Чтобы по-настоящему понять то, что произошло в этом мертвом древнем городе, нужно хоть раз увидеть льва не за решеткой клетки, нужно знать, какова бывает ярость львицы, захваченной в ее логовище, когда она кормит своих детенышей. Я ошеломленно слушал мурлыканье, громкое, словно храп мужчины, и не мог оторвать глаз от сцены, развертывавшейся передо мной в бледном свете луны. Еще и сейчас перед моим взором стоит Джим, наклонившийся над томно раскинувшейся львицей, а львята продолжают сосать, дергая ев кожу лапами величиной с мой кулак.

Пальцы Нгалы сжали мою руку, и он сделал мне знак головой. Мы на цыпочках проскользнули мимо львиного логова, не отрывая глаз от Джима, и он тоже все время смотрел на нас. На его губах застыла непонятная улыбка, и я заметил, что радужные отсветы, которые я видел вокруг гриба под деревом, теперь окружают его еле видимые в темноте плечи. Я не знаю, как он избавился от укрощенной хищницы, но во всяном случае он почти тут же присоединился к нам. Нгала повернулся и повел нас дальше. Мы не произнесли ни одного слова.

Я размышлял, не придал ли и мне яд гриба, хотя я проглотил его очень немного, те же замечательные свойства, какие только что выказал Джим.

Мы шли по глинистым улицам, направляясь к какому-то месту, которое, по-видимому, было хорошо знакомо Нгале. Это его предки построили город из красной глины, и воспоминания о нем сохранились в старинных легендах совсем недавно мы сравнивали эти легенды с реальными результатами раскопок.

Именно там лежала драгоценная цель наших поисков.

Но я не поклялся бы, что Джим не преследует и еще какие-то одному ему известные цели. Я уже упоминал, что был почти уверен в принадлежности Нгалы к политическому движению, чья подпольная деятельность все время чувствовалась в этих краях, и доверие, которое питал к нему Джим, казалось мне подозрительным. Я спрашивал себя, о чем, собственно, просил он Нгалу, почему ему пришлось так настаивать и почему Нгала проявил такое упорство.

- Куда мы идем? - спросил я.

- Уже тут, - ответил Нгала.

Узенькая улочка расширилась в небольшое подобие площади, густо заросшей кустарником. На ней высилось большое овальное здание. По чудом уцелевшей притолоке над его входной дверью тянулся сложный узор из ослепительных зигзагов. Когда я пригляделся к ним внимательнее, мне показалось, что они шевелятся.

- Ждать... - прошептал Нгала.

Я остановился рядом с замершим в неподвижности Джимом и смотрел, как чернокожий вошел в здание и почти тотчас же вернулся с красным тамтамом в руках.

С первого взгляда я узнал узор, украшавший инструмент. Этот тамтам был музейной ценностью - возраст его превышал четыреста лет. С неба на нас смотрел кровавый глаз луны - гигантская небесная копия древнего инструмента.

- Люди лнага, - сказал чернокожий с неожиданной торжественностью. Смотреть прямо глаза Нгала.

И он ударил по тамтаму открытой ладонью, пробудив так долго дремавший в нем голос. Его голова была высоко поднята, и я вдруг заметил, что отражаюсь в его широко раскрытых глазах весь целиком. Секунду я колебался, словно какой-то внутренний голос предупреждал меня, что я не должен слепо повиноваться.

Но любопытство было сильнее, и я устремил пристальный взгляд на мое собственное крошечное лицо, плававшее в темном блеске зрачка Нгалы. Думаю, что Джим сделал то же.

Руки Нгалы ритмично были по тамтаму. Но ритм этот постепенно менялся. Сначала он был медленным и монотонным, словно ладони лишь с трудом высвобождали звуки, запертые в старинном гулком ящике, но потом незаметно начал ускоряться и лишился монотонности. Каждый звук, вырывавшийся из древнего тамтама, потрясал меня - я даже не подозревал, что из столь примитивного инструмента можно извлекать такое богатство оттенков. Я много раз слышал лучших ударников самых знаменитых джазов мира, и все же от ритмичных ударов Нгалы у меня захватывало дух, словно каждый звук был ступенькой, на которую я невольно поднимался (или спускался - я никак не мог этого понять), ощущая, что последнее эхо этих звуков отражается от двери - от самой таинственной двери, какую я встречал в жизни. Но новый удар опять вел меня к новой ступеньке, а далекая дверь, казалось, отодвигалась все дальше и дальше. Никогда еще мне не приходилось подвергаться такой странной проверке, захватывающей все мое существо. И в том же самом ритме мое отражение в зрачке Нгалы расплывалось и снова становилось четким, словно я раскачивался в каком-то неведомом пространстве, словно вся моя суть была сведена на нет или словно какая-то неведомая сила на краткий миг уносила меня с этой поросшей кустарником площадки, но я вновь и вновь возвращался сюда - возвращался усилием воли, однако новые раскаты тамтама поетепенно делали ее все слабее и слабее. Мягко и незаметно я утрачивал связь со всем, что меня окружало. Я чувствовал, что захвачен вихрем, в котором растворяются и исчезают и мое имя, и моя индивидуальность, во мгле которого все сливается и стирается. Луна, медленно плывшая над нами, уже склонялась к западу, и тени сгустились, придавая глиняным руинам вид почти непереносимой тяжести. Я думаю, Нгала не случайно встал так, чтобы луна освещала его лицо сбоку. Хотя мои глаза не отрывались от его зрачка, я отчетливо ощущал свое нисхождение (теперь я уже не сомневался, что медленно, но непрерывно спускаюсь по темным ступеням вниз) и понимал, что постепенно погружаюсь все глубже и глубже в область тьмы, совершенно не похожей на обычную темноту. Раскаты барабана стали трагическими: в них звучали вопли и сухие взрывы треска, которые можно было принять за ружейные выстрелы.

Это и на самом деле были ружейные выстрелы!

Зрачок Нгалы еще больше расширился, в сгущающейся темноте он стал как бы странным экраном, на нем зашевелились неясные тени. И внезапно мое отражение, плававшее там, словно в тумане, стало четким.

Все мое лицо было в саже, рубашка висела лохмотьями, я держал в руке дымящийся пистолет и что-то кричал невидимым людям. Треск ружей не умолкал, и я удивился, что не слышу собственного голоса. Я видел отблески огромного пожара, освещающие кучу копошащихся черных тел. Потом с ревом и выстрелами ворвались те, кому я выкрикивал приказания. Я видел их раскрытые рты, но ничего не слышал, хотя различал каждую деталь: налитые кровью лица, движения, даже струйки дыма. Внезапно передо мной, заслонив эту картину, возник черный гигант, потрясающий копьем.