За эти три дня, что я нахожусь в Беларуси, мне удалось кое-что рассмотреть и даже кое с кем поговорить, включая тебя.

Вот, мои первые выводы, как ты говоришь, всё видно невооружённым глазом — запустение и не ухоженность города, страшная коррупция, жертвой которой я уже сама была дважды.

Про бедность большинства населения мы уже говорили, про безработицу тоже, касались скудности ассортимента товаров и продуктов в магазинах… а теперь суть моего вопроса — кто находится здесь в этом кафе, а ведь ты хотел отвезти меня в шикарный ресторан?

Парень ухмыльнулся и, как бы невзначай, попытался взять за руку девушку, но Вера вырвала ладонь.

— Витя, давай без фамильярности, а иначе, мне здесь до дому недалеко.

— Верочка, ты меня неправильно поняла, просто в моём жесте был шаг к доверительности.

Предлагаю выпить ещё по капельке вина и продолжить разговор на эту и другие животрепещущие темы.

— А ты разве не за рулём, что так разошёлся с выпивкой?

— За рулём, за рулём, но, что мне будет от этого винчика, а тем более, ты сама уже убедилась насколько коррумпирована наша страна.

Вера лишь пригубила из своего бокала вино, она была насторожена, парень уже не казался воплощением добродетели, его, похоже, обуревали те же страсти, что и других мужчин при виде симпатичной девушки.

— Верочка, ты по-прежнему ждёшь от меня ответа, и я попытаюсь кое-что разъяснить — ещё днём я тебе заметил, что выпали из обоймы люди старшего поколения, а хваткая молодёжь быстро адаптировалась к новой жизни…

Вера перебила:

— Начала воровать, брать взятки и доить последнее из бедных родителей?

— И, такое есть, но, главное, начали торговать, играть с валютой и открывать свой бизнес.

Появились маклеры, брокеры, дилеры, молодёжь мотается в соседние нынче суверенные страны, где скупают ходовой товар и туда ездят непустыми.

Короче, девочка моя, играют на разнице в ценах, зарождаются новые капиталистические отношения.

— Витя, весь этот капитализм похож на большой базар, где правит беззаконие.

Парень шутовски зааплодировал.

— Браво, лучшей характеристики происходящему не дашь, но без этого на данном этапе не обойтись, вспомни Польшу конца восьмидесятых…

— Как я могу её помнить, а точнее, воспринимать тот период, ведь была ещё тогда несмышлёным подростком, да, и ты ведь ненамного старше меня…

— Верочка, совершенно правильно заметила, но вспомни лапочка, мы ведь уже мечтали об американских джинсах, фирменных футболках, нам снились спортивные костюмы от «Adidas» или «Puma», под стать им кроссовки… что я буду тебе всё перечислять, вспомни хотя бы упаковочки со жвачками, пластиковые бутылки с импортным питьём, да, вы же девчонки, помирали даже по дешёвой польской косметике и по их примитивным душкам «Быть может»…

— Витя, я никак не пойму, что ты хочешь мне втолковать?

— Самое элементарное, что нынешний период в нашей стране переходной, а затем, наступит совершенно другая жизнь — люди начнут зарабатывать приличные деньги, получат возможность приобретать те вещи, о которых я тебе только что говорил и многое другое от шикарных шмоток до крутых автомобилей…

— Витя, я успела заметить, что крутой автомобиль ты уже имеешь, одет тоже соответственно, а в массовое благополучие что-то мне слабо верится, с чего оно возьмётся, когда воры, коррупционеры и ловкачи всё подгребут под себя, а наёмным работникам, как платили гроши, так и будут.

Девушка читала во взгляде парня удивление, восхищение и ещё какие-то эмоции, от которых ей становилось неуютно.

Его глаза давно блуждали, опускаясь от лица и до пышной груди, надолго задерживаясь похотливым взглядом на ней, как бы стараясь проникнуть под блузку, при этом он облизывал пересыхающие губы, смачивая их языком и обильно запивая вином.

Кавалер заказал уже третью бутылку, а Вера цедила ещё первый бокал.

— Лапочка, откуда ты такая умная взялась?!

— Я же говорила, что из Израиля, а туда таких молодцов, вроде, описанных тобой, новых белорусов, порядком понаехало и, где они?

— Ну, и, где?

— Я не очень владею этим вопросом, но многое почерпнула от своей сестры, которая уже скоро три года, как приехала в ту страну.

Так, вот, она говорит, в лучшем случае, на, что они сподобились, так, это открыть маленькие деликатесные магазинчики и рестораны с русским и не кашерным товаром и кушаньями, типа холодца и селёдки под шубой, пользуясь всеобщей гипертрофирующей ностальгией.

Не кашерные продукты, чтобы тебе было понятно, это свинина.

— Лапуня, вот удивила, всегда надо с чего-то начинать и уметь пользоваться человеческими слабостями.

Ты лучше сама ответь на свои вопросы, а в Америке или в Германии, как будто не так, там, что полное распределение средств по нуждам граждан?

Что, там нет социального расслоения, нет миллиардеров и нищих?

Может, скажешь, что в Израиле иначе, или, что у вас по улицам ходят богатые люди и раздают нуждающимся на право и на лево деньги, продукты и путёвочки в санатории?

Лапунечка, я уже побывал в Польше, в Германии, а про наших соседей прибалтов, живущих ныне по законам развитого капитализма, и говорить не стоит, там я бываю регулярно.

Так, вот, лапуся…

Виктор опять хотел взять Веру за руку, но она убрала её под стол.

Парень осклабился и сделал большой глоток вина.

— Везде, лапуся, хорошо, где нас нет, а ещё лучше, там, где, у тебя бабки в кармане и есть, что предложить компаньону, когда ты можешь продать и купить подходящий товар и желаемую женщину…

— Виктор Александрович, я правильно вас назвала?

Девушка поднялась на ноги.

— Я вам никакая не лапочка и производные от этого слова.

За ваши бабки вы, конечно, многое можете купить и, возможно, многих, пользуясь всеобщей бедностью, царящей в Беларуси, но я не продамся и не стану вашим компаньоном по интимным приключениям.

Надеюсь, этих двадцати долларов хватит за мой ужин?

Вера небрежно кинула на стол перед ним банкноту.

— Будьте здоровы и прощайте.

И, не давая парню очухаться, устремилась к гардеробу и выходной двери, но Виктор проявил прыть и в четыре шага нагнал её и схватил больно за руку, даже стащив с плеча кардиган.

— Ты, что возомнила из себя дешёвая шлюха?

Продинамить Витю Лукашевича ещё никому не удавалось.

Что, поумничала со мной, потрясла перед моими глазами своими шикарными сиськами и в кусты?

Нет, моя лапочка, лапусенька, может быть для носатых черножопых израильтян ты королева красоты и кладезь ума, а для меня ты обыкновенная Верка, которую, если не купишь за двадцать баксов, то ста будет за глаза…

— Отпусти руку, козёл, а иначе…

— А, что будет иначе?

Парень шипел в лицо Вере, брызгая слюной.

— Ты, наверное, не поняла, кто я такой?

— А мне плевать, хоть сын министра, а если не отпустишь, вцеплюсь ногтями в морду и выцарапаю твои бесстыжие глаза.

— Ты, больно смелая, а на самом деле, обыкновенная подстилка для какого-нибудь богатенького израильтянина, купившего тебе билетик на самолёт погостить на Родине, которая для тебя показалась уродиной…

— Я тебе сказала, отпусти руку, Родина, как Родина, а вот ты, точно, полная уродина.

Вера попыталась вырвать руку и почувствовала, как затрещала ткань на кофточке под кардиганом, парень держал её плотно, тогда она закричала.

— Если сейчас мне не окажут помощь и не освободят от приставаний этого субъекта, обещаю вам международный скандал!

Незамедлительно к ним подбежал с угодливой улыбкой моложавый мужчина в элегантном костюме при галстуке.

— Виктор Александрович, давайте не будем устраивать здесь публичных сцен, вам разве нужна огласка?

Вы можете выйти с девушкой наружу и выяснить ваши отношения.

За отплату столика я не волнуюсь, зная вашу порядочность.

Пока, по всей видимости, хозяин кафе, втолковывал елейным голоском парню прописные истины о культуре поведения в общественном месте, Вера, воспользовавшись ослабшей хваткой, вырвала рукав кофты из руки Виктора и поспешила в гардероб.