Настроение поднялось и я решилась. Любимый трек на повтор. Может он и мешал, но Антон, роящийся в документах полулежа на кровати, ничего об этом не сказал. Я раза с третьего только поймала ритм, сначала бестолково слонялась по комнате, стесняясь своего побитого тела пусть и при привычном приглушенном освящении его спальни. А потом, вдохнув и выдохнув, плюнала на все и запустила мелодию в себя. Плевать на боль, на налившееся синевой синяки по всему телу. Я хочу танцевать. Танцевать для него.

Как ни для кого и никогда. Он прервал меня в середине, схватив и повалив на простыни, целуя мои руки, с упоением скользя губами по лицу, шептал сокровенное: «моя маленькая», и я готова была на все. Если бы он сейчас попросил продать ему душу, я бы не задумываясь это сделала. Но мой мужчина, мой нежный зверь, сцеловывая слезы с моего лица, сам был готов заложить весь свой мир в угоду моим желаниям.

Он любил меня, каждую клеточку моего тела, жадно отзывающуюся на его движения. Страстно и бескомпромиссно. Я умирала под ним в эту ночь не один раз и смаргивая слезы исступления, бессвязно шептала его имя. Самое прекрасное имя на свете. Чувствовала, как дрожат его пальцы на моем теле, как ошибаются губы, смешивая упоительные поцелуи с ответными неистовыми в своей нежности репликами. Дрожала, таяла и разлетаясь на мириады осколков под его переменчивый шепот, с надломленной хрупким чувством успокоения в перерывах необходимого мне телесного контакта.

- Люблю тебя, моя маленькая… - Ласково оглаживая мои скулы большим пальцем, тихо произнес он. – Боже, как же я тебя люблю, моя маленькая девочка…

- Антон… - слезы скользнули по щекам, я обняла его руками и ногами, как могла.

Пыталась впитать его в себя, запустить под кожу, в сердце и душу. Раствориться в нем. Забыться. Умереть и возродиться. В этих прозрачно-голубых глазах. В нежных нотках его переменчивого шепота. В этих сильных и таких парадоксально осторожных руках. Я была окружена им, его волей, чувствами и желаниями. Умирала в нем, при каждом его движении содрагалась. И чувствовала. Чувствовала, как никого. Никогда. Ни сегодня, ни завтра, ни, тем более, в прошлом. Я была под мужчиной. За ним. После него. И это мне невероятно нравилось. Именно с этим мужчиной, и ни с каким другим никогда в жизни. С таким сильным, страстным, любящим. И мне это нравилось. Нравилось отдаваться ему, отвечать на его ласки, наслаждаться улыбкой, жадными губами, немного грубыми, но чувственными.

На меня была наложена печать безопасности. Отныне и от всего. Это грело кровь и успокаивало душу. Нечто сходное, но такое хрупкое было в детстве. Когда Гелька м0еня защищала от всего и всех, пока я училась скалить зубы и беззвучно подниматься с разбитых колен.

- Обними меня, - как-то жалко, на мой взгляд, всхлипнула я, подавшись коварным воспоминаниям о детстве.

Антон не придвинулся ко мне, как делала Гелька, он притянул меня спиной к своей груди и, обняв, зарылся лицом в макушку, негромко выдохнув: «Все хорошо, маленькая». Я, не сдержавшись, всхлипнула.

Осознала, что перебито самое дорогое воспоминание из детства, когда Гелька, прижимаясь телом к моей дрожащей спине, пока меня мучила температура под сорок и укрывая хлипеньким одеялом, никак не могла унять мое содрогающееся в ознобе тело. Она так же шептала, захлебываясь слезами, что все хорошо, но с ней рядом в тот момент, не было этого пугающего чувства безопасности и возможности расслабиться. Тогда я думала, что не переживу ночь. Так же думала и Гелька, шваброй бьющая любого, кто заходил в нашу с ней комнату…

А сейчас я абсолютно здорова. Но слабее, чем в тот ужасный вечер. И самое… пугающее, что я больше не боялась сомкнуть глаза, зная, что меня никто и никогда не обидит под этими сильными руками.

Никто и никогда, да, безусловно.

Кроме этих самых рук.

Но тогда я об этом еще не знала. Все случилось гораздо позже.

Через неделю, когда синяки от Рубиковской мази сошли на нет, меня поджидал новый удар – меня уволили. Луиза сообщила об аннулировании контракта по инициативе клуба и, пожелав мне всего доброго, отключилась. Я ошарашенно посмотрела на трубку в своей руке, думая, что ослышалась. Но нет, когда я позвонила Луизе, она подтвердила, что с отпуска завтра в смену я не выхожу. Потому что контракт аннулирован, неустойку я не должна из-за инициативы клуба.

Я влетела в кабинет сучьего адвоката разъяренной фурией.

- Антон, нахера ты это сделал?! Чем мне теперь за ипотеку платить?! На панель идти что ли?!

Я исступлённо орала на спокойного Антона перебирающего документы за своим рабочим столом.

- Луиза позвонила? – догадался он, нахмуриваясь, читая свои долбанные бесчисленные документы и прикусывая губу. – Нет, это старое постановление… А где новое-то?..

Я аж задохнулась от злости. Зло топая к нему, кинулась драться. Он, встав с кресла и не отрывая взгляда от документов, без труда меня скрутил и прижал спиной к своей груди, блокировав руки.

- Будь добра, переверни страницу, ближе же стоишь.

Меня аж перекосило и кроме как злого рыка сквозь стиснутые зубы, я больше никаких звуков издать не могла. Но он держал меня в таком положении минут пятнадцать, скучающе положив подбородок на мое темечко.

- Успокоилась? – негромко поинтересовался он, и, не дождавшись от упрямой меня ответа, вздохнул и произнес, - ну ладно, давай еще постоим.

- Антон, зачем ты это сделал? – порядком спокойнее спросила я. – Ты же знал про ипотеку…

- А ты знала, что меня не устраивает твоя работа. – Отпустил меня, сев в кресло и дернул за локоть, заставив упасть ему на колени и смотреть в потемневшие, серьезные глаза. – Женщина – визитная карточка своего мужчины. И она у меня шикарная. Но слишком открытая. Меня не устраивает.

- У меня, ипотека, блядь! – кипя от злости, заорала я ему в лицо.

- Уже нет. – Голубые глаза удовлетворенно блеснули и принялись изучать вырез футболки.

- Чего?.. – я аж охрипла от удивления, пальцами вцепившись в его подбородок, приподняла голову, заставляя смотреть в свои глаза.

- В обед в банк заедь, забери документы. Я закрыл ипотеку.

Я растерялась. Антон зевнул и, взяв со стола папку, чуть отведя ее в сторону от моего тела, принялся читать, второй рукой оглаживая мое бедро. Вид такой, как будто в магазин за хлебом сходил по моей просьбе, а не три ляма долга за меня погасил. Я покачала головой, закрыв глаза и пытаясь успокоиться. Мало что из этого вышло, конечно.

- Мне… господи… да зачем?! Это моя квартира и мои проблемы! Я ее взяла, я и должна оплачивать! Мое это, понимаешь ты, нет?! Что ты вот лезешь, куда не просят! Немедленно забирай свои деньги! Я сама оплачу!

- Я не могу. – Поморщился он, рывком выдергивая подбородок из моих пальцев. - Считай это предсвадебным подарком. Я хотел предложение тебе в декабре сделать, на твой день рождения. Но раз так сложились обстоятельства и интриги не получится…

Он хохотнул, с удовольствием глядя как меня перекосило от удивления и отложил папку. Я с трудом справилась со своим лицом, но не бешено бьющимся сердцем. Эмоции были смешанные, невыразимые. Меня саму пугала своя реакция.

- Не-не-не, погоди! Для начала, кто тебе сказал, что я за тебя выйду? – угрюмо спросила я глядя в чуть прищуренные, улыбающиеся глаза.

- Твой ошарашенный вид и безотчетная улыбка. – Усмехнулся он, беря мою руку и целуя ладонь. – На колено встать? Я, правда, кольцо еще не купил…

- Да ты… ты… - я никак не могла справиться со шквалом самых разнообразных эмоций вообще не понимая, что мне теперь делать. – Индюк ты! Вот ты кто! Я за тебя не выйду! Понятно?!

- Да мне твою подпись в журнале регистраций брака подделать, как нехер делать. – Скучающе проронил Антон. – Ладно ты не ерепенься, я ж тебя замуж зову, а не мешки тягать. Будешь носки мне вязать. Волосы покрасишь в баклажановый. Будешь с бигудями борщи варить. – Хрюкая от сдерживаемого смеха, он откинул короткую прядь моей новомодной стрижки. – Куплю тебе чугунную сковородку. Будешь меня бить, когда пьяный домой приду. Смотрела «деревню дураков»? Рубрика из «Каламбура», в девяностых такое скетч-шоу было, я его обожал.