Люсьен кивнул:
– Не думай об этом сейчас – завтра для этого будет уйма времени. Иди же, веселись. Незачем тебе тратить время в моем скучном обществе.
Скучном? Ха-ха! Анья никогда не встречала столь волнующего мужчину.
Поколебавшись мгновение, Рейес ушел, оставив Люсьена в одиночестве. Ни одна смертная женщина к нему не подходила. Да, они бросали на него взгляды, но их отпугивали шрамы. Ни одна не хотела иметь с ним дело – и потому оставалась в живых.
«Он занят, стервы».
– Заметь меня, – негромко скомандовала Анья.
Прошла минута. Люсьен не повиновался.
Зато ее приказ услышали несколько смертных и повернули голову в ее сторону, а Люсьен продолжал сидеть, с тоской глядя на лежащую перед ним на столе пустую фляжку. На беду Аньи, бессмертные невосприимчивы к ее чарам. То была маленькая привилегия, дарованная им богами.
– Ублюдки, – пробормотала она. – Со всех сторон обложили ограничениями! Лишь бы унизить смиренную Анархию.
Анья была не в чести, когда жила на Олимпе. Богини ее недолюбливали, опасаясь, как бы она, точная копия своей блудницы-матери, не совратила их мужей. И боги ее не уважали, опять же из-за матери. А вот парни ее желали. Во всяком случае, до тех пор, пока она не отправила к праотцам их дражайшего Капитана Бессмертной Гвардии. Тогда ее провозгласили смертельно опасной.
Идиоты. Капитан заслужил то, что она с ним сделала. Поделом ему! Маленький говнюк хотел ее изнасиловать. Оставь он ее в покое, и она пощадила бы его. Но не-е-е-е-ет. Анья не сожалела о том, что вырвала черное сердце из его груди и, насадив на копье, выставила напоказ у храма Афродиты. Нисколечко. Она заколет кинжалом любого, кто попытается лишить ее бесценной свободы выбора.
Выбор. Слово звякнуло в мозгу, возвращая к реальности. Чего ей, черт подери, будет стоить убедить Люсьена выбрать ее?
– Заметь меня, Люсьен. Пожалуйста!
И опять он ее проигнорировал.
Анья топнула ногой. Неделями она укутывалась в невидимость, как в плащ, и следовала за Люсьеном, наблюдая, изучая. Вожделея. Он и не подозревал, что она шныряет поблизости, сгорая от желания посмотреть, как он совершает всякие непристойности: раздевается, ублажает себя… улыбается. Ладно, улыбка к непристойностям не относится. Увидеть, как его испещренное шрамами, но все же прекрасное лицо озарится улыбкой, ей хотелось ничуть не меньше, чем созерцать его обнаженное тело, искрящееся от возбуждения.
Уважил ли он хотя бы эту нижайшую просьбу? Нет!
Иногда ею овладевало желание, чтобы Люсьен никогда не попадался ей на глаза, и она сожалела, что несколько месяцев назад позволила Кроносу – новому царю богов – увлечь себя россказнями о Владыках Преисподней. «Возможно, это я идиотка».
Кронос тогда только сбежал из Тартара, тюрьмы бессмертных, о которой она знала не понаслышке. Он заточил туда Зевса и его союзников, а также родителей Аньи. Когда Анья вернулась за ними, Кронос уже поджидал ее. Он потребовал отдать ему ее величайшее сокровище, а когда она отказала – нет уж, дудки! – попытался запугать.
«Дай мне то, что я хочу, или Владыки Преисподней явятся за твоей душой. Они одержимы демонами и жаждут крови, как голодные дикие звери, поэтому без колебаний освежуют твою прелестную плоть, так что только косточки останутся». Бла-бла-бла и все такое.
Его слова ничуть не напугали ее, а, наоборот, подзадорили. В результате она сама отправилась на поиски воинов, намереваясь победить их и посмеяться Кроносу в лицо, как бы говоря «смотри, что я сделала с твоими большими страшными демонами».
Одного взгляда на Люсьена оказалось достаточно, чтобы ею овладело наваждение. Позабыв о причинах, побудивших ее прийти к нему, она даже помогла этим предположительно злобным воинам.
Люсьен был полон противоречий, разрывающих ее на части. Он покрыт шрамами, но не сломлен, покладист, но непреклонен. Спокоен, как классический бессмертный, и не кровожаден, как утверждал Кронос. Одержим злым духом, но никогда не отступает от собственного кодекса чести. Каждый день и каждую ночь он имеет дело со смертью, но все же сражается за жизнь.
Очаровательно.
Более того, всякий раз, как она приближается к нему, его цветочный аромат возбуждает в ее голове греховные, порочные мыслишки. Почему? Любого другого пахнущего розами мужчину она осыпала бы насмешками, а Люсьена ей так сильно хочется отведать на вкус, что слюнки текут и кожу покалывает от отчаянного томления по его прикосновениям.
Даже сейчас, просто глядя на него и представляя, как его аромат щекочет ей ноздри, Анья покрылась мурашками. Чтобы избавиться от них, потерла себя руками. Потом представила, что ее гладит Люсьен, и восхитительная дрожь вернулась.
Боги, какой же он сексуальный! А глаза какие необычные! Она таких ни у кого не видела. Один – небесно-голубой, другой – карий, и оба лучатся естеством мужчины и демона. А его шрамы… Анья только и мечтает, как бы их полизать. Жаждет этого. Его шрамы прекрасны и служат доказательством боли и страданий, которые он претерпел.
– Эй, красотка, потанцуй со мной! – услышала она голос одного из воинов у себя над ухом.
«Парис», – поняла она, распознав в его тоне чувственное обещание. Он, должно быть, закончил трахать ту смертную у стенки и теперь подыскивает новую для утоления похоти. Обязан продолжать поиск.
– Проваливай.
Не обескураженный отсутствием у нее интереса, он схватил Анью за талию:
– Тебе понравится, клянусь!
Она избавилась от него одним взмахом кисти. Одержимый демоном Разврата, Парис был наделен бледной, почти светящейся кожей, ярко-голубыми притягательными глазами и таким миловидным личиком, что ангелы сочли бы его за своего. Но он не Люсьен и ничего для Аньи не значит.
– Держи руки при себе, – пробормотала она, – пока я их тебе не отрезала.
Он рассмеялся, сочтя ее слова шуткой и не ведая, что Анья с легкостью приведет угрозу в исполнение. Создавая мелкие беспорядки, она никогда не бросала слов на ветер. Это попахивало слабостью, от которой Анья давным-давно зареклась.
Ее недруги только и ждут, когда она даст слабину.
Хвала небесам, Парис больше не пытался к ней прикоснуться.
– За поцелуй, – хрипло сообщил он, – я позволю тебе сделать с моими руками что угодно.
– В таком случае я и дружка твоего отрежу. – Ей не нравилось, что ее отвлекают от созерцания Люсьена, особенно потому, что шанс побаловать себя выпадал редко. В последнее время она только и делала, что пыталась перехитрить Кроноса. – Как тебе такое предложение?
Парис расхохотался так громко, что сумел привлечь внимание Люсьена. Тот поднял глаза и посмотрел сначала на Париса, потом на Анью. У нее едва не подогнулись ноги. О, великие небеса! Парис был немедленно позабыт, а ее дыхание сделалось прерывистым. Не привиделось ли ей пламя, что внезапно вспыхнуло в неодинаковых глазах Люсьена? Не показалось ли, как затрепетали его ноздри?
«Сейчас или никогда». Облизнув губы, не сводя с него взгляда, она направилась к нему плавной чувственной походкой. На полпути остановилась и пальчиком поманила к себе. Мгновение спустя он оказался стоящим перед ней, будто притянутый невидимым поводком, сопротивляться которому был не в силах.
Вблизи он оказался шестью футами шестью дюймами мускулов и опасности. Подлинное искушение.
Губы Аньи медленно растянулись в улыбке.
– Наконец-то мы встретились, Цветочек.
Не дав ему времени на ответ, она просунула левое бедро ему между ног, потерлась о его крепкий пах и эротично развернулась к нему спиной. Ее льдистоголубой корсет удерживался лишь тоненькими ленточками, а юбка так низко сидела на талии, что был виден верх стрингов. Какой конфуз!
Мужчины – как смертные, так и бессмертные – обычно тают, увидев нечто недозволенное.
Люсьен с шипением втянул в себя воздух.
Улыбка Аньи стала шире. Что ж, неплохой прогресс.
Ее неторопливые движения шли вразрез с быстро бьющимся сердцем, но она продолжала медленно и плавно извиваться. Поднеся руки к голове, она неспешно провела пальцами по густым белоснежным волосам, потом спустилась ниже, поглаживая ладонями свою кожу и представляя, что ее ласкают его руки. Ее соски затвердели.
