Ничего, Ельцин смолчал.

– Вечно вы… п-прревышаете, Ал-лександр Васильевич… Вы кто здесь? Охранник, понимать… А ч-чего ж тогда л-лезете? Охранник – так охраняйте!..

В Астане (два дня назад) Назарбаев настойчиво поил Бориса Николаевича: «по рюмочке, по рюмочке…» И тут же, за обедом (Ельцин опьянел быстро, уже совсем плохо работала печень), Ельцин и Назарбаев подписали тяжелейший (по условиям) для России договор о Байконуре.

Коржаков попытался вмешаться, но здесь уже Борис Николаевич, вдребезги пьяный, прицелился вмазать ему по зубам – кулак промахнулся…

Коржаков не был Ельцину другом, друзей у Ельцина не было. Даже собутыльников настоящих у Ельцина не было: обедал он исключительно с Федором Михайловичем Морщаковым, управделами своей администрации, в прежние годы – первым секретарем Свердловского горкома партии.

Говорить с ним было не о чем, разве что – об охотничьих ружья. Пили Ельцин с Морщаковым на скорую руку, без души… Просто как пацаны в подъезде. Коржаков, ненавидевший «ритуального пьяницу», быстро добился его отставки. Ельцин вынужденно согласился, что если Федор Михайлович берет столько на грудь в разгар рабочего дня, это очень плохо для государства.

Его сменил Павел Павлович Бородин, «самый русский человек в Якутии», как отрекомендовал его Коржаков…

Выбор безошибочный. Ельцин сразу узнал Бородина – в Якутске, за полгода до этого, Пал Палыч спас Президента России от небывалого позора.

…Официальный визит Ельцина в Якутск. У самолета-триста встречающих (ровно триста, по протоколу, 299 человек + медвежонок Ванька, его хотели преподнести Ельцину в качестве главного подарка от республики, но в суматохе забыли). Президент Николаев, республиканские, городские и районные vip-персоны, нарядные девки с лентами, ребятишки из местной шахматной школы (почему-то пришли с шахматами) и т. д.

Большой праздник, короче говоря.

Здесь же, на аэродроме, Президенту преподнесли шубу из полярного волка, лохматую шапку и рог с кумысом. От избытка чувств Ельцин маханул весь кумыс сразу, одним глотком. И, для убедительности, шмякнул рог о бетонные плиты.

Минут через пять кумыс напомнил о себе. Сначала Президент держался: закалка… что ни говори. Потом (к ужасу встречающих) Ельцин вдруг рванул к трапу – обратно в самолет.

На аэродроме – тишина. Немая сцена, как у Гоголя в «Ревизоре».

Глава Якутии Михаил Николаев схватился за сердце: ему показалось, что Ельцина плохо встретили, он обиделся и улетает из Якутии навсегда.

Кумыс, проклятый кумыс! Сначала он пучил. А потом такой канкан начался. Мэр Якутска Бородин сразу понял, что случилось с Президентом. Вот как в России надо делать политическую карьеру!

Новенькие туалеты из сосны встали, как часовые, по всей дороге от аэродрома до резиденции Президента Российской Федерации.

Откуда они?

С какого-то склада. Туалеты новенькие, чистые, просто красавцы! Хорошо пахнут – лесом, тайгой.

Главное, сколько их, сколько! Якуты тащили туалеты на себе со всех сторон; их ставили прямо на снег.

Понимая, что Ельцин сейчас «в случай вошел», милиция обратилась к жителям республики, явившимся – по разнарядке – на торжественную встречу Президента Российской Федерации с просьбой немедленно разойтись по домам, но якуты (вот ведь недогадливый народ!) уходить не желали.

Потрясая портретами Президента, они так и стояли вдоль дороги: им хотелось увидеть кортеж.

Пришлось применить спецсредства.

– Довезем? – Коржаков с надеждой посмотрел на Бородина.

– Обязаны, – кивнул Бородин. – Наш долг!

И все равно якуты уходить не желали. Побросав красные знамена, они скрывались за домами, а потом внезапно выбегали на дорогу – помахать Борису Николаевичу рукой.

А если Ельцину в этот момент вдруг понадобится в туалет?

Был отдан приказ провести на дороге спецмероприятие.

Кем? Кем-то…

Провели хорошо, крови почти не было, только выбитые зубы.

Кортеж Ельцина останавливался на трассе трижды, вместе с остатками обеда кумыс выливался из Президента России как из ведра.

– Сколько же в нем дерьма, – сплюнул Коржаков…

С тех пор охрана Ельцина всегда брала с собой памперсы; с Борисом Николаевичем и в самом деле может что угодно произойти, особенно в поездках, где такое гостеприимство!

Куранты ударили десять раз – десять часов вечера.

– Вы, Коржаков, всегда п-превышаете… – Ельцин внимательно посмотрел на начальника охраны, – не по чину все… понимать.

– Борис Николаевич…

– Есть в Африке племя, – Ельцин поднял указательный палец и закусил губу. – И очень хорошее, я считаю. Там – закон. Кто умнее вождя, того сразу съедают… Жарят на костре, как шашлык. Обычай такой. Правильный обычай, я думаю… – И Ельцин внимательно посмотрел на Коржакова.

– Борис Николаевич, у нас…

– Замолчите.

– Слушаюсь.

Ельцин имел привычку не договаривать слова и фразы, полагая, что его мысль и так изложена достаточно четко.

Да, были, были у него периоды, когда он работал как заведенный, вникая в любые вопросы, тем более международные. Но проходила неделя-другая, и опять «работа с документами», недели на две…

– Послом в Африку отправлю, – подытожил Ельцин. – К людоедам.

– Есть, – начальник охраны щелкнул каблуками.

– Или – в Ватикан. Там-ить гробы кругом, тишина и красота. Вам хорошо будет… под старость.

– У Ватикана – самая сильная разведка в мире, Борис Николаевич. Лучше МИ-6, – вставил Коржаков.

– В Африку, – Ельцин кивнул. – Тоже хорошо. В жару.

– Служу России! – Коржаков опять стукнул каблуками.

Наина Иосифовна под страхом смерти запретила держать на даче спиртное. Убрали все, даже одеколон, поэтому Ельцин уже с восьми утра несся на всех парах в Кремль.

– Михаил Иваныч, – Ельцин тут же звонил Барсукову, – что у нас есть там, понимашь?!

Барсуков (а что было делать?) брал бутылку водки, заворачивал ее в газету – и к Президенту!

Потом (Коржаков подсказал) изготовили специальную папку – вроде как для бумаг, куда легко входила плоская фляга, Ельцин принимал не много, грамм сто – сто пятьдесят и, как говорится, «приходил в сознание».

– Што вы… как клоун, понимашь?

– Жду, Борис Николаевич. Пережидаю, когда закончится этот чертов цирк…

– Не чертыхайтесь – не люблю.

– Есть!

– Запомните, я умею стирать в порошок.

– Так точно!

Ельцин повернулся к Коржакову спиной и медленно, тяжело подошел к окну.

– Готов вылететь в Африку уже этой ночью.

– Вы Абрамовича такого… знаете – Круглый сирота, Борис Николаевич. Ни отца, ни матери, ни стыда, ни совести.

– Потом поясню, почему спрашиваю, – Ельцин устало отвернулся к окну.

– Слушаюсь!

Часы на кремлевской башне сообщили людям, что их жизнь сократилась еще на пятнадцать минут.

– Значит, так, – Ельцин встал перед Коржаковым. – Жизненно важно: Хае. Продумайте все до мелочей. Вы вообще… больше думайте, генерал, это правильно будет, – и Ельцин опять поднял указательный палец. – Если Москва… на мне, понимашь, стоит, то на таких, как Руслан, держатся провинция и Кавказ.

Ельцин смотрел на Коржакова так, будто прежде никогда его не видел.

– Летчика нашего… давно пора в вираж крутануть, ш-шоб, значит, свечкой торчал, вверх тормашками, понимашь! Когда гадюка в кустах, ее не все видят. Что надо? Ш-шоб она подняла голову.

Летчик с Хасом в дружбе, вот пусть и слепят что-нибудь… ну, заговор какой-нибудь, ш-шоб оружием бряцали и ш-шоб весь мир, понимашь, увидел бы эти рожи.

Активно надо соображать, короче говоря. Первые пусть начинают.

– Так точно. Сделаем.

– Барсукова включите.

– Есть!

– Грачева… пока не надо. Приказ, короче: ищите грязь под ногтями. А будете превышать – сразу загоню, вы меня хорошо знаете… Как Кутузов – Наполеона.

– Лучше я здесь сдохну, Борис Николаевич. За веру, за Отечество… русское. За Президента.

Коржакову показалось, что Ельцин смотрит на него как на сына.