– Она со всеми такая милая? – спрашиваю я, когда мы с Паркером выносим наши хот-доги и газировку, чтобы перекусить в тени Чертова колеса.

– Ну, Принцессой просто так никто звать не будет, – отвечает Паркер и улыбается.

Каждый раз, когда он улыбается, его нос морщится. Паркер раньше говорил, что его нос просто не хочет оставаться в стороне от веселья.

– Она оттает со временем. Знаешь, она ведь здесь почти с самого начала.

– С самого начала?!

Он сосредотачивается на маленькой упаковке релиша[7], пытаясь извлечь зеленую массу из пластика большим пальцем.

– 29 июля 1940-го. День открытия. А Ширли присоединилась в пятидесятых.

29 июля – день рождения Дары. В этом году ФэнЛэнд отпразднует семидесятипятилетие в день, когда ей исполнится семнадцать. Если Паркер и уловил связь, он промолчал. У меня тоже нет желания указывать на это.

– Все еще ешь инопланетную муть? – говорю я, указывая подбородком на релиш.

Он притворяется обиженным.

– Лё муть. Она не инопланетная, она французская.

После обеда все сливается в бесконечный круговорот: собираю мусор, меняю мусорные мешки, разбираюсь с пятилетним мальчишкой, который каким-то образом отстал от своей группы и теперь стоит и рыдает под погнувшимся знаком, указывающим дорогу к «Кораблю-призраку». Кого-то вырвало на «Торнадо», и Паркер сообщает мне, что – раз я новенькая – убирать мне… а потом делает всю работу сам.

Но есть и веселые моменты: кататься на «Альбатросе», чтобы понять, залипают ли передачи, мыть карусели промышленным шлангом, где напор воды такой сильный, что я с трудом могу удержать его в руках, болтать в перерывах с Паркером про других ребят из ФэнЛэнда, кто кого ненавидит, кто с кем встречается, расстается и снова сходится.

В конце концов я узнаю́, почему в этом году в ФэнЛэнде не хватает персонала.

– В общем, был тут такой чувак, Донаван, – начинает рассказывать Паркер в перерыве между сменами, когда мы сидим в тени огромной искусственной пальмы. Параллельно он отмахивается от мух. Руки постоянно в движении. Он похож на бейсболиста, передающего таинственные сигналы товарищу по команде: рука к носу, потянул за ухо, провел по волосам. Правда, для меня эти сигналы ясны. Я знаю, что означает каждый из них, счастлив он или расстроен, подавлен или встревожен. Голоден, съел слишком много сладкого или мало спал.

– Это имя или фамилия? – перебиваю я.

– Интересный вопрос. Точно не знаю. Все звали его просто Донаван. Так или иначе, он проработал в ФэнЛэнде целую вечность. Намного дольше, чем Уилкокс. Знал весь парк вдоль и поперек, все его любили, он отлично ладил с детьми…

– Подожди… Он серьезно работал здесь дольше, чем Уилкокс?

– Да. И хватит перебивать. Короче, он был отличным парнем, ясно? По крайней мере, все так думали.

Паркер делает драматическую паузу, намеренно заставляя меня ждать.

– И что случилось потом? – спрашиваю я.

– Пару недель назад к нему вломились копы. – Он поднимает одну бровь. У Паркера очень густые черные брови, как будто среди его далеких предков были вампиры. – Выясняется, что он, в общем, педофил. У него в компьютере около сотни фотографий старшеклассниц. Это была какая-то нереальная полицейская операция. Они выслеживали его несколько месяцев.

– Невероятно. И никто ни о чем не подозревал?

Паркер качает головой.

– Понятия не имею. Я видел его всего пару раз, и он казался вполне нормальным. Все, как у всех, тренировал детей из футбольной команды, жаловался на ставки по кредитам.

– Отстойно, – говорю я. Вспоминаю, как много лет назад в воскресной школе нам рассказывали про печать Каина, и думаю, что это не так уж плохо. Было бы очень удобно сразу видеть, что с людьми не так, если бы они носили свидетельства своих болезней и преступлений на коже, словно тату.

– Полный отстой, – соглашается он.

Мы не разговариваем об аварии, о Даре и вообще о прошлом. Внезапно я понимаю, что уже три часа, а значит, моя первая смена на новой работе окончена. И это было не так уж невыносимо.

Паркер провожает меня до офиса, где мистер Уилкокс и симпатичная темнокожая женщина, как я понимаю, та самая Донна, которая владеет запасами колы, в простом и добродушном тоне спорят относительно дополнительной охраны на празднике в честь годовщины парка. Ясно, что эти двое спорят уже много лет, хотя в действительности ни разу не были друг с другом не согласны. Уилкокс ненадолго прерывается, чтобы отвесить мне сердечный шлепок по спине.

– Ник? Довольна своим первым днем? Конечно, довольна! Лучшее место на Земле. Увидимся завтра, с утра пораньше!

Я забираю свой рюкзак, а когда возвращаюсь на солнце, меня там ждет Паркер. Он сменил футболку и держит свою красную униформу под мышкой. От него пахнет мылом и чистой кожей.

– Я рада, что мы работаем вместе, – говорю я, когда мы подходим к парковке, все еще забитой машинами и автобусами.

ФэнЛэнд открыт до десяти вечера. Паркер говорит, вечерние посетители совсем другие: моложе, более буйные, более непредсказуемые. Однажды, по его рассказам, он застукал парочку, занимающуюся сексом на Чертовом колесе, а в другой раз обнаружил в мужском туалете девчонку, вдыхающую с края раковины кокаин.

– Не уверена, что смогла бы выдержать Уилкокса в одиночку, – быстро добавляю я, потому что Паркер как-то странно на меня смотрит.

– Да, – отвечает он, – да, я тоже…

Паркер подбрасывает свои ключи вверх на несколько дюймов и снова ловит.

– Ну что? Подвезти тебя домой? Думаю, моя колесница скучает по тебе.

При виде его машины, такой знакомой, где все напоминает о нем, в моей голове вспыхивает воспоминание: запотевшее лобовое стекло, по которому стекают капли дождя, тепло тела, виноватое лицо Паркера и холодный жесткий торжествующий взгляд Дары, словно эти глаза – глаза незнакомки.

– Нет, спасибо, я сама, – быстро отвечаю я.

– Уверена? – Он распахивает водительскую дверь.

– Я на машине Дары. – Слова вырываются раньше, чем я успеваю их обдумать.

– Вот как? – Паркер выглядит удивленным. Я рада, что парковка заполнена. Так моя ложь, по крайней мере, неочевидна. – Тогда ладно. Ну… думаю, завтра увидимся.

– Да, – отвечаю я, отгоняя еще одно воспоминание той ночи, возникшее глубоко внутри ощущение того, что все изменилось и между нами тремя все уже никогда не будет по-прежнему. – Увидимся.

Я разворачиваюсь и собираюсь уйти (петляя так, чтобы Паркер не понял, что я направляюсь к автобусной остановке), когда он останавливает меня.

– Слушай, – говорит Паркер торопливо, – сегодня вечеринка в «Пивнушке». Ты должна прийти. Будет очень скромно, – продолжает он, – максимум человек двадцать. Но приводи с собой кого хочешь.

Последние слова он произносит забавным голосом, немного сдавленным. Может быть, это намек, и он хочет, чтобы я привела с собой Дару. В следующую секунду я уже ненавижу себя за это предположение. До того как они начали встречаться, между нами никогда не было ничего подобного.

Но Дара разрушила и это – просто потому, что она так захотела. Это была просто очередная ее прихоть, блажь, причуда. «Он такой сексуальный». Я помню, как она внезапно произнесла это однажды утром, когда мы все перешли дорогу и расположились в парке Аппер Ричис, чтобы посмотреть его игру в Алтимат фризби. «Ты когда-нибудь замечала, какой он невероятно сексуальный?» Мы смотрим, как он бежит по полю, вытянув руку, стремясь поймать ярко-красный диск. Мальчик, которого я знала всю жизнь, в одночасье изменился в моих глазах из-за слов, сказанных Дарой.

Еще я помню, как смотрела на нее и думала, что и она тоже выглядит незнакомкой – со своими волосами (в то время светлыми, с фиолетовыми прядями), толстым слоем угольно-черных теней на веках и красными губами, обведенными карандашом так, чтобы они казались полнее, в ультракоротких шортах, открывающих бесконечные ноги. Как могла моя Дара, мой «маленький цыпленочек», мой «носик-кнопочка», которая становилась на мои пальцы и крепко обнимала меня за плечи, так что мы могли притворяться единым целым, ковыляя по гостиной, превратиться в кого-то, кто употребляет слово «сексуальный», в кого-то, кого я едва узнаю́ и даже боюсь?