Это звучало нелепо по нескольким причинам. Во-первых, Грин Хаус был не намного меньше…

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Вы злой человек! – её прекрасные глаза превратились в щёлочки.

Он равнодушно пожал плечами:

– Следуя вашей логике, получается так.

Уже подъезжая к Браун Хаусу и, с приятным трепетом, узнавая места, он подумал: "Точно не лань… лисица. – Таки систематизировал девушку. – Первое впечатление было ошибочным. Зря не спросил её имени. Впрочем, это нетрудно будет узнать".

Он крутнул в замке ключ и чуть приоткрыл дверь. Втянул в себя воздух – он обожал аромат этого дома. Ноты сырого камня, дерева и очага. "Объёмный запах", – так он это называл. Надышавшись, он тут же, оставаясь на крыльце, хлопнул дверью. От вибрации с крыши посыпались еловые иголочки и мелкая тёмная пыль с дранки. Это было приятно.

"Без меня тут живут эльфы", – подумал.

И поздоровался:

– Здравствуйте, эльфы! Я вернулся!

Следующим утром явился агент по сдаче домов. Он остановил машину в переулке, бодрым пружинистым шагом прошел к дому. Поправил прическу маленькой расчёской. Самоуверенность граничила с наглостью.

Постучал.

– Мистер Крейцер?

Через москитную сетку агент заглянул в дом. Деловито пошарил глазами. Не дожидаясь приглашения и даже не услышав ответа, агент вошел. Это разозлило.

Давид поднялся из кресла. Пальцем заложил страницу книги.

– Хельга совсем не смыслит в бизнесе! – агент сокрушенно покачал головой. Его длинные ухоженные локоны взволновались. – Если бы Ильзе Озолс была на месте, мы бы мигом прояснили обстоятельства, мистер Крейцер! Уверяю!

– Надеюсь, что так, – нейтрально ответил Давид.

– Но, к сожалению, её нет… – Агент выпрямился во весь свой рост, выпятил живот, становясь похожим на добряка немца из пивной. Не хватало только тирольской шляпы. – Я вас прошу… как мужчина мужчину. Простим девочке эту маленькую оплошность. – Хохотнул. – С меня бутылочка бренди. А? Что скажете? Бренди замечательный!

– Охотно простим, – согласился Давид. – Только не за мой счёт.

– Хм… – добряк помрачнел. – Вам придётся отдать ключи и освободить Браун Хаус. Сегодня приезжает Войцеховский.

Давид подошел к агенту вплотную, заглянул в глаза, желая понять, с кем имеет дело. Ответил, сдерживая гнев:

– Мне порядком надоели эти препирательства… Повторю ещё раз: я забронировал этот дом, перевёл деньги и проведу в нём положенный срок. Ни часом меньше!

– Мы не получили ваших денег.

– Невозможно. Я перевёл их два дня назад. Лично.

– И тем не менее…

– Позвоните в банк, – оборвал Давид. Он занервничал. – Разберитесь.

– Я уже звонил. Денег нет.

Давид отступил на шаг, ровно настолько, чтобы хук попал агенту в челюсть.

– Я вам не верю. Вчера на меня бросалась девица, сегодня вы… Думаю вы пытаетесь исправить свою ошибку, и делаете это очень грубо. Хамски. Воспитанные люди так не поступают.

Агент вернулся к двери, ответил с надменным выражением на лице: – В следующий раз я приду с полицией! – пригрозил он.

– Весьма любезно с вашей стороны.

Машина агента отъехала, подняв колёсами облако пыли. Чтобы успокоиться, Давид позвонил в банк, представился. Его заверили, что деньги были переведены и мадам Ильзе Озолс их получила. Получила в тот же день и обналичила.

"Иначе и быть не могло!" – подумал Давид. Проговорил вслух: – Иначе и быть не могло! Какая наглость!

Инцидент можно было считать исчерпанным, однако успокоиться не удавалось. Давид опустился в кресло, открыл книгу, попытался сосредоточиться. Строчки прыгали перед глазами, как испуганные зайцы. Тогда он убрал книгу и подумал, что перепалка крепко взвинтила ему нервы. А это никуда не годится.

***

Собираясь на охоту, зверобой должен быть готов, что это занятие потребует от него многих физических и душевных сил. Только отчасти охоту можно считать приятным времяпровождением. В большей своей части состязание человека и зверя – это изнурительный труд. Стоит напоминать себе об этом время от времени.

***

Он закрыл глаза и сомкнул пальцы рук. Сердце колотилось, и кровь яростно пульсировала в висках. Он представил себе, как заманивает росомаху (агента Давид однозначно определил, как росомаху – зверя наглого и самоуверенного) заманивает в сарай, сбивает с ног нежданной подсечкой, и, усевшись на грудь и придавив руки коленями к земле, разбивает агенту голову. Удар за ударом крошит череп углом табуретки.

Фантазия удалась настолько яркой и достоверной в деталях, что разрядка получилась полнейшей. Вспышка, всплеск, а затем тишина. Блаженная тишина.

Сердцебиение утихло, навалилась дремота, приятная слабость в мышцах – невозможно даже пошевелиться. Засыпая, он подумал, что слабое место росомахи – её любопытство. Чрезмерное любопытство делает её уязвимой.

Ужинал дома. Порезал крупными дольками два помидора, мелко покрошил огурец. Листья салата порвал руками. Какой-то спец из телевизора так посоветовал, обещал, что будет вкуснее… Разницы во вкусе не заметил, но было приятно касаться пищи руками. Невольно вспомнил индусов: разноцветные пряности и высокие горы риса. Полукольцами порезал лук. Перемешал овощи и окропил их уксусом. Майонеза добавлять не стал – свиные отбивные получились жирноваты, а день уже клонился к вечеру. Нет, диеты Давид не соблюдал, скорее, прислушивался к голосу разума. Обильная жирная пища вечером испортила бы сон. А это, в свою очередь, следующее утро.

Когда мыл посуду заглянул в зеркало – оно висело около раковины. Увидел ничем не примечательное лицо. Среднестатистическое.

В молодости он зачёсывал волосы наверх, обесцвечивал чуб, отпускал усы, носил трёхдневную щетину в гарлемском стиле (кажется, это так называется). Иными словами, пытался выделиться из толпы. Ухищрения не делали его красавцем, но доставляли хлопоты. Мешали чувствовать себя собой.

Тогда он сбрил усы и бороду, волосы причесал набок. Стал обычным. В худшем смысле этого слова – серым.

"И очень хорошо, – подумал, ещё раз посмотрев в зеркало. – Охотник и должен сливаться с окружающей средой".

Фраза понравилась, и он подумал, что стоит целую главу своей книги посвятить искусству маскировки и мимикрии.

После ужина сварил кофе и включил телевизор. Большинство программ шло на прибалтийских языках, которых он не знал. Тогда он приглушил звук и предался воспоминаниям. В этом доме они легко всплывали в памяти.

***

Не стоит думать, будто охота оканчивается с удачным выстрелом или сразу после свежевания туши. Воспоминания, рассказы и даже байки составляют значительную долю охотничьего наслаждения.

***

Ему было двенадцать… нет тринадцать лет. Они жили в коммунальной квартире. Дом определили под снос, и во всей громадной квартире остались только он с матерью и фельдшер с женой. Две запоздалые нищие семьи.

Фельдшера Давид совсем не помнил, тот часто уезжал в командировки, а когда возвращался – целыми днями спал. Лишь к ночи просыпался, шаркал тапочками в коридоре, чесал спину рукоятью щётки и пил на кухне холодную воду из-под крана. Это был человек-призрак. Его самого как бы не существовало, но оставались признаки его пребывания в помещении. Например, окурки в баночке из-под тушенки или запах табака на кухне. А ещё он громко звал жену, если в туалете заканчивалась бумага.

Его жена, напротив, запомнилась в деталях. Когда фельдшер уезжал, а мать уходила на работу, эта женщина любила ходить по квартире в полупрозрачном халате, наброшенном на голое тело. Шелковый халатик с огромными нарисованными маками. Соски совмещались с пестиками, и от этого маковые цветы казались ещё натуральнее. Живее.

Однажды Давид наблюдал, как жук лазает по траве. Дело было на лугу. Жучок бежал по одной травинке, перепрыгивал на другую, разворачивался, делал несколько шагов и снова менял стебель. Это довольно трудно – передвигаться по траве, когда ты такой маленький. Получалось, что не каждая смена пути (травинки) вела жука в правильном направлении. Иногда будто бы верное ответвление стебля заводило насекомое совсем в другую "неправильную" сторону и приходилось возвращаться.