И этого блаженства хватило на двадцать лет брака. Только перед самым разводом свекровь выпустила парфянскую стрелу: призналась, что отец Александры приходил к ним в дом и угрожал, что если Витя не женится на его дочери, то никогда, ни при каких обстоятельствах не поступит в институт, и они сами, горе-родители, воспитавшие безответственного сына, тоже не будут жить так спокойно и безмятежно, как жили до сих пор. Возможности испортить людям существование у секретаря горкома партии имелись в избытке.

Можно сказать, что Стрельниковы сами виноваты, зачем поддались на шантаж. Можно считать папу душителем свободы и негодяем, а можно – заботливым отцом, который защищает обманутую дочь всеми имеющимися у него средствами. По-разному можно думать, но с любой точки зрения следует признать, что у Стрельниковых имелись веские причины недолюбливать свата, и непонятно, почему папа удивляется. Наверное, мы все гораздо быстрее забываем оскорбления, которые наносим сами, чем те, что наносят нам.

С другой стороны, если бы Витины родители не были бы так любезны, папа не удивлялся бы теперь. А если бы она сама простила Виктору измены, то тоже была бы с ним любезна. Тоже делала бы счастливый вид, и муж быстро бы все забыл и считал, что она счастлива с ним, в то время как обида бы ее грызла и сушила.

Александра посмотрела на экран телефона: новых сообщений нет. Не удержалась, открыла свою переписку со Всеволодом Мешковым и пролистала. Они расстались уже несколько месяцев назад, а она все не может набраться духа и удалить диалог. И номер телефона удалить тоже не может.

Переписка автора детских книг с известным рок-музыкантом и поэтом не блистала литературными изысками. Море разных стикеров, причем Александра предпочитала цаплю, а Мешков налегал на рыжего кота, хотя сам был высок, сухощав и давно седой, с редкими вкраплениями «норм», «нормик», «нормалды» и еще нескольких хайповых молодежных словечек. Александра специально просила Всеволода не писать ей ничего чувственного и страстного, ибо он признанный мастер слова, а особенно любовной лирики, и от этого ей бывает трудно поверить в его искренность. А вот «спс» вместо «спасибо» и стикер с котом – другое дело.

Когда расстались, Мешков написал песню, в которой были слова «любовь-закат, любовь-восход». Несмотря на явный намек на их преклонный возраст, общий тон у песни был бодрый и молодежный, и в последнем куплете Мешков желал своей возлюбленной всяческого счастья, поэтому Александра слушала ее с грустью и с благодарностью за чудесное время, которое они провели вместе.

Как было бы хорошо, если бы Всеволод мог сейчас оказаться рядом! Интересно, что бы сказал папа, считавший Мешкова безусловным предводителем патлатых охламонов, разваливших страну. Даже можно сказать, что он возлагает на бедного рокера персональную ответственность за гибель империи.

Всеволод – человек мирный и, как истинный творец, обладает диалектическим мышлением, но от коммунистов в свое время сильно натерпелся… В общем, хорошо, что родители не знают, с кем встречалась их дочь после развода.

Телефон неожиданно громко зазвонил в руке, и сердце на секунду замерло: а вдруг Всеволод почувствовал, что сейчас она мечтает о нем? Нет, это оказался всего лишь бывший муж.

Александре не хотелось отвечать, но дочь Катя жаловалась, что папа совсем не интересуется ни ею, ни недавно родившимся внуком.

Вдруг Витя понял, что нельзя пренебрегать дочерью, даже если ты обзавелся новыми детьми на стороне, и хочет наладить отношения? В таком случае нельзя проигнорировать его звонок.

– Саша, – сказал муж сухо, – у нас несчастье. Инга погибла.

– Боже! – вырвалось у Александры, а потом она сразу растерялась и не знала, что сказать дальше.

– Да, убита на улице во время пробежки.

– Сочувствую, – со всей своей неподдельной искренностью проговорила Александра. – Тебе нужна помощь?

– Да, Сашенька. Завтра похороны, а детей оставить не с кем. Ты не могла бы с ними посидеть?

Александра согласилась без колебаний.

Бывая в Петергофе, Александра порой заглядывалась на этот старый дом, будто сошедший с картинки к старым немецким сказкам. Немножко сумбурной, будто случайной архитектуры, белый, с перекрещенными балками и зеленой крышей, дом притягивал взгляд, и Александра иногда гадала, какие люди в нем обитают, но никак не думала, что там живет женщина, к которой в один прекрасный день уйдет ее муж.

Она дотронулась до калитки в простом заборе из посеревших от времени досок, та открылась, и Александра нерешительно вошла во двор. Тут вдоль дорожки из гравия вольно росла трава, и по периметру свободно и пышно раскинулся шиповник, на котором яркие круглобокие плоды чередовались с еще не облетевшими розовыми цветами. Посреди двора стояли качели, к стене дома прислонился велосипед, и рядом в траве Александра приметила мячик и кузов пожарной машинки.

Тяжело думать, что еще несколько дней назад здесь играли и смеялись дети, а сейчас дом будто замер и застыл от внезапно обрушившегося на семью горя. Александра зябко повела плечами и остановилась в растерянности, но тут дверь открылась, и бывший муж медленно вышел к ней. Кажется, он осунулся от горя, но Александра давно не видела его. Может быть, просто прошло время.

– Сашенька, спасибо, что пришла. – Он сделал шаг к бывшей жене, желая обнять, но она быстро отступила.

– Ну что ты, не чужие же, – улыбнулся Виктор и все же ласково провел рукой по ее плечу.

– Пока ехала к тебе, я подумала, что старший мальчик уже большой, – сказала Александра сухо. – Сколько ему, лет двенадцать?

– Точно.

– Думаю, ты должен его взять с собой.

– Саш, ну зачем? Там будет панихида, прощание, речи, потом церковь, а про поминки я уже вообще не говорю. Сама знаешь, что там бывает. Зачем ему лишние страдания?

– И все же будет неправильно, если он останется с посторонней теткой. Мне нетрудно посидеть, только, Витя, боюсь, он тебе это не простит, когда вырастет. На поминках ему правда делать нечего, но проводить мать в последний путь он должен.

Виктор нахмурился. Александра вспомнила, что у него всегда делалось такое выражение лица, когда она пыталась настоять на своем, после того как он уже ясно дал понять, что не согласен. По привычке она чуть было не уступила, но вспомнила, что больше не жена Виктору, и это придало ей храбрости.

– Хорошо, давай спросим у Гриши, пусть он сам решит. Позови его сюда.

Мальчик появился быстро, будто стоял за дверью. Александра всякий раз поражалась сходству отца и сына, думая, что пройдет еще пара лет, и Гриша станет в точности таким, как Витя, когда она увидела его впервые. Но сегодня это сходство почти не ощущалось, так заплакано и бледно было лицо ребенка.

Гриша нашел в себе силы вежливо поздороваться с ней, и у Александры сердце заныло от этого недетского самообладания.

– Послушай, милый, как ты считаешь, ты… – Александра на секунду запнулась, подбирая слова, – ты должен пойти с отцом?

– Да, я должен пойти.

– Тогда собирайся. Помочь тебе с одеждой?

– Нет, я сам! Я быстро!

Гриша убежал. Витя наконец пригласил ее в дом, показал комнату, где спал маленький Витя, ванную, кухню и гостиную. Там за столом сидела бывшая свекровь. Увидев Александру, она выпрямилась, поджала губы и сдержанно поздоровалась с бывшей невесткой.

По наряду старой дамы сразу становилось ясно, куда она идет. Платье глубокого черного цвета, на шее траурный кружевной шарф, надетый как бы не для красоты, а чтобы прикрыть голову в церкви, на ногах черные балетки, и даже сумочка, стоящая на подоконнике, имела явно траурный вид. И все же, облачившись в одежды скорби, мадам не забыла нанести легкий макияж.

Александра невольно поморщилась. От столь сугубого исполнения традиций веяло дурным вкусом, да и вообще Витя был женат на Инге чуть больше года, вряд ли свекровь успела привязаться к ней так, как хочет показать своими одеяниями.

«Надо распорядиться, чтобы она не вздумала, если что, прийти на мои похороны», – подумала Александра.