому крутому отелю Лос-Анджелеса. И амбалы охраны (крутые бандиты – все в федеральном розыске ФСБ). И Паша– отморозок.

Это немыслимо! Это Лос-Анджелес! Это Калифорния! Это они – самые отмороженные отморозки из морозной России – приехали проиграть пару миллионов баксов в казино и трахнуть пару-тройку голливудских звезд.

Самуил сделал последнюю затяжку гаванской сигары и почти половину её (непозволительная роскошь!) швырнул ловким щелчком в золоченную урну. Негр-швейцар на дверях, сразу узнав русскую братву, расплылся в белозубой улыбке – русские платили крутые чаевые.

Мальчики из отеля, в форменной красной одежде, вышитой золотом, в дурацких чёрных кепочках на макушках, уже тащили чемоданы из глубокого багажника «линкольна».

Самуил не спешил.

–Паша, ты слышал мой вопрос?

–Босс, американская мечта, как я читал в книгах – это возможность любому смертному, из самого низа, взлететь до небес. Это успех, доступный каждому. Если ты будешь стараться…

–Брось, Паша. Разве ты не смотрел американских фильмов? Их мечта – стырить кучу бабок (не важно, где и у кого) и слинять с ними в Мексику!

«»»»»»»

На третий день Самуил заскучал в Лос-Анджелесе. Те же прелести, даже круче, он имел в Москве и Питере. Куда не сунься, кругом одни русские, хохлы и белорусы – приезжие и эмигранты: в ресторанах, магазинах, борделях, на хоккее. Даже в кино вовсю снимаются! Что за жизнь такая?! Хочешь отдохнуть от своих, и не можешь!

Договорившись с таксистом, покатили в Пасифик-Сити – местечко у самой границы с Мексикой. Там кругом прерии, кактусы, незаконные иммигранты мачо-мексиканцы и, вообще, всё по-американски, как в пыльных голливудских фильмах – битые старые автомобили, доступные белозубые студентки колледжей с силиконовыми сиськами, салуны и боулинги, драки там и всё остальное … Ящик виски взяли с собой – в пограничной дыре ( от Пасифик-Сити до Мексики сорок миль) виски стоило на полдоллара дороже за каждую унцию.

Все хохотали:

–Будем во всём равняться на американцев, будем прижимистыми и экономными!

По настоянию Самуила все переоделись в джинсу. Ехали с открытым верхом – Самуил велел убрать у кабриолета брезентовую крышу. Запылились. Волосы стали дерюгой. Паша, привыкший к комфорту и стерильной чистоте, квасил толстые губы – ему в Америке не нравилось. Он привык каждый вечер мыть свой пенис специальным гелем, обладающим успокаивающим целебным эффектом. Как было приятно возлежать на скрипящих чистотой цветных простынях и ощущать в трусах, что твой пенис тщательно вымыт и сам ты эталон стерильности.

–Брось, Паша, – Самуил, держа сигару всеми пальцами руки, старательно трудил губы, вытягивая из неё вкуснейший никотин. Пыхнув дымом (хорошо пыхнул, эффектно) Самуил прищурился. – Пенис – так говорят американцы.

Шофер, услышав слово «пенис», одобрительно оскалился и закивал головой (ни черта не понимал по-русски). Самуил не смотрел на него.

–Русские говорят член… Даю тебе слово, Паша, твой член в той дыре, куда мы едем, скучать не будет! Я тебе куплю таких американских девочек, хоть белых, хоть цветных – закачаешься!

Паша не поверил:

–У нас в Москве можно всяких американских девушек отыметь, и белых, и цветных! Зачем сюда было ехать? У нас дома круче можно было оторваться.

–Дома! Дома! А тебе ничего не интересно, да? – окрысился Самуил. – Что вы за люди такие?!

–Нормальные люди, – тихо буркнул Паша, но Самуил услышал.

–Заткнись! – сказал он, нажимая голосом. – Сказал, тебе понравится, значит, понравится!

Фамилия у Самуила была Боголов. Отчество – Дармалович. Отец его был бурят – Дармала Боголов. Родился Самуил в пригороде Иркутска. Мать Самуила, красивая чернокудрая еврейка, разродившись с трудом, и поймав сепсис в нестерильном сельском фельдшерском пункте, вырвала клятву у плачущего Дарьки Боголова, что сына он назовёт Самуил. Она покормила младенца всего раз, а после, прижав к себе, рыдая, умерла от заражения крови.

–Самуил, мальчик мой …

Самуил ехал сейчас в открытом авто, ветер жег лицо горячим вкусом чужой земли, дым сигары ел глаза. Ему казалось, что он помнил свою мать и эти её слова. Все говорили, что это его фантазия. Не может человек помнить то, что происходило с ним на вторые сутки от рождения. В интернате пацаны над ним смеялись за эту память и часто били. А он точно помнил, что мать плакала, когда его принесли и вручили ей в руки – беспомощную личинку, зародыш человека. Зародыш. Через пятьдесят один год этот зародыш хапнул свой первый миллион баксов. Сейчас, в пятьдесят шесть у него их сто восемьдесят. А жизнь всё равно осталась дерьмом.

Семьи нет.

У него никогда не было семьи. Мать умерла, так и не оправившись от родов. Отец, завхоз какого-то там агрокомплекса, умело воруя, сумел обеспечить сыну воспитание в Ленинградском интернате ( понятно, за большие взятки). Тогда, при Советском Союзе, по какой-то там плановой разнарядке, все «коренные народы» Якутии и Дальнего Востока жили в интернатах и поступали, именно, в институты города на Неве, колыбели Ленинской революции… Потому и Самуил оказался в Ленинграде, но отцу приходилось приплачивать, чтобы сына не гнобили… Кстати, отца убили тувинские трактористы. Что-то он им однажды не выдал, какую-то деталь для трактора. Шарахнули в лоб увесистой монтировкой…

Самуил, глубоко вздохнув, качнул головой, сильным щелчком отправил окурок сигары в клубящуюся за машиной дорожную пыль.

Ему всегда было плохо в интернате. Зачем отец держал его далеко от себя? Детство – чёрная полоса жизни. Может быть, будь они вместе, ничего бы с отцом не случилось там, в Иркутске, тогда, сорок шесть лет назад.

Мать-еврейка, отец-бурят. А вырос Самуил русским. У него и в свидетельстве о рождении так значилось: Самуил Дармалович Боголов – русский.

Когда кто-то из русских пытался называть его евреем, он сразу бил ему в лоб увесистым кулаком. Когда кто-то из евреев намекал, что он не еврей, он поступал точно также. Самуил, имея очаровательные бурятские щечки, во всём походил на мать. Был очень красив в молодости. Он и сейчас был очень и очень импозантен. У него было много русских женщин, были хохлушки, сладострастные немки, молдаванки, латышки. Сегодня вечером будут американки.

–Девки из колледжа. Надо снять девок из колледжа вот с такими сиськами, как волейбольные мячи, – сказал Самуил. «Злодеи» на заднем сидении заржали.

Последние десять лет Самуил смотрел американские фильмы про таких вот тугозадых, грудастых девок с упругими, утянутыми животами и мечтал, что отымеет их с десяток. Но в Лос-Анджелесе, недалёко от отеля, таких не попадалось. Только чернокожие проститутки. И ещё русские, и хохлушки.

Хохлушки, вообще, достали. Они по Москве и Питеру достали всех сверх меры. И в Турции, и на Кипре. Было такое ощущение, что хохлушек миллионов сто, больше, чем всё население Украины вместе взятое. Но, вообще, они классные! А сегодня пятидесятишестилетний член Самуила жаждал американского секса!