А что, - подумал бывший вожак 'заводских', - все так и было бы, вздумай Господь вдруг расщедриться на манну небесную. Всегда найдутся крутые пацаны, которым больше всех надо. А уж лохов-то почистить, так ведь святое дело! Стоп, а почему это Румата моим голосом говорит? Или это я, а не Румата? А, ладно - пофиг! Так, а доцент чего?

 - Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я. 

Во, правильно! В натуре коммунист, одно слово. Жестоких правителей к стенке, и колбасы всем! Нормальный ход. Многие бы подписались. Да и подписывались уже, в семнадцатом... Ага, а я ему чего в ответ говорю?

 - Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.

Епрст! Это что же - это я такое сказал? Это же барон мне про жестокость втюхивал. А теперь и я за ним? О, дела... Ну, теперь одна надежда на Доцента. Может он со своим коммунизмом чего дельное придумает. Давай, доцент, жги!

 - Накажи жестоких, чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.

Ай, молодца, Викторович! Так их!

Да мы сейчас с тобой этот мир в бараний рог свернем. Чтобы это... Чтоб никакой больше жестокости. Мы жестоким-то покажем, где раки зимуют! Да они еще сами с обрыва прыгать будут, чтобы быстро и безболезненно... Стоп-стоп-стоп! А я что же? Еще, что ли сейчас говорить буду? Да ну его нахрен, мы же с Доцентом уже все решили - мочить козлов, чтобы неповадно!

Да не буду я это говорить, не хочу... - Вот только голос, его же собственный голос, и не думал останавливаться, предательски выбивая из господина Дрона последнюю надежду.

 - Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придётся карать всех, а я не хочу этого...

Вот так, значит? - лениво колыхался студень угасающего рассудка. -  Мы с Доцентом, стало быть, заламываем всех жестоких из сильных. Которые все под себя подгребают, а народу - хрен на постном масле. Всех этих гребаных де Донзи! Мол, ребята, коммунизм! Счастья всем, досыта, и пусть никто не уйдет обиженным. А тут из толпы ребят выскакивают маленькие такие дедонзишечки, мол, здрасьте, мы теперь тут, среди бывших слабых, главные. Новое, стало быть, начальство. Ну-ка,  быстро, карманчики вывернули! И, кто не спрятался, мы не виноваты. Пожалте расстреливаться...

Господи-и-и! Что же за скотину ты сотвори-и-л!

Сквозь слегка расступившееся марево вновь проступила кривляющаяся физиономия барона. Он по-прежнему что-то говорил, кривил губы, размахивал руками. Изо рта время от времени выскакивал раздвоенный змеиный язычок, ехидно помахивал господину Дрону и прятался обратно. Тело барона извивалось теперь уже вполне видимыми кольцами - мощными, гибкими, смертельно опасными, но по-своему красивыми.

Как-то незаметно к баронской физиономии добавилась еще парочка. - А, да это же Меркадье с Доцентом! - Парочка приятелей языков никому не казала и организмы свои кольцами не выкручивала. Однако выглядела все же подозрительно. Оба открывали рот - то вместе, то по переменке - но слышно опять-таки ничего не было. Ладно, ребята, что-то я устал сегодня, - подумал утомившийся депутат и попытался зевнуть. Вся троица тут же послушно исчезла. А вместе с ними исчезли и стол, и потолок трапезной.

Да и вообще все.

***

Пробуждение началось со ставшего уже привычным голоса. Никак, опять оруженосец Ричарда пожаловал? Он чего-то требовал, настаивал, а другой голос ему активно возражал. 'Это что же, он теперь каждое утро ко мне ходить повадится?' - недовольно подумал господин Дрон. - 'Интересно кто это тут того поца укорачивает?'

- У мессира Серджио был удар, - сердито брюзжал второй голос. - Я пустил ему кровь, поставил пиявок и дал выпить отвары. Мессиру сейчас лучше, но ему нужен покой. Никаких визитов, никаких гостей, лежать в постели еще два дня, как минимум. И лишь потом потихонечку можно вставать...

- Как же так, - недоумевал голос оруженосца, ведь мессира приглашает сама государыня, Алиенора Аквитанская, матушка короля Ричарда!

- А вот и так! - возражал брюзжащий. - Хоть ангел господень на страшном суде! Мессир останется в постели, если имя Шешета бен Ицхак Бенвенисти еще хоть что-то значит в этом мире!

Голоса стихли, и господин Дрон опять начал было засыпать. Правда, с этим что-то не очень ладилось. Мыслей в голове не было никаких, но и уснуть не получалось. Так, лежал, пропускал через себя какие-то доносящиеся снаружи звуки, вдыхал запахи.

Как вдруг чья-то сухая, теплая и легкая, как пух, ладонь легла ему на голову...

ГЛАВА 3

в которой Алиенора Аквитанская предсказывает господину Дрону встречу

со знатной незнакомкой; сам господин Дрон рассуждает о храбрости

и трусости, после чего отправляется с посольством в Венецию;

 господин Гольдберг составляет для короля Ричарду карту

золотых месторождений Северной Африки, а корабль

достопочтенного господина  Макремболита

подвергается пиратскому нападению  

Лимузен, Шато-Сегюр,

20 апреля 1199 года

"Это была она".

Как бы мне хотелось, государи мои, написать здесь эти слова безо всяких кавычек! Да ведь и логика, и грамматика ничуть не протестуют против этого. Это была действительно она!

Но нет! Здесь тот самый случай, когда по форме все правильно, а по сути - издевательство. Так что, не стану вводить в заблуждение доверчивого читателя, решившего уже было, что это графиня Маго, наконец, одумалась. И что это ее теплая и легкая, как пух, ладонь легла на голову страдающему герою. Увы, нет. Не одумалась.

И все же, это была она!

Мать короля и величайшая из женщин этого времени! Герцогиня Аквитании и Гаскони, графиня Пуатье, королева Франции в первой половине своей жизни, королева Англии - во второй, богатейшая и влиятельнейшая женщина христианской Европы, Алиенора Аквитанская!

Господин Дрон поднял взгляд, сердце его дрогнуло и  пропустило удар. А затем вдруг забилось с почти юношеской прытью. Мама дорогая! - некстати вдруг подумалось ему, - а ведь ей сейчас восьмой десяток. Какой же была она в молодости?!

Годы покрыли лицо Алиеноры сетью морщин. Но не тронули ни нежного овала чуть удлиненного лица, ни изумрудно-зеленых глаз, ни золотистых локонов волос... А улыбка! А глаза - то смеющиеся, то загадочные, то обещающие, но в любом случае лучащиеся жизнью и светом! И это в семьдесят пять лет! Поразительно! Невероятно!

- Мессир, - проговорила она своим низким грудным голосом, - вы спасли короля. Впрочем, что я говорю! Вы спасли мне сына! Ричард... Ричард - это все, что у меня есть... Я знаю, вас послал Господь! Не спорьте - я знаю! Тогда, в конце марта мне был сон. Я видела идущего вдоль крепостной стены Ричарда и тот роковой выстрел. Король не успел укрыться за щитами и был поражен в плечо. А потом десять дней угасал, и я ничем не могла ему помочь!

Алиенора говорила и говорила, а господин Дрон слушал и наслаждался. Какой текст! Какая экспрессия! А голос, черт побери, а голос! Да в наше время оперные сцены всего мира передрались бы за него! Алиенора же тем временем не останавливалась ни на миг.

- В ту ночь я постарела на целую жизнь. А наутро, велев загрузить повозки, в страхе и слезах помчалась сюда, в Лимож! Надеясь успеть, если и не спасти, то хотя бы принять последний вздох моего Ричарда... Господи, когда я встретила его, живого и здорового! Когда я узнала, что выстрел все же был, но вы, вы, мессир, защитили короля... Я молилась всю ночь. А наутро послала за вами. Мне сказали, что вы больны. Что ж, если гора не идет к Магомету...