Он нехорошо оскалился.

– Ну и пусть лезут. Как говорится, блаженны нарывающиеся, ибо огребут они в Царствии небесном.

На обочине дороги, на столбе висел покосившийся рекламный щит с надписью «Сосу за копейки». Под надписью был изображен пылесос. У столба кучковалась стайка юных жриц любви под предводительством мамки, телосложением напоминающей опытного борца сумо.

– О, приколы нашего городка, – воскликнул Афанасий, тыкая пальцем в рекламу. – Щас развлечемся, братуха.

Витек скривился. Продажная любовь вызывала в нем отвращение.

– Ты вроде говорил, что мы к Стасу едем?

– Одно другому не мешает, – сказал Афанасий, притормаживая возле мамки и опуская стекло. – Ну что, мать, трудимся, как в анекдоте? Мышки-проститутки, пять копеек пучок?

Мамка вразвалку подошла к машине и нависла над Афанасием, протиснув подбородок и часть мощного бюста в окно машины.

– Мы шутить или по делу? – прогудела она.

– По делу, – покладисто согласился Афанасий.

– На какую сумму рассчитываете, мужчины?

Голос мамки гулко перекатывался внутри салона.

– Так на плакате написано – за копейки, – сказал Афанасий.

– Так то на плакате…

Взгляд мамки, сканирующий сначала клиентов, потом – салон автомобиля, остановился на буром пятне, которое разлилось на добрых две трети заднего сиденья. Мамка прищурилась, потом мощно втянула ноздрями чуть сладковатый воздух салона, после чего неожиданно резво для своих габаритов отпрыгнула назад, что-то крикнула стайке девчонок и, переваливаясь, побежала в сторону пятиэтажек, сиротливо притулившихся неподалеку от дороги. Девчонки бежали впереди нее, разбрызгивая модными туфлями позднеосеннюю грязь.

– Ну вот, развлеклись, – огорченно произнес Афанасий, трогаясь с места. – По идее, наказать надо бы тетку за то, что на чужой территории промышляет, да времени нету. Стас ждет.

– А ты и вправду хотел… ну это?.. – спросил Витек.

– За копейки-то? – хмыкнул Афанасий. – А чо? Ты вот скажи, тебе делали когда-нибудь минет за пять копеек? Было такое в твоей биографии?

Витек скривился.

– Я вообще никогда за деньги ни с кем не трахался. Противно.

– Это ты зря, – авторитетно заявил Афанасий. – Оно вообще за бесплатно только на субботниках бывает. Или в книжках. Молодой ты еще, жизни не видел. Подрастешь, въедешь в тему и поймешь, что по любви оно часто дороже выходит.

Музыка, ревущая из задних колонок, прервалась, и въедливый голос ведущего произнес: «Не говорите мне, как жить, и я не скажу, куда вам надо идти».

– Вот-вот, – сказал Витек. – Что-то типа этого я только что и собирался сказать.

Афанасий рассмеялся громко и весело, как может смеяться только счастливый, не отягченный никакими заботами человек, и выжал педаль газа до пола.

Макаренко очнулся от тишины. Тишина висела в воздухе и была почти осязаемой. Необычной, какой не бывает в повседневной жизни даже по ночам, озвученным лаем бродячих собак, сигнализациями потревоженных машин, ветром, скребущимся в окно, и поскрипыванием этого самого окна, которое давно бы пора уже отреставрировать да покрасить, да вот как-то все не доходят руки. Да и осталось оно, это окно, вместе с домом далеко-далеко от его вечно занятого хозяина.

Тишина была не домашней. И не домашними были запахи. Пахло чем-то острым, приторным, казенным, знакомым еще по тем далеким временам, о которых очень хотелось забыть…

«Больница», – подумал Макаренко.

Открыть глаза оказалось делом неожиданно нелегким, но следователь собрался с силами и поднял свинцовые веки.

Мягкий дневной свет, льющийся из окна напротив, больно резанул по глазам. Андрей сморгнул набежавшие слезы и попытался пошевелиться.

Тупая боль пришла откуда-то снизу. Макаренко замер, закусив губу. Боль поворочалась под одеялом, как потревоженный зверь, и постепенно затихла. Теперь болела укушенная губа.

«Точно больница».

Вспомнился ресторан, выстрелы, удар пули в ногу, чья-то машина, уносящаяся от погони.

И любимый Высоцкий.

Макаренко осторожно повернул голову и скосил взгляд вниз. Похоже, под одеялом были обе ноги.

«Да и ранение, вроде, было в мясо. И пуля не пиленая. Наверно… А ты уверен, что не пиленая и что именно в мясо?»

Захотелось начать нервничать, дергаться, приподнимать одеяло и проверять наличие целой, неампутированной ноги. Но зверь, притаившийся под одеялом, коварно напоминал о себе, пульсируя в области, интересовавшей сейчас Андрея больше всего.

Судя по пульсации, нога была на месте. Но тут как раз некстати вспомнилась прочитанная когда-то где-то газетная статья о фантомных болях в конечностях, которые отрезали давным-давно.

«Ой, как правильно в школе учили: коли зло пресечь, забрать все книги бы, да сжечь. Лучше б с операми водку пил в свободное время, чем в газетах читал про всякую ерунду».

Макаренко начал тихо паниковать…

Справа кто-то тонко чихнул.

Андрей осторожно, боясь потревожить пульсирующего внизу зверя, повернул голову.

С соседней кровати на него смотрел Артавазд, директор ресторана «Место встречи». Нижняя и верхняя часть лица директора была забинтована, отчего он немного смахивал на киношного человека-невидимку. Узнать Артавазда можно было лишь по большим печальным глазам, грустно смотревшим из щели между повязками.

– Извините, – сказал Артавазд.

– Ничего, будьте здоровы, – ответил Макаренко.

– Как нога? – кивнул на одеяло директор.

– А она есть? – с опаской спросил Андрей.

– Есть-есть, не волнуйтесь. Врач сказал, что была слегка задета кость, но сейчас все в норме. Через недельку-другую будете в строю.

– И на том спасибо, – облегченно вздохнул Андрей. – Я уж думал, что теперь так до конца жизни, как капитан Сильвер, на деревянной ноге буду шкандыбать. С попугаем.

– Как кто?

– Да, неважно. Главное, нога цела. А я уж думал…

– Вы зря волновались. Я договорился с лучшим хирургом в этом городе, и он обещал, что все будет без осложнений. Даже хромать не будете.

Губы армянина двигались вместе с бинтами, еще больше усиливая его сходство с известным литературным персонажем.

«Ага, стал бы ты так стараться, если бы дело не касалось и тебя тоже, – подумал Макаренко. – И отдельную палату организовал на двоих не иначе из соображений, что в присутствии мента меньше шансов, что придут и добьют. А они могут. Как-никак, похоже, Витя там одному из них кровь-то пустил нехило. Им же плевать, кто виноват, кто прав. Если в его ресторане родственника порезали, могут решить, что по-любому армянин – кровник. До кучи с остальными участниками кровопролития».

В палату вошла медсестра.

– К вам посетитель, – сказала она Андрею. – Вообще-то, доктор не велел беспокоить, но…

– Извините, милочка, но побеспокоить больного придется.

Замятин просочился в палату в щель между косяком и полным бедром пышнотелой медсестры. Белый халат, на пару размеров больше, чем требовалось бы, складками свисал с костлявых плеч опера, делая его похожим на большую бабочку.

– И это самое. Нам бы с больным с глазу на глаз пообщаться.

Замятин недвусмысленно пострелял глазами в сторону медсестры и директора ресторана.

– Конечно, конечно, – сказал директор, спуская ноги с кровати и всовывая их в тапочки.

Медсестра ничего не сказала, только фыркнула и, вильнув пышным задом (вряд ли ради Замятина, скорее, для Макаренко), ретировалась. Вслед за ней в коридор выскочил Артавазд.

– Как нога? – кивнул на одеяло Замятин.