Главная пытка заключалась в том, что человеку было отказано в праве опорожнить кишечник, - вспоминал Мацкевич. – Лишь раз в день, в 4:15 утра, заключенных запускали в уборную и командовали: "раз, два, три, три с половиной, четыре". За полторы секунды все должно было быть кончено. Эта пытка была шедевром Костека (имеется в виду полковник Вацлав Костка-Бернацкий, воевода полесский, в подчинение которого попадала Береза – прим. Автора). Мир слышал о пытке голодом, молодой человек после выхода из тюрьмы гордо говорил любимой: "меня морили голодом". А ведь эта пытка, физически более жестокая, никак не годилась для героических рассказов. С какой же садистской радостью должен был думать о ней Костек. (…) Метода Костки-Бернацкого заключалась не только в том, что заключенных мучили, но и в том, что оскверняли их честь, пользуясь тем, что они защищаться не могли, – резюмирует Цат в другом месте Истории…
В качестве любопытного факта следует прибавить, что четырьмя годами ранее Мацкевич, как ярый пилсудчик (которым он, впрочем, остался и после Березы), всем сердцем поддерживал создание Березы. После пребывания в тамошнем заключении он довольно быстро поменял свое мнение. До этого он презрительно относился к жалобам оппозиционеров, посаженных по приказу Славоя Складковского (вовсе даже не добродушного премьера, прославившегося "славойками", как могло бы казаться) в Брестскую Крепость в результате так называемого брестского процесса 1930 года, где к ним относились подобным образом, как и к заключенным Березы. В тени брестского процесса, прибавим, прошли парламентские выборы 1930 года: посаженные в крепость деятели не приняли в них участия, остальных охватил страх, а власти, мешающие оппозиции, как только можно, делали многое, чтобы этот страх подпитывать.
Во Второй Республике случалось, что жестоко избивали тех, кто непочтительно отзывался о власти, в особенности же – о маршале Пилсудском, который для санаторов, как называли людей из правительственного лагеря, кем-то вроде местного святого. Жертвой этой санационной впечатлительности пал, среди прочих, наиболее популярный писатель межвоенного двадцатилетия Тадеуш Доленга-Мостович, которого в 1927 году боевики, состоявшие из – тут уж ничего не поделать – офицеров Войска Польского, вывезли в лес пд Варшавой, жестоко избили и бросили в яму с водой. Спас писателя случайный прохожий. Доленга никогда не простил этого пилсудчикам: Карьера Никодима Дызмы – это его литературная месть санаторам. в свою очередь, писатель Адольф Новачинский пережил целых три встречи с обмундированными сторонниками политики Юзефа Пилсудского и его последователей. Последняя такая встреча закончилась для него утратой глаза.
В 1938 году было принято Постановление о защите Имени Юзефа Пилсудского (все правильно, "имя" писали с большой буквы), которого в указанном правовом акте официально и со всей серьезностью назвали (снова заглавные буквы) "Воскресителем Независимости Отчизны" и "Воспитателем Народа". Его имя (Имя) в обязательном порядке было замкнуто в "сокровищнице национального духа" и поставлено под "особую защиту закона". За попытку опорочить имя Юзефа Пилсудского можно было – в соответствии с Постановлением – попасть в тюрьму на пять лет.
Импульсом для принятия Постановления было дело журналиста Станислава Цивиньского. Тот имел несчастье написать когда-то в "Дзеннике Виленьским" о "словах некоего фигляра", который "говаривал о Польше, что она словно бублик, ценно лишь то, что по краям, а в средине – дырка". И так сложилось, что автором очень похожего мнения был Юзеф Пилсудский, так что впечатлительность санационных офицеров была подвергнута грубому насилию. В двери Цивиньского постучала группа боевиков в конфедератках и избила журналиста до потери последним сознания. Другие бревики вторглись в контору "Дзенника", где выразили деятельное негодование, тяжело избивая главного редактора и его заместителя, при случае, дав по морде и другим журналистам. Полиция, появившаяся на месте избиения, даже pro forma не заинтересовалась нападающими, зато эффективно заняла помещение редакции. Избитых незамедлительно привлекли за "оскорбление Польского Народа". Цивиньского осудили на три года тюрьмы, из которых он отсидел пять месяцев.
Впрочем, с оппозицией тоже было не все гладко.
Истеричные, ксенофобские и антисемитски настроенные эндеки под предводительством Романа Дмовского доводили публичные дебаты до состояния аритмии, причем их склонность к доведению всего и вся до паранойи была серьезной проблемой в межвоенной Польше – именно по ее причине был застрелен первый президент Польской Республики Габриэль Нарутович. Эндеки, образующие вместе с другими антисанационными правыми партиями Лагерь Великой Польши, очень даже сильно проявляли увлечение фашизмом, причем, эта увлеченность и так была ничем в отношении подобных склонностей таких группировок, как "Национально-Радикальный Лагерь" или ее последователям – RNR "Falanga" со своей боевой организацией NOB (на счету которой, хотя бы, обстрел демонстрации еврейского Бунда), а так же ONR (Национально-Радикальный Лагерь) "АВС" или же образований в форме Скорой помощи Польских Патриотов, Польской Национал-социалистической Партии, Союза Фашистов, Рыцарей Белого Орла, Черной Фаланги или Партии Великой Польши. Другое дело, что перед 1939 годом в санации преобладало националистическое крыло, собравшееся вокруг Рыдза, весьма опасно приближавшееся к эндекам.
На крайней левой позиции стояла Коммунистическая партия Польши, подчинявшаяся Москве и польскими властями угнетаемая. То есть, она стояла до 1938 года, когда Сталин, в рамках Великой Чистки, польскую компартию распустил, а ее руководителей, пребывавших в СССР, приказал прихлопнуть. Тогда-то возблагодарили судьбу те коммунисты, которые не прибыли по зову Москвы в СССР, поскольку сидели тогда в санационных тюрьмах.
В деревнях, в особенности – в Галичине, вспыхивал бунты против властей. Власти отвечали репрессиями в форме арестов, так что через тюрьмы проходили тысячи человек. Правящие круги за призывы к мятежам обвиняли Народную Партию, в особенности же, ее лидера, Винцента Витоса, который – опасаясь попасть в тюрьму – вместе с сотрудниками сбежал из Польши в 1933 году. В результате руководимой Партией общепольской крестьянской забастовки в 1937 году от пуль полицейских погибло 44 человека, а около 5 тысяч было арестовано.
В том числе, и связанный христианско-демократической Партией Труда легендарный боец за польскость Силезии, Войчех Корфанты, был вынужден эмигрировать. После выхода из брестской крепости он сбежал в Чехословакию. В Польшу он не мог приехать даже на похороны собственного сына, когда же, вопреки властям, он вернулся в 1939 году, провозглашая готовность борьбы с немцами, его арестовали и бросили в Павяк[37].
Серьезная оппозиционная инициатива – Front Morges – появилась в эмиграции. Это был проект Владислава Сикорского и Игнация Падеревского. В теории Фронт должен был занимать центристскую позицию, только с ним бывало по-разному: к нему, например, присоединился провозглашавший весьма националистические взгляды Юзеф Халлер.
Так что польско-польская война шла полным ходом. Политики из санационного лагеря весьма жаловались на "отсутствие национального согласия" и осуждали это отсутствие что было сил. Например, 30 октября 1938 года вице-премьер Эугениуш Квятковский выступил с речью, в которой рассказывал об "испанизации Польши", что было намеком на гражданскую войну в Испании, и пугал "братоубийственными боями" в стране.
ГЛАВА III
