— А почему же он сам на ней не женится? — наивно удивилась Женя.

— Да он женат, — с сожалением ответил Гребень и скомкал свой рассказ. — Ну, в конце он теряет и ее, и друга. Старик влюбился, организовал ей карьеру, та стала влиятельной особой и расплатилась с главным героем отрицательной рецензией на его фильм.

— Так он писатель или режиссер? — подцепил рассказчика Кайсаров, до того равнодушно дремавший в кресле.

— Какая разница! Это неважно! — резко бросил Гребень, но тут же сообразил, что отвечает не беззащитной Жене, а авторитетному хозяину и вежливо стал объяснять: — Здесь дело в психологии. Я хочу показать, как настоящий художник уязвим, как он одинок…

«Трудно будет снять такой фильм, — подумала Женя. — Пока получается, что его цель — любыми средствами оправдать главного героя, даже если для этого понадобится одни и те же поступки оценивать в зависимости от того, кто их совершил». А вслух спросила:

— За что же она так ему отомстила?

— Я думаю, ответом на этот вопрос и будет фильм. — Было похоже, что Кайсарову все ясно. И не только про кино. Что в подобные ситуации он и сам попадал, и отлично понимает режиссера как мужчина мужчину. — Ну, мы еще здесь поговорим, а с вами, Евгения Арсеньевна, мы как будто на сегодня можем закончить?

Хотя было это сказано и добродушно, и вполне учтиво, холодком все-таки повеяло. Что надо изменить — свое поведение, свое ко всему отношение или просто всегда так больно, когда мечты сталкиваются с тем, что называется жизнью?

12. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ВЕШАЙТЕ ТРУБКУ!

— Пожалуйста, не вешайте трубку! Как вас зовут?

Женя и не собиралась прерывать разговор, тем более что собеседник представился первым: «Рахатов». Даже интересно, что дальше.

— Вы давно здесь работаете? Почему я только второй раз слышу этот хрустальный голос? А сколько вам лет? Уверен, что вы молоды, поэтому и отважился спросить. Вы замужем?

Вопросы становились все требовательнее и, по Жениным представлениям, выходили за рамки приличий. Противиться допросу она не решалась — телефон был в секретарской, Валерия уже вернулась на место и внимательно поглядывала на нее, а односложные ответы давали возможность скрыть суть допроса. Поэтому Женя сразу согласилась дать домашний номер и с облегчением повесила трубку.

Быстро вернулась в комнату, уткнулась в корректуру, но настойчивый, решивший за нее человек не отпускал, не разрешал думать не о нем.

— Евгения Арсеньевна, не возражаете, если мы с автором здесь в комнате поработаем? — В дверях стояла Аврора Ивановна с полуживым от одышки классиком.

— Конечно, — с готовностью ответила Женя и на всякий случай еще спросила: — Не помешаю?

Как будто щелкнуло, морщины на лбу Авроры чуть сместились, и всегдашнее неприятное выражение сменилось снисходительным. Женя угадала правила игры: спрашивать разрешение должна она, новенькая, а вопрос старейшины означал одно: смотрите, какая я воспитанная, как отличаюсь от тех, кто без спросу тащит в комнату и автора, и техредов, и даже со своими подружками тут, при всех болтает.

Аврора Ивановна блюла свою обособленность, старательно подчеркивала свое превосходство над остальными редакторами, но с ней Жене было проще, обоюдное «вы» как пароль облегчало общение.

Женя никак не могла понять, в чем ее изъян, неужели опять виновата провинциальность? Когда слышала обращенное к себе «ты», казалось, что ее застали голой. Ничего не могла с собой поделать, хотя замечала, что ее «выканье» обижает: одним кажется заносчивостью, другим досадно намекает на возраст.

Как переступить эту черту, если все пять университетских лет на «вы» называли даже ребят из параллельной группы? Преподаватели, кроме тех, кто вел историю КПСС, были со студентами на «вы», с отчеством. Особенно выделялся легендарный Ших, впоследствии известный диссидент. Однажды на зачете сокурснику стало плохо — перебрал предыдущим вечером. Ших не растерялся, свернул кулек из двойного тетрадного листа и протянул этот гигиен-пакет побледневшему, или позеленевшему, студенту: «Пожалуйста, Михаил Александрович».

Может быть, здешнее «ты» богемное, так говорят друг с другом писатели, художники, композиторы? Но так же обращается деревенского вида парень из АХО к старой гардеробщице…

— Будьте добры, Женя, поставьте чайник, а то у нас лифт опять не работает. — Аврора Ивановна не потрудилась связать логикой просьбу и ее мотивировку. Наверное, это означало, что автор устал, поднимаясь на четвертый этаж, и теперь ему неплохо бы выпить чаю.

«Здесь только палец дай, всю руку откусят», — подумала Женя, но воду вскипятила.

— Не очень крепко? — спросила она у классика, наливая ему из заварочного чайника.

— Чай никогда не бывает слишком крепким. — Старый, усталый человек с интересом смотрел на Женю.

Аврора Ивановна начала объяснять, почему она не может пропустить предисловие старинного друга автора, академика. По ее словам выходило, что статья написана в недопустимом для жанра разговорном стиле, с ненужными житейскими подробностями, а научный анализ отсутствует. Чтобы доказать свои претензии, она испещрила рукопись многозначительными подчеркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками на полях. Классик смущенно кивал головой: было неловко защищать друга, да и свою биографию он не привык афишировать. А иметь научный анализ своего творчества — кто же откажется!

Из чистой, нерасчетливой любознательности Женя прочитала вчера эту статью, живую и интересную. И анализ там был, только не наукообразный, а простой и ясный, слишком ясный для того, чтобы его поняла замороченная Аврора Ивановна. Но ведь не в том было дело — вчера Аврора вслух зачитывала довольно обширные места, где положительно упоминались Ахматова, Цветаева, Мандельштам. Потом донесла заведующей, с радостью потопавшей в главную редакцию продемонстрировать не Аврорину, а свою бдительность.

— Зато из всех стихотворений мы снимем только одно…

— Только одну ногу отнимем, — почти невольно пробормотала Женя.

— Вот когда и вас будут на каждом собрании поминать, тогда посмотрим, как вы заговорите! — сердито крикнула Аврора.

Поэта же не удивило, что из страха за себя редактор калечит его книгу. Да ему ведь тоже доставалось в жизни. Полкниги — переводы, а в ней все или почти все, что он написал.

Уходя, он согнулся, еще тяжелее опираясь на толстую палку.

Аврора Ивановна на Женю не рассердилась — так была обрадована, что все обошлось, что сама со стариком справилась.

— Женечка, хочу с вами посоветоваться. Вы знаете, я редактирую книгу одной известной поэтессы, не будем называть ее имени… — Аврора многозначительно поджала тонкие губы.

Никакой тайны, конечно, не было. Шумная, толстая, молодящаяся особа, об известности которой Женя узнала только здесь, в издательстве. Когда Аврора находила в ее стихах скрытые намеки, поэтесса громко смеялась: «Да не бойтесь вы! Если что, я к Юлику на танке въеду!» Так панибратски она именовала директора Сергеева.

— И вот она очень хочет мне подарок сделать. Честно говоря, есть за что. Я очень тщательно работала над ее книгой. И стихи отбирала — она еще поразилась тонкости моего вкуса, и строчки правила. Ну так вот, она просит сказать, что можно мне подарить. Отбросьте, говорит, стеснение, на Западе давно забыли эти церемонии. Предлагает хрусталь, отрез на пальто… Что-нибудь одно, конечно… — Лишь этот комментарий был сделан петитом, скороговоркой. Все остальные слова произнесены были медленно, значительно, с чувством собственного достоинства. Подразумевалось, что собеседнику и в голову не придет мысль о вульгарной взятке.

— Вы же знаете меня, хрусталем — в отличие от наших — не увлекаюсь, пальто у меня есть… Очень туфли черные нужны. Я знаю, она в «Березке» может купить, но как без примерки? Придется книгу дефицитную попросить, типа двухтомника Бенуа. Это будет интеллигентно.

— Конечно, — только и проговорила Женя.

По дороге домой в голове вертелось: «Неужели я могу такой же стать? Никогда!»