Я последовала за ними, размышляя, хотел ли Слэйто когда-нибудь детей или боялся их так же, как и я. Сейчас это уже не имело значения, но вопрос сам по себе был любопытным.

В доме между тем готовились к ужину.

Детишки явно знали свои роли: кто-то рвал из большого горшка на окне салат, кто-то расстилал чистую скатерть, другие сновали с тарелками от большого серванта к столу и обратно. Кроме рыжих детей под ногами крутилась парочка толстых котов, все как на подбор такого же солнечного окраса. Посреди этого организованного спектакля возвышалась сама Никка, подобно громогласной богине, раздавая указания.

Пару раз за вечер я замечала неодобрительные взгляды, которыми, словно гребнем, прочесывала меня сверху донизу хозяйка, но причину ее неприязни понять не могла.

Когда на столе уже закончились и ржаные булочки, и картофель, запеченный с сырной корочкой и ягодами бузины, когда от окорока с клюквенным желе на подносе осталась одна подлива, а кисло-сладкий чай из кизила был разлит по разномастным чашкам, потек вялый разговор.

Хозяйка смотрела на своего бывшего учителя словно бы с недоверием, а меня почти в открытую не замечала. Слэйто начал показывать детишкам, как сплести паутинку из ниток и бусин, и вовсе выпал из беседы.

– Заметила, как много крайнийцев на улице? – обратился Мастос к Никке. – Что слышно из столицы? Не тревожит ли это новоиспеченную королеву?

Женщина покачала головой.

– Говорят только, что разные княжества Края пришли на поклон к новому монарху Королевства. У них ведь по-прежнему нет единого правителя. Вот каждый мелкий князек и решил задаривать старуху, чтобы она потом продавливала его интересы на родине.

– А они тут бойню не устроят? Все-таки соперники.

– Вряд ли. – Никка тяжело поднялась и начала собирать посуду. – Они на чужой земле. Да и, говорят, один из генералов Крианны – крайниец. Думаю, эта свора скорее идет поглазеть на него.

Я скрипнула зубами, но, похоже, Никка этого не заметила. Неожиданно на подоконник широкого и низкого окна с улицы запрыгнул еще один кот. Он был толще прочих, выражение морды хранило диковатое выражение. К тому же кот был ранен: одно ухо порвано, а на щеках глубокие царапины.

– Кьюз! – воскликнула Никка и метнулась к окну. Животное тоже двинулось ей навстречу, подволакивая лапу. – Я уж и не ждала тебя живым!

Мастос подошел к коту и потрепал его по холке, но тот на каком-то интуитивном уровне перенял от хозяйки неприязнь к монаху, зашипел и замахнулся когтистой лапой. Старик едва успел убрать ладонь.

– Ну, тише, тише. Сильно тебя подрали, дружище. Это где же его так?

– В Ярвелле, – чуть слышно сказала Никка. – Простите, мне надо залечить его раны.

Она подхватила огромного кота в охапку, словно пушинку. До чего же складно смотрелась вместе эта парочка: огромная рыжеволосая женщина и такой же огненный кот-великан! Перекинув его через плечо, Никка скрылась на втором этаже.

Я не подала виду, но меня смутило, что кот далековато загулял. Прогулка между городами – это вам не шутки.

Мастос уже зевал, да и Слэйто явно вымотался. Он негромко рассказывал что-то двум парнишкам Никки. Те слушали с открытыми ртами, но под его плавный рассказ моргали все медленней. Я же тихонько выскользнула из дома в душную ночь – решила немного пройтись, а на обратном пути поймать Никку и расспросить хорошенько. Не то чтобы меня смущала людская неприязнь, но было бы нелишним узнать, за что меня так откровенно презирают.

Многие мастерские не закрывались даже на ночь. Усталые, с покрасневшими глазами подмастерья подкидывали уголь в огромные домны. Жужжали невидимые прялки. При свете слабой лучины немолодая женщина вышивала бисером подол дорогого платья. Проходя мимо нее, я вдруг вспомнила рассказы бабули. Якобы моя тетка так искусно шила, что могла за ночь вышить на корсете дракона, настолько похожего на настоящего, что к утру он улетал. Это, конечно, были старушечьи байки, но я видела пару платков, которые остались в наследство от тетушки, – работа и впрямь выглядела изумительно. Да и мама частенько говорила, что, не опозорь ее сестрица семью, ту отправили бы учиться на придворную вышивальщицу. Интересно, хватило бы моим родным денег на оплату обучения в Вурусте?

Когда я подошла к дому Никки, меня поджидал сюрприз. Искать хозяйку в доме не пришлось – она сидела снаружи и стирала какие-то детские вещички в огромном корыте. Рядом на влажной скамье лежал огромный кусок щелочного мыла, и прачка его не жалела – мыльная пена под ее усердными руками сбилась в плотную шапку. Никка заметила меня, но поспешно отвела взгляд. Впрочем, я уже присмотрела для себя старую колоду возле скамьи.

– Не против, если я присяду? – поинтересовалась я больше для успокоения совести – все равно бы села.

– А, леди-рыцарь, – тихо произнесла Никка. – Чего это вам тут понадобилось посреди ночи? Я таких, как вы, знаю, вы стиркой исподнего не занимаетесь.

Отступать было поздно – хозяйка вознамерилась затеять ссору. Я не собиралась ей потакать, поэтому миролюбиво спросила:

– Вы «таких, как я, знаете»? А я-то думала, нас на все Королевство двое: я и генерал Секира в Ярвелле.

– Как бы не так! – вскинулась хозяйка, еще усерднее взбивая мыльную пену. Ее руки ходили, словно поршни, казалось, еще чуть-чуть, и она разорвет те тряпки, что стирала, на клочки. – Сейчас в какой легион ни сунься – везде леди-рыцари. Это… модно! – Последнее слово прозвучало как плевок.

Новость искренне меня удивила. Оказывается, пока мы со Слэйто и Аэле галопом спешили в Волчий сад, положение женщин в армии менялось.

– Да ну? И неужели все они – такие мастерицы боя?

– Потаскухи они, вот кто! – Выкрикнув это, Никка внезапно испугалась и взглянула на темные окна: не разбудила ли детей. И продолжила злым шепотом: – Мастерицы кроить себе доспехи, не скрывающие зад, да искусно мазать морды румянами. Я уверена, что половина этих «рыцарей» набиралась из борделей. Но кто скажет им слово против? Мужики язык на плечо закинули и плетутся за ними, как привязанные.

Я взглянула на нашу хозяйку искоса.

– Так вот, значит, в чем дело?

Она с силой опустила руки в мыльный раствор и принялась разглядывать сквозь пену свои длинные тонкие пальцы.

– А чего скрывать? Слышала я, как Пиррин сказал вам: «Папа зарабатывает». Нет, дорогуша, папа не пашет, как вол, в Ярвелле. Папа в легионе Алых Маков обхаживает их Сапфирчик. Так эти новоявленные леди-рыцари себя называют: Изумрудик, Рубинчик, Топазик. Совсем как в притонах.

Я кивнула. Жрицы любви частенько брали вместо имени красивый псевдоним, и чем больше блеска, тем лучше – драгоценные камни были вполне в их духе. Никка успокоилась и замолчала, поэтому я все-таки решилась на вопрос:

– Неужели твой муж бросил тебя с детьми и укатил в легион? Ну он и мерзавец!

Никка рассерженно швырнула тряпки в воду, да так, что окатила меня мутной пеной. Затем уперла натруженные руки в бока.

– Если бы! Нет, он явился ко мне на порог и заявил: «Не изменял и не буду! Но душой не люблю больше. Детей не брошу, тебя не брошу, но врать не могу. Люблю Сапфир, поэтому считаю себя предателем твоей любви и твоего доверия. Как скажешь – так и поступлю».

– А ты?

– А что я… Орала, бесилась, кричала ему: «Хоть вешайся! Хоть удавись!». Так ведь он, дурень, даже веревку побежал искать. – Эти слова Никка произнесла с некоторой нежностью. – Потом остыла и наказала возвращаться в легион и предложить Сапфирчику свою любовь. Коли примет, пусть вместе жизнь строят – кто я такая, чтобы им мешать? А коли нет – я и все дети тут его ждем. И простим. Прощу.

Деньгами он нас не обидел, и сейчас еще высылает. К тому же свои нас не бросят… – Никка сказала это и осеклась. – Свои – в смысле родня. Но я вот, знаешь, нет-нет, да и мечтаю, чтобы эта Сапфирчик нашла себе ухажера побогаче и помоложе, бросила моего увальня, а он бы вернулся. Представляю, как корить его буду, как все припомню. А потом обниму крепко-крепко…