– Яволь, – в тон командиру дуэтом ответили подчинённые, и все дружно рассмеялись.
Непринуждённые отношения между офицерами создавали обстановку доверительности и дружбы, настраивали на творческий лад. Впоследствии я не раз убеждался, что не ошибся в своих умозаключениях. Отдел работал слаженно и продуктивно. И наезды на летучках и заседаниях редколлегии носили признаки искусственно создаваемых руководством проблем.
Дело в том, что Юрий Александрович позволил себе как – то высказать мысль, что в журнале публикуются материалы, совершенно ненужные авиаторам. Кому, к примеру, понравятся статьи на научную тему, занимающие треть опубликованной площади? Зачем, спрашивается в задачнике, теоретические выкладки о перспективах развития авиации? Вместо дельных советов, почерпнутых из опыта работы лётчиков, техников и других авиаспециалистов, волевым методом на страницах появляются пустопорожние рассуждения. Вот почему журнал, претендующий на популярность, не пользуется спросом, и подписка на него проводится под партийным давлением. А передовицы, призванные будировать потенциальные творческие силы авиаторов на качественное выполнение планов боевой подготовки? Разве они воодушевляют пустопорожним сотрясением воздуха? Да их просто игнорируют!
От неслыханной дерзости подполковника Кислякова, нагло замахнувшегося на методы руководства печатным изданием, и Миронов, и его заместитель Бессонов и остальные члены редколлегии опешили. Это был явный бунт против устоев партийного руководства.
Хитрый и осторожный с выводами Главный не стал заострять ситуацию на критике в свой адрес. Чтобы сбить закипающие страсти, он односложно сказал:
– Хорошо. Мы учтём замечания подполковника Кислякова.
Но сразу же после летучки вызвал к себе секретаря партийной организации полковника Лебедева, сутулого, всегда взъерошенного и послушного подчинённого и долго беседовал с ним с глазу на глаз.
В результате секретных переговоров родилась тема очередного партийного собрания: «О задачах коммунистов по улучшению качества журнала и мерах по преодолению застойных явлений».
С докладом выступал сам Миронов. Задачи, которые были известны всем наизусть, он выложил коротко, остальную часть обрушил на нигилистические тенденции, свойственные отделу боевой подготовки. Здесь, говорил он, имеет место своеволие, вместо запланированных статей предлагают новые, надуманные и оторванные от жизни, материалы, как правило, сырые и даже сдаются с опозданием.
В прениях выступили Бессонов, Светлицын, Беляев, безоговорочно поддержавшие позицию Главного, Горьков и служащий Советской Армии Коньков, высказавшие сомнения относительно слабой работы ОБП. И, конечно, нарушитель спокойствия Кисляков:
– Спасибо за критику, товарищи коммунисты. Мы учтём ваши замечания. Но я не перестану бороться с явлениями, когда в ущерб авторитета журнала, в нём печатаются материалы кому – то нужных людей, научных работников, готовящихся к защитам диссертаций, и потому обязанных иметь для этого ряд опубликованных работ, чиновников, стремящихся повысить свой рейтинг и продвинуться в должностях и званиях. Журнал рассчитан на массового читателя, а по существу его читают лишь авторы статей и корреспонденций, Любовь Степановна и военный цензор.
Последнее предложение Юрия Александровича вызвало улыбки и смех.
С заключительным словом выступил докладчик. Он похвалил активность коммунистов (значит, тема актуальна), пожурил, пощекотав нервы Кислякова, за политическую близорукость, зная наперёд, что после его выступления дискуссии не будет, и пожелал всем творческих удач.
С тех пор коллектив разделился на две непримиримые группировки – мироновцев и кисляковцев. Случилось это за три года до моего появления, да так и осталось. Ни о каком компромиссе речи быть не могло.
Обо всём этом мне рассказал Юрий Александрович, когда мы, уединившись на лестничном пролёте, нещадно смолили сигареты «Ява».
– Ты человек новый, так что выбирай, какую сторону поддерживать. Не сомневаюсь, что кто-нибудь из прихлебателей Миронова к тебе обязательно подвалит. Силёнок у них маловато…
– А ведь ты прав, бродяга, – признался я Кислякову две недели спустя. – В прошлую субботу Светлицын предложил мне составить компанию на «мальчишнике», но я отказался, сославшись на свою язву. По–моему он был разочарован.
– Ну, что я тебе говорил, – взбодрившись, ткнул он указательным пальцем в стол, как будто ставил точку на чём – то решённом. – Но учти, твой отказ даром тебе не пройдёт. Если ты не у них, значит, на моей стороне. И самолюбивый Макс найдёт повод насолить.
– Скажу тебе по секрету, что в твоём отделе Анька соблюдает нейтралитет, а вот Редьки глядит в рот Главному. Так что будь осторожен: в фотоделе ты новичок, а подставить тебя – Димке ничего не стоит.
Он как в воду глядел. Дмитрий Григорьевич нанёс мне два таких болезненных апперкота, пославших меня в нокдаун, от которых я и сейчас, вспоминая, чертыхаюсь. Но подробнее об этом расскажу попозже…
К концу рабочего дня в отделе появилась Татьяна Николаевна Цветкова, старшая в машинописном бюро. Коренная москвичка, одетая по последней моде и в макияже, выглядела лет на двадцать пять, хотя я, успев изучить контингент, знал, что ей уже давно за сорок. Блондинку молодили большие голубые глаза, округлое, без единой морщинки, лицо и высокая упругая, на взгляд, соблазнительная грудь, искушающая её пощупать. Печатала она, не глядя на клавиатуру, как пулемёт, выкладывая на заправленный в каретку лист не менее двухсот знаков в минуту.
– Беда у нас, – пожаловалась она, озабоченно на меня поглядывая. – Машинка сломалась, а запасной нет. Прошу оказать помощь.
Оказывается, починка машинок и другой техники висели на редакторе отдела оформления. Как и через кого это делается, рассказал Обухов:
– Вот тебе телефон, – записал я «53 – 49», – едешь в АХО или в штаб Дальней авиации, На звонок выйдет мастер и принесёт пропуск на сдачу машинки в ремонт. Там и договоришься о сроках готовности. Да не забудь взять квитанцию, иначе хлопот не оберёшься.
Единственная на редакцию машина, чёрная, потрёпанная «Волга», перешедшая в наследство от какого – то генерала, была нарасхват. Официально это авто считалось персональным для Главного. По утрам водитель заезжал за ним домой, на Кутузовский проспект, а после трудового рабочего дня возвращал обратно. Как правило, Илья Александрович не сидел на месте и мотался в Политуправление ВВС, на презентации, совещания руководящего состава, в редакции военных журналов и по своему личному плану. Право на персональную машину Миронов оберегал ревностно и разрешал использовать её с неохотой. Но по такому неординарному случаю мне его выдали на следующий день.
Был и ещё один канал, по которому мы использовали ресурсы гаража, обслуживающего офицеров управления. Неудобство заключалось в том, что машины прибывали только по предварительным заявкам.
Ни в штабе Дальней авиации, ни в АХО машинку у меня не приняли. Человек, вышедший ко мне на встречу, с совершенно лысым, как бильярдный шар, черепом, покачал головой и сказал хриплым, с очевидного бодуна голосом, что в производстве находится не меньше сотни печатных аппаратов, и что ждать исполнения заказа придётся долго.
– Советую смотаться к транспортникам, – развёл руками Застрожнов. – Если не они, то вряд ли кто вам поможет. Кстати, вопрос о предоставлении временного жилья для вашей семьи, сдвинулся с места. Позвоните мне через недельку.
Воодушевлённый радужными перспективами, я рванул по рекомендованному адресу и совершенно неожиданно встретил полковника Сычёва. Генрих Иванович ничуть не изменился. Такой же собранный, деловитый и гостеприимный:
– Какими судьбами? – воскликнул он, и на его мягком и добродушном лице расплылась такая счастливая улыбка, как будто перед ним был не бывший его подчинённый, а близкий родственник.
– Да вот, так получилось. Переквалифицировался в управдомы, – пошутил я, вспомнив знаменитую цитату из лексики Остапа Бендера. – Работаю в журнале редактором отдела оформления.
