Забавно, но стоило выругаться, как перед нами, будто по волшебству, за очередным полем выросли серые зубцы крепостной стены Ярвелла.
Меня всегда удивляла любовь людей к большим городам. За всю свою жизнь я, конечно, побывала не во всех. Пожалуй, лишь Ларосс и Штольц могли называться настоящими большими городами, да и Вуруста тоже. Я никогда не считала себя селянкой, но и горожанкой прослыть не довелось. Не уверена, есть ли такая фраза, но как особенное явление «житель замка» определенно существует.
И вот я наконец-то увидела великолепную столицу нашего Королевства – Ярвелл. Город городов, жемчужина страны, исконная столица, где испокон веков находится престол наших монархов. Мне так часто и так красочно описывали Ярвелл, что я уже приготовилась зажмуриться, чтобы не ослепнуть от его сияния. Но, как и со всеми большими городами в моей жизни, меня вновь ждало разочарование.
Одинаковые дома тянулись, сколько хватало глаз. Высокие, заслоняющие собой небо, а иногда и смыкающиеся над головой безобразными арками. Все строения были возведены из желтого крошащегося кирпича. То тут, то там он осыпался целыми блоками, оголяя деревянные скелеты домов. Лошади копытами разминали выпавшие обломки, и все дороги, что ветвились подобно змеям, были покрыты желтой дурно пахнущей пылью. Окна здесь распахивались настежь, и душная вонь улиц смешивалась с чадом помещений, где готовили пищу или то, что местные за нее принимали. Открытые створки находились на уровне глаз, и даже если ты не хотел, то поневоле становился свидетелем быта жителей Ярвелла. Быта бедного и убогого, но непохожего на нищету, в которой прозябала деревня.
Я вспомнила небольшой домик Фила – сколько усердия было вложено в то, чтобы окружить себя недорогими, но красивыми и милыми сердцу вещицами! А то, что я видела в распахнутых окнах Ярвелла, больше напоминало свалку. Поломанная мебель, гниющие доски стен, обозленные и мрачные люди, живущие в этой угнетающей обстановке. У многих вместо кроватей вдоль стен валялись тюфяки, на которых ютились дети. В паре домов посреди комнат были сооружены очаги, на растопку которых шла, судя по всему, мебель. Резные ножки стульев, дверцы этажерок – все это кучей дров было навалено возле угольев, огороженных от остальной обстановки теми же желтыми кирпичами.
Пока мы шли по дороге ко дворцу, мне вслед то и дело неслось: «Чего уставилась?!», «Ступай куда шла» или просто бессмысленное «У-у-у!». Весь город был пропитан злобой, грязью и ненавистью.
– Мастос, скажи, что мы сейчас в самом нищем квартале и такой ад творится не повсюду, – нервно попросила я монаха, отскочив от очередной порции помоев, которые одна из жительниц верхних этажей решила вылить прямо нам на головы.
Монах почесал бороду и ответил:
– Конечно, в Ярвелле есть квартал знати, но то, что ты видишь здесь, Лис, скорее обыденность, нежели исключение. Все эти люди живут очень бедно, а отсутствие денег вынуждает их быть злыми и вечно недовольными. Попробуй повеселись, когда желудок пуст, а одежда истрепалась в лохмотья. Жители Ярвелла, как это ни странно, стали самыми пострадавшими заложниками этой войны – хотя за все ее время столицу ни разу не разграбили.
– Они оказались в изоляции, верно? – Слэйто вслух подтвердил догадку, пришедшую на ум и мне. В последние дни маг выглядел собранным, и то, что он принял участие в разговоре, я восприняла как чудо.
– Да, жители столицы никогда не выращивали хлеб, не ткали, не занимались работой по металлу или дереву. Все, что они умели, – это держать в руках вожжи и подгонять трудяг из других городов Королевства. Пройдитесь по улицам, и вы не найдете ни одного мастера. Зато наверняка повстречаете пару крючкотворцев, десяток ростовщиков да с полдюжины писарей. У них бывали сытые времена, когда неграмотные крестьяне сгоняли свои отары к воротам Ярвелла. Но как только старый король умер, цениться начали те, кто мог выковать меч, вырастить зерно или выучить солдата. А таких в столице почти не было.
Мастос ухмыльнулся и посмотрел на спешащих мимо прохожих. Только сейчас, прекратив разглядывать обстановку домов через открытые окна, я обратила внимание на то, что горожане были не просто грязны и неухожены. Они были измождены. Более тощие, чем селяне, с ввалившимися глазницами и строго поджатыми растрескавшимися губами. То, с каким наслаждением и издевкой смотрел на жителей Ярвелла Мастос, было мне неприятно.
– Ярвелл не грабили, ведь здесь с короной на подушке сидел Совет мудрецов. Да и кто из претендентов на престол не видел себя в роли короля? Зачем же рушить свою будущую столицу, зачем воровать у себя самого? – продолжил старик. – Проблема была в том, что грабили и жгли другие земли. Поначалу каждый житель Ярвелла довольно потирал руки: меня обошла беда, пусть глупая деревенщина страдает, а я отсижусь тут за крепкими стенами. Но радость длилась недолго, ведь скоро каждому региону пришлось выживать самостоятельно. Никто уже не думал о барышах, которые можно получить, снабдив столицу едой, – самим бы не пропасть. Припасы, ткани, скот – все уходило в ненасытные легионы. Люди редко задумываются, насколько прожорливое чудовище война. Она пожирает не только пищу и кров, она ест людей, съедает целые поколения. А после подбирает души выживших, оставляя лишь пустую внешнюю оболочку.
Старик вздохнул. Где-то неподалеку зазвучала громкая перебранка. Женский визг оборвал смачный удар. Я поежилась.
– Жителей Ярвелла бросили без средств к пропитанию и существованию. Закрыли, будто банку с пауками, и предоставили самим себе. То, что ты видишь сейчас, – это уже жизнь. Пару месяцев назад было намного хуже. Но горожане оживают. Все еще озлоблены, но уже не изолированы. Правда… – Мастос запнулся, проследив взглядом за вихрастым мальчишкой, который нес на плече пару голубей со свернутыми шеями. – То, что породила в жителях Ярвелла война, не исчезнет в одночасье. Старуха Крианна не вылечит это хлебом. Нынешние дети и дети их детей – все они будут помнить голод и страх. И ненависть, конечно.
Старик замолчал и отстал. Мы со Слэйто прошли вперед. Справа от нас распахнулась дверь, судя по вывеске, ведущая в кабак «Тромбон и гусь». На улицу вышвырнули человека – тот рухнул прямо в коричневую лужу, попытался встать, но не смог, да там, среди нечистот, и затих.
Я хотела пройти мимо. Время, как всегда, утекало сквозь пальцы, а ведь нам еще предстояло придумать, как попасть во дворец. Но, скользнув взглядом по грязной шевелюре старика, лежавшего лицом вниз, я остановилась. Меня передернуло: крайниец – старый, запаршивевший и, похоже, вшивый. Чувство некоего родственного долга толкало меня помочь старику, но брезгливость мешала к нему прикоснуться. Так я и стояла, раздираемая противоречивыми чувствами и мучимая стыдом за них.
Тем временем на крыльцо вышел кабатчик. Такого никогда не спутаешь с завсегдатаем или простым слугой. Пожелтевший от времени фартук, чей карман оттягивают монеты, тряпка для протирания стойки, от одного вида которой тошнота подкатывает к горлу, надменный вид, словно все вокруг – случайные посетители его кабака, а он король и бог этого мира. Черные с солью бакенбарды так густо росли по обе стороны его лица, что больше напоминали двух мертвых зверьков, прилипших к обвислым щекам.
Мужчина смерил меня взглядом и усмехнулся. Я все еще стояла в растерянности, в то время как Слэйто склонился над стариком и пытался привести его в чувство. Мастос задержался на другом конце улицы и не спешил подходить к нам, заинтересованный какой-то вывеской.
– Готова поспорить, будь у этого человека кожа светлее, а волосы не пепельными, а черными, как у тебя, ты бы не посмел вышвыривать его, будто собаку, – процедила я сквозь зубы.
Кабатчик удивленно вскинул черные густые брови.
– А маленькая госпожа-рыцарь считает, что у крайнийцев в Ярвелле особые привилегии? В «Тромбоне» мы вышвыриваем за порог и белых, и черных. Ха, да я бы самого Войю вышвырнул, если бы он решился лапать моих девочек! – Кабатчик сплюнул темную от жевательного табака слюну на мостовую и посмотрел на меня, впрочем, как мне показалось, без особого злорадства.
